Ольф. Книга третья

Почему корабль не заберут соплеменники умершего? Давно забрали бы, это самое логичное при потере важного гаджета. Однако этого не произошло. Получается, прилетать за ним некому! Скорее всего, цивилизация, создавшая корабль, погибла. Или перешла на следующий уровень, для которого мы кажемся муравьями и не представляем значения. Вряд ли кто-то будет спасать пейджер из муравейника, если в кармане лежит новый смартфон.

Вывод такой: любой, кому достался медальон – единственный хозяин нечеловеческой техники. Ждать и бояться некого. Нужно просто жить.

«Счастье – не в обстоятельствах, оно в нас», – стояло в ушах. Нина права, и, тем не менее, я несчастлив, как бы ни старался подняться над обстоятельствами. Зато я могу помочь другим.

Меня вновь понесло в тропики, к океану и пальмам – подальше от людей и лишней нервотрепки. Ночами, в корабле, залечиваясь от солнечных ожогов, я прокручивал в голове вечную проблему интеллигенции: как заставить людей быть счастливыми, если сами они поступают с точностью до наоборот? Каждая официальная религия настаивала, что именно ее путь единственно правильный, каждая секта вносила дополнения, каждый философ подводил базу под собственную теорию. И никто не давал ответа, который близок сердцу и одновременно понятен голове. Я мог если не все, то многое, но не ощущал внутренней необходимости что-то делать. Помочь всем я не в состоянии, а помогать капле в океане не позволял здравый смысл. Пока спасу одного, умрут миллионы, и большинство из них погибнет по собственной глупости, из-за невнимательности или, например, из-за пренебрежения к здоровью, или будет убито другими, которые тоже входят в число жаждущих моей помощи. Глядя на то, что творят люди, хотелось не спасать, а уничтожать их, как смертельный вирус на заболевшем теле природы.

Не в силах определится со смыслом дальнейшего существования, я бесцельно летал над городами и странами, наблюдая за текущей своим чередом, не подозревавшей обо мне жизнью. Люди рождались, познавали мир, влюблялись, встречались, ругались, сходились, расходились, делали новых людей и умирали. Я смотрел на них через окна и не вмешивался. Это их жизнь, они живут так, как выбрали сами, и обо мне им лучше не знать.

Что бы я ни делал и куда бы ни летал, все напоминало о Челесте. О ней были мысли, к ней стремились желания. Страстно хотелось женского тепла, но теперь я не представлял себя с кем-то кроме Челесты. Я, наконец-то, определился. Жаль, что прозрение пришло поздно. Оно всегда приходит поздно, иначе не называлось бы прозрением.

Континенты, пляжи, города, острова, старинные замки и невероятные современные постройки – ничто не трогало душу. Отдых не задался. Хотелось развеяться, а стало тошно до шеи в петлю. Вот тебе и всемогущество. Абсолютно подавленный, но с червячком надежды, я прибыл в Рим.

В Италии только-только наступило утро. Погода соответствовала настроению: серость, моросящий дождь, хмурое небо. В северном полушарии царила осень – промозглая и слякотная.

В больнице, где осталась Челеста, я обследовал каждое окно. Заглянуть получилось не всюду, а заходить внутрь я не рискнул, переводчик в телефоне – не лучшее средство общения, точности никакой, а внимание обязательно привлечет. Люди стали опасны. Они и были опасны, но теперь я ощущал это ежесекундно. Любой мог стать причиной непоправимой катастрофы. Меня могли арестовать, могли убить, могли отобрать медальон. Без корабля мне не защититься, не спастись и, в случае чего, не вылечиться. Без корабля я никто.

Боязнь людей превратилась в болезнь. Я выходил наружу только на необитаемом острове, где на многие километры вокруг – ни души. Фантазия рисовала страшные картины: случайная перестрелка или намеренная пуля снайпера, спланированная операция спецслужб по поиску «инопланетянина» или случайное задержание вместо кого-то другого, похожего на меня и разыскиваемого… Финал виделся одинаково: корабль помочь мне не мог, и я оставался без корабля – простым никчемным человечишкой.

Не хочу быть никем. «Мыслю – следовательно, существую», сформулировали в древности. Существование как переливание мыслей из пустого в порожнее меня не устраивало, оно никуда не вело, а подходящей деятельности, чтобы посвятить жизнь, для меня не нашлось. Точнее, она меня еще не нашла. Возможно, в будущем…

Да, в будущем – обязательно, иначе зачем я и зачем все? А пока…

О чем были мои мысли, к чему меня тянуло, чего я хотел от жизни?

Ответ на все три вопроса был один, если «чего» заменить на «кого». Я думал о Челесте, меня тянуло к Челесте, я хотел Челесту и только Челесту, остальной мир меня больше не интересовал. Поэтому я вернулся в Рим – единственное место, где мятущаяся душа обрела бы покой. Я знал, что надеяться глупо и что из затеи, скорее всего, ничего не выйдет. Но «скорее всего» – не значит, что не выйдет.

В просматриваемых помещениях и палатах Челесты не оказалось. Увезли в психбольницу и держат в закрытой комнате в смирительной рубашке? Тоже вариант. Очень плохой вариант, но – ведь вариант? Как и многие другие. Надо перебороть себя и каким-то способом попасть внутрь больницы. Хотя бы узнать в регистратуре (или как она у них называется), находится ли у них на излечении Челеста Карпи.

Ой, дурень… Какой же я олух царя небесного, хотя сам зарюсь на его лавры! Зачем с опасностью для жизни заходить в здание?! Больница мне вообще не нужна. Проблемы с памятью – не болезнь, ради которой держат в палате, и Челесту, скорее всего, после обследования отправили домой. Туда и надо лететь.

Я развернул корабль, город пронесся подо мной за пару мгновений, и…

Вот знакомое окно, откуда в свое время Челеста сделала судьбоносный шаг. Открытые ставни и шторы показывали комнаты как на ладони. Старая мебель, какие-то люди…

Челеста.

Она лежала в кровати, укрытая по горло, периодически к ней подходили и о чем-то спрашивали, она не обращала внимания. Она смотрела в потолок. Окружающее было ей безразлично.

У меня защемило сердце. Если бы не стекла в окнах, я был бы уже внутри. Надеюсь, мне еще предоставят возможность незаметно войти. Может быть, кто-то захочет проветрить комнаты…

Несколько часов корабль висел перед окнами. Время тянулось, для меня ничего не менялось. Я просто наблюдал.

Челеста ни на что не реагировала. На столике у кровати стояли пузырьки и коробочки с лекарствами. Возможно, состояние Челесты – из-за успокаивающих лекарств. Я не привык видеть ее столь пассивной и безучастной ко всему.

Родные обращались с ней как с хрустальной вазой во время землетрясения. Приходил врач. Похоже, это психиатр-гипнотизер, если вспомнить виденное в кино. Челесту усадили в мягкое кресло и какими-то словами усыпили. Судя по поведению Челесты, врача и родни, процедура проводилась не впервые.

– Ви прего ди нон кьедере! – Врач резко поднялся, громкий возглас донесся даже на улицу. – Квест э ун скерно, ми мальтратта, лей нон дорми е инкулька ун шокецца!

*(Не просите! Она насмехается и издевается надо мной! Не спит или внушила себе непонятно что)

Врач – высокий, тощий, лысоватый, в больших очках, с портфелем в руках – недовольно покинул квартиру. Когда он вышел из дома, сел в припаркованную у обочины машину и вывернул на главную улицу, я послал корабль за ним.

После Челесты врач посетил еще двух клиентов. Темнело, узкие улочки жилых кварталов мешали двигаться впритык, я боялся потерять цель в вечерней городской суете. На вид сверху большинство машин и людей выглядят практически одинаково.

Мне удалось отследить маршрут врача до конечной точки, из трехэтажного многоквартирного дома в одном из богатых районов он не вышел, машина осталась у тротуара между множества других. Я облетел окна со всех сторон дома, квартира врача нашлась легко – он жил с женой в четырехкомнатных апартаментах, жена – полноватая черноволосая дама лет под пятьдесят – возилась на кухне, врач сидел за письменным столом в рабочем кабинете. Половину стола занимал большой монитор, но компьютером врач почти не пользовался, основным рабочим инструментам была авторучка – записи делались как в старину, на бумаге. Со стороны гостиной в квартиру вел балкон, которым, в отличие от соседского, почти не пользовались. Сравнение с соседями появилось, поскольку справа от балкона врача кипела жизнь: доморощенный столяр мастерил полочку, под завязку заполнив несколько квадратных метров досками и инструментами. Балкон врача пустовал, в углу пылился пластиковый стул, вдоль перил вытянулся длинный горшок с цветами. Балконная дверь в квартиру оказалась закрытой, я проверил. Окна тоже. При наличии кондиционера держать окна открытыми не было смысла. Это перекрывало мне вход. Впрочем, плана, что делать дальше, у меня не было, я лишь прикидывал варианты.