Олег Рязанский

Дядька опять помолчал и сказал как о решённом деле:

— Завтра же пошлю знающего человека за учёным греком. Велю такого сыскать, чтобы ещё и латынь знал. Латинские страны от нас хоть и далеко, зато Кафа [6] под боком. По Дону спуститься, мимо Тмутаракани пройти — тут тебе и Сурож [7] , и Кафа. Бывалые мужи говорят, в Кафе, в латинском монастыре, такие книги есть, что и в Царьграде не сыщешь.

— Вот бы почитать! — воскликнул Епишка.

6

Кафа — генуэзская колония в Крыму.

7

Сурож — древнерусское название города Судак в Крыму.

— Выучишь язык — так почитаешь, почему не почитать. Вреда от знания никогда не было. — Дядька, кряхтя, поднялся, у двери оглянулся на Олега, склонил в поклоне тяжёлую седую голову и вышел.

— О господи! — дурашливо воскликнул Васята. — Мало нам своих учёных монахов, ещё и грека на нашу голову.

— Молчи! — внезапно рассердился Олег. — Не старайся ты казаться глупее, чем есть.

На следующий день уже весь Переяславль знал, что на думе Олег говорил как князь и проявил заботу о простых людях. Его и до того любили в народе: юный, пригожий, сирота. А теперь иначе чем «наш князь» и не называли. Наш — и всё тут. Ни имени, ни отчества...

Прихотливы пути народной любви. Приязнь рязанцев к князю Олегу сохранилась на века, вплоть до нынешнего времени, вопреки всему тому, что написали мудрые летописцы, а за ними вослед и историки, вопреки расхожим определениям «предатель» и «перевёртыш ».

Глава вторая

Осенью 1353 года проезжие купцы рассказывали, что у соседей, в Москве, князь Иван Иванович посадил наследника, трёхлетнего Дмитрия, на коня. Казалось, не бог весть какая новость: бывало, и двухлетних княжичей стригли и сажали на коней. Но по каким-то непонятным Олегу соображениям ближние бояре вдруг, словно сговорившись, принялись твердить: пришла пора Олегу ехать в Сарай за ярлыком, и так, мол, припозднился. И ярлык надлежало просить, ссылаясь на права отчины и дедины на великое рязанское княжение, не жалея серебра и подарков.

Истинным великим княжеским престолом на Руси с незапамятных времён считался киевский стол.

В середине двенадцатого века, при Святославе Всеволодовиче, этот высокий титул закрепился и за черниговскими князьями, благо ходили у них под рукой в огромном Черниговском государстве многие десятки больших и малых удельных князей. В числе их были прославленные русскими летописями и былинами Игорь Северский и Буй-Тур Всеволод Курский. И всё-таки черниговский великий князь оставался младшим по отношению к киевскому.

Юрий Долгорукий, всю жизнь стремившийся к заветному киевскому престолу и мимоходом создавший огромное Залесское государство [8] , самозванством не тешился. Ни суздальский, ни владимирский столы он великими не считал. Правда, став великим князем киевским, как бы увёз этот титул на север. И только Всеволод Большое Гнездо прочно закрепил за владыками Залесского края [9] титул великих, хотя они всё ещё считались подручными по отношению к киевскому князю, давно утратившему и силу, и власть в Залесье и на Новгородчине. Трудно сказать, кто раньше стал вслед за Всеволодом называть себя великим — рязанский или тверской князья, но уже двоюродный и родной деды Олега, Коротопол и Александр, в грамотах иначе чем «великие» не назывались. Но одно дело называться, а другое — получить ханский ярлык на великое княжение. Так что спора о необходимости совершить смертельно опасную поездку в Орду не возникло, если не считать слёз и просьб матери Олега.

8

Залесское государство, Залесский край, Залесье — территория Руси, отделенная от южнорусских княжеств полосой густых лесов, протянувшихся от Пинска и Смоленска до Мурома.

9

В Залесский край входили княжества: Тверское, Суздальское, Ростовское, Владимирское, Ярославское, Московское, Нижегородское.

Зато спорили до хрипоты и в думе, и в княжеском тереме, как ехать. Верхами ли через Дикое поле — путём быстрым, но полным опасностей — или же сплавляться по рекам — вначале по родной Оке, затем от Нижнего Новгорода вниз по Волге.

Наконец решили — по воде, тем паче что зарядили осенние дожди и по высокой воде вполне можно было добраться до Сарая прежде, чем встанут Ока и верхняя Волга.

Обратно же, если Бог даст удачу, можно было ехать и верхами по зимней степи, прикупив в Орде татарских коней, привычных к долгим пробежкам по снегу и приученных добывать себе корм из-под наста.

А ежели не даст Бог... Но о том думать не хотелось.

Ещё была свежа в памяти смерть Романа Рязанского, предка Олега, убиенного в Орде с необъяснимой жестокостью. Помнили и других русских князей, сложивших безвинно головы в Сарае, — кто под ударом кривой сабли нукера [10] , кто удушенный шёлковым шнурком, кто забитый сапогами слуг по знаку всемогущего хана. Поимённо помнили и своих, рязанских, и Залесских, и далёких киевских, и черниговских.

Всё ж — единый корень!

10

Воин личной гвардии монгольских ханов.

Может быть, именно потому, что история поездок в Орду полнилась именами убиенных из-за неосторожного слова, Олег решил взять с собой не Васяту, несдержанного на язык, а Епишку, не по годам осмотрительного и спокойного.

Водный простор родной Оки всегда успокаивал душу, наполняя её тихой беспричинной радостью. Олег стоял на настиле с кормщиком и смотрел на левый берег. Там, за перелесками и редкими возделанными полями, скрывалась в утреннем тумане Залесская сторона, русское междуречье — огромная страна, спрятавшаяся в дубравах между тремя великими реками — Волгой на севере, Днепром на западе и Окой на юге. Бывалые люди рассказывали: в бесчисленных реках, речках и речушках, пронизывающих, словно кровеносные сосуды, междуречье, рыбы, и не простой, а красной, было столько, что она чуть ли не сама в сети заскакивала. Борти [11] , со знамёнами [12] и ничейные, тянулись на многие поприща [13] , а на полях хлеб поражал урожаем. Именно там привольно раскинулся ближайший сосед — Москва. Противник, соперник, в нужде союзник, необъяснимым образом богатеющий вопреки всему — татарским набегам, моровым поветриям, литовским наскокам, княжеским усобицам...

11

Борти — улья.

12

Знамена — знак владельца.

13

Путевая мера длиною около 20 верст.

Олег перевёл взгляд на правый берег. Там начиналась собственно Рязанская земля, родная, любимая. Углубись немного в её густые леса и нежирные пахоты — и откроется степь, высыхающая к зиме до сухой звонкости. Степь, или Дикое поле, что от века таило в себе угрозу рязанцу.

Олег тяжело вздохнул...

К полудню хорошим ходом струги вышли к повороту Оки на север — месту, памятному всем рязанцам.

Здесь крутой правый берег венчали рукотворные земляные оборонительные валы, густо заросшие кустарником. За ними скрывалась первая жертва татаро-монгольского нашествия 1237 года — безжалостно уничтоженная, сожжённая, растоптанная Рязань, древняя столица могучего княжества. Она спорила размерами, богатством и красотой с Киевом, Черниговом, Новгородом. Даже отсюда, с реки, на глаз можно было определить, что в её оборонительных валах могли бы уместиться несколько таких городов, как Переяславль, нынешняя столица. Сотни лодий, стругов, кораблей стояли у причалов древней Рязани, приходили они с Волги и с Днепра, волоком перетаскивались через водораздел, отделяющий окский бассейн от днепровского. Тысячи златокузнецов, гончаров, ткачей и прочих ремесленников соперничали своим мастерством с умельцами из Византии, Саркела, Дербента, Тавриза. Звучала речь русская и кыпчакская, булгарская и греческая и даже быстрая гортанная персидская.

Гордая, богатая, может быть, даже зазнавшаяся Рязань стала первой добычей Батыевых полчищ и была уничтожена для острастки других городов с невероятной жестокостью.

Память о тысячах изнасилованных, а потом безжалостно зарезанных женщин и девушек, стариках, умирающих в мучениях с перебитыми костями, детях, чьи головы разбивали о мощённую камнем мостовую, передавалась из поколения в поколение. Ордынцы жгли, рубили, пытали и грабили, трупы тысячами сталкивали с крутого берега в Оку. Столь велик был ужас, посеянный врагом, что, вопреки всем вековым русским традициям, рязанцы не стали восстанавливать на старом месте, на костях, свою столицу, хотя, казалось бы, вот они, бескрайние леса, — вали деревья, строй. Даже беспримерный подвиг Евпатия Коловрата не очистил в сознании рязанцев осквернённого места.

Тогда рязанский великий стол и был перенесён в Переяславль. Олег с грустью проводил взглядом уплывающие развалины городской стены Старой Рязани и подумал, что, возможно, он всё же решится вернуть сюда столицу.

У Мещёрского городца на день задержались. С князьями местного лесного народа, издревле дающего приют в своих непроходимых лесах и болотах соседям, спасающимся от татарских набегов, рязанцы поддерживали дружественные отношения, часто скрепляемые брачными союзами.

Когда миновали Мещеру, Ока плавно привела во владения муромчан. Муромское княжество по праву считалось на Руси одним из древнейших, чуть ли не ровесником Черниговского. Когда-то славное своими богатырями, — кто на Руси не знал Илью Муромца? — ныне оно под непрерывными ударами ордынцев постепенно хирело.