Олег. Путь к себе книга вторая

В углах зала – канделябры. В каждом из них по четыре толстые свечи. И хотя солнце ещё не окончательно скрылось за горами, свечи уже горели. Холодные солнечные лучи заходящего осеннего солнца, проникали через витражи правой стены и, согретые тёплым пламенем свечей, наполняли зал мягким живым светом.

Я подошёл к проектору и включил его. В правом нижнем углу каждой из его граней приветливо загорелся зелёный огонёк.

Дверь тихо скрипнула, и показалась физиономия деда Анисима.

– Чего тебе?

Он не ответил, только закивал головой на кресло.

– А то я не соображу! – в сердцах буркнул я.

Дед хмыкнул и прикрыл дверь.

Я прошёл на возвышение, прислонил настоятельский жезл к стене и сел в кресло. Поёрзал, устраиваясь, сидеть было непривычно жёстко и неудобно, но делать нечего, потерплю. Браслет показывал уже без пятнадцати пять.

«Пора», – только успел подумать я, как тёмное окно проектора посветлело, на нём мелькнула картинка чужой комнаты, и я увидел строгие светлые карие глаза брат Климентия. Встретившись со мной взглядом, он улыбнулся, и глубокие продольные морщины на его щеках смягчились, спрятались в густую чёрную бороду.

– Здравствуй, брат Олаф! Рад тебя видеть в добром здравии.

– Здравствуйте, брат Климентий, спасибо. Как ваше здоровье?

– Слава Богу!

– Надеюсь, у вас добрые вести? – спросил я и провёл рукой по волосам: незаметно отключил преобразователь звука. Не к чему деду слушать наш разговор.

Брат Климентий смотрел на меня какое-то время, наконец, сказал:

– Ты знаешь, Олаф, я всегда поддерживал отца Окимия, а теперь поддерживаю и тебя в научных исследованиях. Я так же, как и вы, считаю единственно верным в познании Бога – научный подход, как это и не странно звучит для большинства моих собратьев. И я рад, что уже при моей жизни это стало возможным. Да… Всё меняется. Мы уже можем увидеть мысль, пытаемся объяснить её природу, пусть пока только в лабораториях. И не только мысль. Человек всегда стремился понять и объяснить непостижимое.

Он задумался.

Мне не терпелось узнать о принятом решении, и я тихо кашлянул, напоминая о себе.

Он очнулся и заговорил:

– Конечно, церковь не может отрицать очевидного. Месяц назад Департамент религиозного согласия созывал Всемирный конфессиональный собор. На нём я представил информацию о вашем открытии. Ну, что сказать…, – брат Климентий потёр лоб, – сказать, что все были потрясены, значит, ничего не сказать. И потрясены не столь вашими с отцом Окимием научными выводами о божественном, о грядущем конце света. В конце концов, это не новость, ибо о нём мы читаем в Библии. Потрясены тем, что вы научно обосновываете не только скорое наступление апокалипсиса, но и саму возможность его избежать! Сознательное повышение человечеством своей духовности и глобальное повышение вибрационного поля Земли? Как такое возможно? Как вообще можно избежать апокалипсис, который предсказан священной Библией и не только ею! Конечно, собор не принял никакого решения. В резолюции мы зафиксировали необходимость обдумать сложившуюся ситуацию, и передать результаты ваших научных исследований светским учёным. Вопрос касается всех, и мы не можем это скрывать, – он откинулся на спинку и выжидающе посмотрел на меня.

Что я мог сказать? Получается, пока всё остаётся по-старому. И сколько продлится это «пока» неясно. Я уж хотел прервать молчание и спросить, могу ли я вообще продолжать мою научную работу в монастыре. Как вдруг брат Климентий улыбнулся и сказал:

– Знаешь, я рад, что не было ни одного представителя конфессии, который бы не посчитал необходимым изучить ваши с отцом Окимием научные исследования и учесть их в регалиях своего учения. Главное – все сошлись в одном: Бог един, неизменен и непостижим; окружающий человека мир и сам человек меняются, и в каждое время людям открывается та грань Божественного, которую они способны понять. Потому, чтобы вести людей к Богу, религия должна не только быть понятной современному человеку, говорить с ним на одном языке, но и открывать людям те новые грани Божественного, которые сегодня становятся доступны человечеству, – он тяжело вздохнул и помолчал. – Но согласись, слаб человек. Много искушений на его пути. Редко кто может сам их одолеть. Кому-то нужна жёсткая дисциплина, чтобы не скатиться на самое дно, и почти всем дружеское напутствие, поддержка. – Брат Климентий прямо взглянул мне в глаза – Страшный разрыв между светскими людьми и воцерковленными происходит не оттого, что светский человек не верующий. Нет! Не может человек не верить вообще ничему. Это противоестественно его душе. А потому что не нашлось на его пути того умного, чуткого, который бы помог открыть человеку своё сердце Богу, тому, во что он неосознанно верит. Все наши святые отцы и монахи так погрузились в личное созерцание Божественного, что для них отрадой стало удаляться в монастыри и храмы подальше от светских людей и там взаперти от мира лелеять веру свою, радуясь собственному безгрешию и уповая на личное спасение и приближение к Всевышнему. Но истинно ли они несут слово Бога людям? Разве что терпят присутствие их на своих службах. А не есть ли это наш смертный грех? – брат Климентий встал и принялся взволнованно расхаживать по комнате.

Я поражённо молчал.

Он остановился и повернулся ко мне:

– Так дальше продолжаться не может. Всё. Потому и время наше подходит к концу, – он устало потёр ладонями лицо. – Конечно. Мы приняли Декларацию Сотрудничества и установили законы современного общежития. Но чего мы добились? В духовном плане ничего, ну или очень, очень мало! Да, мы провозгласили экономическую социальную справедливость. Это, несомненно, очень важно для своей поры, – он замолчал и снова сел.

Наклонился к экрану и тихо продолжал:

– Олаф, это конец. Вы тысячу раз правы с отцом Окимием. И не подумай, что только я так думаю. Все религиозные конфессии уже давно понимают – дальше тупик. Человечество прошло свой материальный путь. Решены все важные вопросы физического контакта между людьми и природой. Физическое достигло своего предела и зациклилось, оно не пришло к духовному единству, ни между собой, ни с природой. А дальше что? Хождение по кругу и деградация. Именно это и подтверждают ваши с отцом Окимием исследования.

Он глянул в упор и тихо спросил:

– Ты слышал про комету Лекселя?

Я задумался: что-то знакомое послышалось в названии кометы.

– Да! Конечно, – вспомнил я. – Ещё три года назад, когда меня везли…, – я запнулся, – в поезде, по дороге в монастырь, слышал в новостях об этой комете. Кажется, в восемнадцатом веке она была впервые обнаружена?

Брат Климентий кивнул:

– В 1770 году.

– Да, да. Тогда ещё говорилось, что тогда почти месяц её наблюдали на небосклоне. Она пролетела на расстоянии примерно шестикратном расстоянии от Земли до Луны, но даже при этом затмила собой Луну: была значительно ярче и больше её диска. Было предположение, что на орбиту кометы повлияло притяжение Юпитера, который и «отправил» опасную путешественницу подальше от солнечной системы. И вот теперь, похоже, что она возвращается.

– Олаф, может, вот он – конец света? И человечество должно погибнуть, как вы с отцом Окимием просчитали, испытав стихийный катаклизм, которому физически человек сегодня не может противостоять?

Я молчал, не зная, что и ответить.

Предстоятель откинулся на спинку трансида.

– В любом случае это ясное предупреждение нам, людям. Комета ли это будет или иное мощное природное явление, которое мы будем не в силах предотвратить, – конец один: человечество должно погибнуть или научиться управлять этими природными стихиями. Но овладеть ими может только то, что сильнее их, а это – высшая управляемая человеком энергия – духовная энергия. И что это значит? – он замолчал, в упор, смотря мне в глаза.

– Значит, наш путь – овладеть этой энергией.

– Именно! И чем быстрее, тем лучше. Потому я полностью согласен с вашими научными выводами. Только при тонкой духовной или вибрационной, как вы с отцом Окимием её называете, организации человека, у него появится шанс не просто выжить, но и самим творить Гармонию, работая с природными стихиями. И тогда у человека не только откроется личный духовный горизонт развития, но и произойдёт изменение его физического воплощения, вплоть до утончения тела и изменения структуры ДНК, которые и позволят нам противостоять стихиям, управлять ими.

Брат Климентий замолчал и сидел какое-то время, удручённо покачивая головой. Я хотел спросить, что же удручает его? Мы как раз и хотим этого, и если все это понимают. Но тут он заговорил, отводя взгляд:

– Но можем ли мы сегодня менять атрибуты религии? По ним люди живут веками. Они им понятны, и в них они свято верят. Чем мы заменим вековую религию? Научными выкладками? Нужны ли эти выкладки простому верующему человеку? Не убьют ли они его веру в Бога? – он задумчиво замолчал.

Я не смел потревожить его до тех пор, пока он не взглянул на меня и твёрдо продолжил: