Оленья кавалерия. Очерки о русских первопроходцах

На русском языке XVII века государственное разрешение на прямое насилие в целях завоевания и подчинения новых земель звучало красиво – «Ратным обычаем и всякими мерами промышлять над иноземцами». Правды ради, «наказная память» для всех первопроходцев всегда требовала изначально предлагать иноземцам мирное подчинение – «Говорить с ними ласково и смирно, чтобы они были под государевой высокою рукою в ясачном холопстве навеки…»

Понятно, что в большинстве случаев «ласково и смирно» не работало, и всё шло «ратным обычаем». Однако в условиях первобытной войны всех против всех, царившей в Сибири до прихода русских, нередко встречались и те аборигены, кто предпочитал «высокую руку» царя и «ясачное холопство» в обмен на защиту от более агрессивных соседей по тайге и тундре…

Сам процесс «объясачивания», принуждения к уплате налога соболями, проходил крайне жестоко, с прямым насилием, убийствами и системой аманатов-заложников. Но любой «иноземец», присягнувший царю и исправно платящий дань, тут же становился под защиту власти.

Например, до наших дней сохранилась переписка Москвы и воевод Якутского острога о том, как в 1648 году «промышленный человек Федулка Абакумов убил из пищали до смерти тунгусского князца Ковырю». Убийство старейшины эвенского рода, кочевавшего на страшно далеком берегу Охотского моря, стало предметом разбирательства на самом высшем уровне. Убийцу арестовали и били кнутом, хотя и отказались выдать эвенам на расправу по их обычаям кровной мести. От имени царя двенадцати сыновьям «князца Ковыри» из Москвы направили послание – самодержец просил, чтоб эвены «не оскорблялись», ибо сами не без греха: «Того Федулку для убойства отдати вам не велено, потому как, не дождався нашего указу вы многих наших промышленных людей побили и отомстили сами собою…»

Здесь ярко заметна еще одна особенность русской конкисты – первобытные племена Сибири, хоть и объект эксплуатации и мехового рэкета, хоть они «дикие» и «язычники», но первопроходцами и российской властью все эти «ясачные люди» воспринимаются именно как… люди.

«Сибирский приказ»

В Москве 350 лет назад управлением всей Сибирью – то есть территорией в 5000 вёрст от Урала до Охотского моря – профессионально занималось ровно 20 человек. Аналоги министерств той эпохи именовались «приказами». В «Сибирском приказе» тогда работало ровно два десятка служащих – начальник (официально именовался «судья приказа»), два его заместителя (должность именовалась «дьяк») и 17 рядовых служащих (именуемых «подьячими»).

Притом «Сибирский приказ» ведал за Уралом всем. Всеми кадрами, то есть назначением воевод и иных высших чинов во все остроги. Разработкой всех «наказов», то есть должностных инструкций сибирским властям. Он же ведал всеми финансовыми вопросами Сибири и главной задачей – учётом «ясака», драгоценных соболей и прочих мехов, в иные годы обеспечивавших половину доходов «государевой казны».

Нам покажется странным, но для той эпохи двадцать систематически работающих чиновников – это очень развитая и многочисленная бюрократия! Подробнейшие архивы Сибирского приказа до сих пор слабо изучены историками, широкая российская общественность не имеет о них представления…

Наследие Сибирского приказа показывает еще одну важнейшую деталь истории первопроходцев – сочетание государственной политики с частной инициативой. На низовом уровне (куда и кого идти «объясачивать» и т. п.) частная инициатива в той истории лидирует. Например, первый русский поход Ивана Москвитина к берегам Тихого океана вызвал даже лёгкое ворчание Сибирского приказа: «Куда велено по государеву указу служилых людей не послали, а где посылать не велено, на Лену реку и далее послали…» Но когда своевольные «служилые» вернулись с успехом, добычей и открытиями, от имени царя всем выдали по 2 рубля премии.

Кажущийся спонтанным процесс «покорения Сибири» весь XVII век находился под непрерывным контролем и патронажем государства. Ведь главные элементы экспансии – идущий с запада в Сибирь всепобеждающий порох и текущие с востока на запад драгоценные меха – в ту эпоху были строжайшей госмонополией.

Феномен первопроходцев – реально один из немногих в русской истории примеров удачного сочетания осознанной и целенаправленной государственной политики (здесь уместно даже «геополитики») с широкой частной инициативой и личным корыстным интересом… Вот потому-то эпопея первопроходцев оказалась удивительно эффективной. Самочинный набег Ермака, продолженный неудачами и трагикомедией «заеденного» котом, в итоге обернулся фантастическим успехом и огромной страной, простирающейся до Тихого океана.

Глава 2. Битва за Ламское море: «Тунгусы пальмами искололи…»

Как казаки задумали самочинный поход к Тихому океану

Русские люди впервые увидели волны Охотского моря без приказа начальства. Их случайный поход, самовольно задуманный осенью 1638 года, оказался удачным. Он обошелся почти без потерь, что уникально в истории первопроходцев Дальнего Востока, но затем обернулся долгой войной со всадниками на оленях. Как звали первого русского, погибшего на берегах Тихого океана, и почему северная граница Китая не проходит у Магадана расскажем в этой и следующей главе…

«Где посылать не велено, на Лену реку послали…»

Летом 1637 года в Якутск с запада неожиданно прибыло целое войско. По дальневосточным меркам той эпохи 10 конных и 40 пеших казаков были внушительной силой. Весь гарнизон Якутского острога, основанного всего пять лет назад, насчитывал лишь три десятка казаков.

Неожиданные гости прибыли из Томска. Целый год они пробирались сквозь тайгу, напетляв по ней не менее четырёх тысяч вёрст – сначала к берегам Енисея, потом по Ангаре к истокам Нижней Тунгуски, от неё к реке «Велюр», как в ту эпоху русские первопроходцы называли Вилюй, крупнейший западный приток Лены.

«Велюр»-Вилюй и был изначальной целью казаков, отправленных сюда князем Ромодановским, воеводой Томска. Этот приток был открыт первопроходцами всего десять лет назад и сразу стал меховым «эльдорадо» – в год здесь добывали до шести тысяч драгоценных соболей. Потому-то воевода и отправил сюда своих людей под началом опытного томского казака Дмитрия Копылова.

Этот поход не был санкционирован Москвой. Однако наказывать князя, имевшего в столице влиятельных родственников, ведавшие всеми зауральскими землями чиновники Сибирского приказа не стали. Князю лишь прислали «с осудом» письмо, служебный выговор: «Куда велено по государеву указу служилых людей не послали, а где посылать не велено, на Лену реку и далее послали…»

Начальник отряда Дмитрий Копылов, пользуясь неофициальным статусом похода и невнятным приказом воеводы, тоже проявил своеволие и решил идти дальше реки «Велюр», искать совсем новые, еще неизвестные земли. Позже выяснится, что главу томских казаков манила мифическая, якобы кишащая соболем «река Северея», о которой ходили легенды среди сибирских первопроходцев. Копылов решил отправиться на восток, в ещё неизведанную русскими тайгу за рекой Лена.

Перезимовав в Якутске – жителям острога отказать в такой просьбе целой «армии» в полсотни казаков было трудно – весной 1638 года отряд Копылова двинулся в неизвестность.

«Около Олдан реки непослушных земель…»

Первопроходцев ждала «Гиллэн-вээм», или «Ольховая речка», как на корякском языке издревле именовалась река Алдан. Дело в том, что за несколько поколений до появления русских здесь оказались другие первопроходцы – двигавшиеся с юга кочевые племена якутов и эвенов. Они с боем оттеснили к северу прежних обитателей этих краёв, «палеоазиатские племена», как называют современные учёные предков коряков и юкагиров. В языке пришельцев-эвенов «Гиллэн» превратился в «Гилдэн», который русские первопроходцы в свою очередь переиначили в «Олдан» или Алдан.