Олегархат районного масштаба

И все это было очень хорошо — вот только людей на заводы и фабрики не хватало. Сильно не хватало — как, впрочем, и по всей стране. Потому что можно было на заводы набрать вчерашних крестьян, но тогда села безлюдели, а страну-то всяко кормить нужно, если на селе людей не останется, кто этим заниматься будет? И по совету Светланы Владимировны он стал набирать по всей стране на работу «невест войны» — женщин двадцатых годов рождения. Одиноких (потому что их потенциальных женихов во время войны фашисты поубивали), считающих, что они никому вообще не нужны — но Василий Степанович (и специальная команда, подготовленная в Комитете для этих целей) убеждала несчастных, что это не так. И поначалу количество таких женщин было все же невелико — несмотря на то, что им (опять-таки по указанию товарища Федоровой) сразу предоставлялись отдельные, хотя и небольшие, квартиры со всеми удобствами. Но товарищ Соболев неожиданно для себя понял, что очень скоро в районе (да и, пожалуй, в паре окрестных областей) отбоя не будет от этих «невест», страстно желающих сюда переехать. Потому что в Приозерненской больнице группа врачей, почти два года изучавших методики, разработанные в Симферопольском мединституте под руководством профессора Хватова, и перед самым Новым годом ему сообщили, что в районной больнице Приозерного успешно воспроизвели полученные восемь лет назад в Симферополе результаты. И положительный эффект был получен в шести случаях из десяти!

Да, пуск новой электростанции, которая вдохнет новую жизнь в быстро развивающемся городе — это большое достижение. Но о нем и по телефону рассказать можно, а вот о том, что сумели проделать врачи… Так что Василий Семенович, вернувшись домой, еще раз поздравил домочадцев с наступившим годом, а уже на следующее утро он улетел в Москву: есть вещи, о которых нужно рассказывать только лично.

Первый рабочий день ознаменовался и первым скандалом, причем скандалить мне пришлось с целым министром. И не с каким-то там министром занюханного радиопрома (тоже, между прочим, больше пяти процентов госбюджета отжирающего), а с министром Средмаша. Точнее, в четверг только повод для ругани он мне предоставил: получив, скорее всего, отлуп от Николая Семеновича он прислал мне запрос на выделение «еще десяти миллиардов рублей» на строительство второго реактора на Нововоронежской АЭС. Там как раз осенью заработал первый реактор ВВЭР, и, насколько я была в курсе, там предполагалось поставить их еще минимум три штуки. Вот только, как я сразу же выяснила, предполагалось их там ставить не сразу, и реакторы должны были строиться уже «следующего поколения», которые пока лишь разрабатывались, но главное, сумма мне показалась очевидно несуразной. Потому что, как было очень просто узнать из хранящихся на сервере Средмаша документов, первый реактор вместе со всем его обрамлением обошелся стране в два миллиарда, даже чуть меньше. Правда, в отчетах не были указаны предстоящие расходы на пусконаладочные работы (энергетический пуск планировалось произвести только весной), но это всяко не восемь миллиардов. Так что я быстренько направила Славскому письмо с просьбой «уточнить статьи расходов» — откровенно говоря, в надежде на то, кто когда он нужную бумажку напишет, уже вернется обратно Николай Семенович и Славского пошлет куда надо.

Однако мои надежды не оправдались: ответ из Средмаша я получила уже в понедельник, и в нем Ефим Павлович особо даже выражений не выбирая (и хорошо еще, что не матом) сообщил, что мое дело — не выискивать лишние копейки в запросах министерства на финансирования, а с поклоном и выражением восторга все запрошенные денежки предоставить, а уж куда и как их потратить — это не мое собачье дело. Потому что в министерстве это специалисты считали, а я, мол, в атомных делах ни уха, ни рыла.

Ну что же, в «прошлой жизни» я с подобными чиновниками сталкивалась нередко, и все механизмы их приведения к порядку у меня были отработаны. Но «тогда» на это (точнее, на получение необходимых документов) уходили изрядные финансы, а теперь-то у меня была Лена! А вокруг был самый что ни на есть Советский Союз! Да еще я при всем этом сидела в кресле первого Зампреда Совмина — то есть по определению имела «допуск ко всему». Так что уже в четверг я получила всю нужную мне документацию, и Лена, которая принесла (привезла на тележке, причем с помощью четверых своих сотрудниц( огромную кучу макулатуры, «с грядущей усталостью в голосе» поинтересовалась:

— И зачем тебе вся эта макулатура? Ты же только эту кучу бумаг месяц разбирать будешь, а у тебя здесь срок работы уже через три недели заканчивается. Отправила бы все это в бухгалтерию, там бы быстро нашли то, что тебе надо.

— Я бы рада, но бухгалтера просто не знают, что искать, а я знаю.

— Ну и объяснила бы им…

— А еще у них нет доступа к серверам Средмаша, а у меня есть.

— Ну и пустила бы их в свой кабинет, ты же все равно здесь пока сидишь.

— У меня только здесь есть доступ. Но главное, что я знаю не только, что нужно искать, но и знаю как это проделать быстро и без вреда для собственного организма. Так что спасибо за доставку, и пока скройся: я начинаю работать. Да, мне в любой момент может потребоваться связь с Павлом Анатольевичем.

— Будет, там в приемной всегда будет теперь моя сотрудница дежурить. А Павла Анатольевича я предупрежу…

Лена вероятно подумала, что раз я забрала финансовую документацию, то хочу обнаружить там следы каких-то финансовых махинаций, но меня рубли и копейки вообще не интересовали: в том, что Ефим Павлович ни малейших хищений не допускал, я была априори уверена. Ведь он был на самом деле честным коммунистам и наверняка, как говорилось в старом анекдоте, партвзносы со взяток заплатил бы. Но из финотчетности можно извлечь и другую ценную информацию — а я дневники академика Легасова все же читала и кое-что запомнила. Так что уже в понедельник все, что хотела, я накропала — и с бумажками на руках помчалась к Пантелеймону Контратьевичу:

— Товарищ Пономаренко, я меня возникла серьезная проблема.

— Не справляешься? А я ведь говорил…

— Справляюсь, и даже лучше, чем хотелось бы. Я тут краткие тезисы составила, если вам потом захочется, можно будет и в первичку углубиться — но уверена, что вы не захотите, потому что именно вам это вообще не нужно. А вопрос срочный, и касается безопасности не всего, конечно, Советского Союза, но очень значительных его областей. А чтобы зря времени не терять, я сразу дам вам некоторые пояснения.

— А нельзя сразу к выводам перейти?

— Можно. Вывод у нас получается один: есть высокий риск того, что атомная станция у нас скоро взорвется. Какая именно, заранее не скажу, а видно это вот отсюда. Смотрите: вот у нас график — плановый график — изготовления корпуса реактора.

— И что не так?

— А вот это — оплата выполненных работ по изготовлению корпуса.

— Что, многовато выплатили?

— И вы туда же! Нет, работы оплачены полностью и в соответствии со сметой. Но если посмотреть внимательно, то оплата проведена после приемки этих работ…

— И правильно, заранее платить за работу — так никто и не почешется ее в срок исполнить.

— И все вы так же считаете, но речь вообще не об этом. Работа — и ее приемка — завершена на одиннадцать дней раньше планового графика.

— Значит, план перевыполнен был? Так это хорошо, что тебя смущает-то?

— Вот этот график рассчитывали профессиональные специалисты-атомщики, и они указали, что испытания корпуса под давлением должно производится в течение минимум четырнадцати дней. Смотрим по графику платежей за этапы работ и видим: гидроиспытания длились всего двое суток. А специалисты считают, что разные там непровары и дефекты в металле могут проявиться… могут быть замечены только после двухнедельного выдерживания корпуса под давлением. То есть если дефекты есть, то их за два дня обнаружить даже теоретически невозможно! Я не хочу сказать, что дефекты обязательно имеются, рабочие вполне могли корпус и без дефектов изготовить. Больше того, вероятность того, что дефекты вообще проявятся, составляют процентов десять, не больше. Но сейчас мы имеем то, что с вероятностью в десять процентов корпус реактора просто может лопнуть! Ну, не корпус, а трубы разные, их в реакторе овердофига…

— Это сколько?

— Это очень много. И если авария произойдет, то мы не только потеряем полностью всю атомную станцию, там еще вокруг нее сотни квадратных километров подвергнутся радиационному заражению посильнее, чем у японцев в Хиросиме и Нагасаки вместе взятым было. У японцев урана было двадцать кил и семь плутония, а тут ведь тонны урана! И плутония наработаются через год уже десятки килограммов! Десять дней экономии на испытаниях и вероятные потери в десятки миллиардов — это как?

— Ты это не шутишь? В смысле, не запугиваешь?

— Насчет миллиардов — точно нет. Я пока только выборочно проверила, так вот: такой же подход был и при строительстве реакторов АБМ в Северске, и, боюсь, то же самое и дальше происходить будет: Ефим Павлович по старой привычке времен создания наших бомб все план перевыполнить стремится, а в работе с атомной энергией никакое перевыполнение планов недопустимо! За перевыполнения нужно этих перевыполняторов по лагерям рассаживать! Потому что бомбы мы делали для супостата, и его не жалко — но атомную энергетику мы же делаем для счастья советских людей. Потому что даже не первая, а нулевая заповедь здесь одна: прежде всего должна быть обеспечена безопасность. А сроки, деньги — это все уже вторично.

— Ну, насчет денет ты не…

— Деньги можно заработать, а вот запасную жизнь заработать уже нельзя.

— Твои предложения?

— Пункт первый, он же последний: проверить по внутренней документации министерства, кто именно подписывал распоряжения на сокращение циклов испытаний. И по корпусу, и по трубопроводам, и по арматуре — у меня списочек составлен. И проделать это должна будет комиссия партконтроля. А когда будет понятно, кто эти приказы подписывал, виновного с должности снять и отправить на заслуженную пенсию… куда-нибудь в теплые края, все же он для Средмаша и обороны страны много сделал.