Ольга Чехова. Тайная роль кинозвезды Гитлера
Шрифт:
Без газа, обеими руками взяв регулятор управления на себя, я оказываюсь в хвосте у англичанина, который круто лезет вверх. У меня рывком выходят подкрылки; но я все еще где-то позади англичанина, который теперь не медлит ни секунды и начинает крутить фигуры высшего пилотажа.
Во время второго переворота через крыло англичанин снова на краткое мгновение раскрывается для залпа. Каждый раз, когда он хочет взять курс на Англию, я даю упреждающую очередь, чтобы не пропустить его, и он не решается пролететь сквозь шквал моего огня — все время отворачивает.
Я не знаю, что за фигуры мы выполняем. Я чувствую, что моя рубашка все больше
Я вижу, как машина стремительно падает вниз и по прямой старается дотянуть до нашей территории.
Я лечу намного выше вслед за ней, радуясь, что у "томми" есть возможность совершить вынужденную посадку, что он останется в живых и будет взят нашими в плен.
Вечером я, вероятно, смогу с ним побеседовать. Мне приятно сознавать, что вынудил противника сесть, не убив его. Я надеюсь…
Между тем "томми" на побережье уже довольно далеко углубился в сторону суши — и, конечно же, через несколько секунд наши зенитчики все портят, открыв ураганный огонь из 20-миллиметровок.
И "спитфайер", еще не окончательно добитый, начинает смертельную борьбу, выполняя такие фигуры, какие мне приходилось редко наблюдать.
Я тоже кручусь как сумасшедший на хвосте у "спитфайера". Светящиеся разрывы наших малокалиберных зениток осыпают конфетти этот танец…
Вдруг "томми" круто разворачивается мне в лоб и, приближаясь, открывает огонь…
Я прямо смотрю на мерцающую струю огня его пулеметов. Мне не остается ничего другого, как еще круче заложить вираж, чтобы зайти "томми" в хвост, — и это удается через несколько секунд…
У меня самого нет ни царапины. Есть ли пробоины у машины, я пока не знаю. Над нашей территорией это не имеет значения.
Я не понимаю, почему "томми" до сих пор не прыгает с парашютом, ведь ситуация для него совершенно безнадежная. Делая "бочки", он продолжает лететь. Потом оперение его хвоста вспыхивает. От огня машина становится неуправляемой и врезается в землю.
Лежа на спине, самолет полыхает там, внизу. В последний раз блеснула черно-белая задняя обшивка одного из его крыльев.
Мне было не суждено подбить эту птицу, не убив человека".
Ольга в мемуарах признается, что когда она читала письма своего летчика, то часто вспоминала свое детство, встречу со Львом Толстым и слова великого писателя: "Ты должна ненавидеть войну и тех, кто ведет ее…"
Январь 1941
"Я только что оторвался от письма к тебе и вошел в нашу столовую, чтобы выпить кофе. Случайно включил радио — или это было не случайно? — и как раз в этот момент диктор произнес твое имя.
Думаю, в эту секунду я был более взволнован, нежели ты сама. Потом я услышал твой голос, от этого можно было сойти с ума, здесь, в этой убогой деревушке во Франции… Знаешь ли ты, как мне хотелось удержать каждое слово? Но все кончилось слишком быстро. Аплодисменты вернули меня к действительности.
Я был почти уверен, что в начале выступления голос твой перехватываю от волнения. Если бы ты знала, как редко я слушаю радио — в особенности концерты по заявкам! Возможно, перед этим ты думала: "Йеп, слушай сейчас концерт по заявкам — я хочу, чтобы ты меня услышал!.. Я хочу…" Это уже не случайность!
Ты не пишешь, как провела Рождество, Новый год. Часто я думаю о том,
что время должно идти быстрее, потом сразу вспоминаю маленькую сказку, помнишь, я как-то написал тебе: о человеке, который не умел ждать…Радость со мной, и она останется. Ты можешь не писать мне часто. Само ожидание письма уже радость. Тогда с каждым письмом ты становишься мне все ближе. Тогда ты совсем рядом. Тогда две души сливаются в одну".
В конце 1941 года на Рождество у Йепа должно быть несколько дней отпуска. Он собирается быть в Берлине уже 23 декабря. Он обещает прислать Ольге телеграмму, чтобы она встретила его. "В ночь перед этим он снится мне. Он лежит на большом, усеянном цветами лугу, будто бы мирно спит. Вдруг Йеп как-то странно медленно поднимается. Я пугаюсь. Тонкий ручеек крови пересекает его лоб и левый висок. Он торопливо срывает несколько цветков, протягивает их мне вместе с медальоном и тихо восклицает: "Олинка…""
Июнь 1941
"Mon amour, вчера я не писал тебе — бои.
Сегодня я не летал, не нужно было вставать в четыре часа утра, можно было спать до двенадцати.
В среднем мы спим едва ли больше трех часов, так что в течение дня засыпаешь, притулившись на каком-нибудь стуле, среди шума…
Вчера во время полета я много думал о тебе. Мой двигатель работал с перебоями, а вокруг — вода, вода, ничего, кроме воды, насколько простирался небосклон — на сотни километров.
Как легко я мог сгинуть в Северном море — но ведь у меня была твоя фотография в кармане…"
Утром 23 декабря — ожидаемой телеграммы нет. Ольга, встревоженная зловещим сном, делится своими испугом с матерью. Та успокаивает: если уж Ольге довелось увидеть смерть Йена во сне, он непременно выживет.
Во второй половине дня в дверь звонит ефрейтор из полка Йепа. Он принес его багаж, а теперь говорит, что ему нужно поговорить с фрау Чеховой. Ольга в этот момент почти успокаивается — все в порядке. Храбрый летчик отправил вперед ординарца с вещами, скоро он и сам приедет, возможно, его задержали дела или он покупает подарки…
"Ефрейтор украдкой рассматривает мебель в комнате, уклоняется от моего взгляда. Чтобы скрыть смущение, небрежно бормочет:
— Честно, я все представлял себе по-другому.
— Что вы представляли себе по-другому?
— Ну вообще… — Он доверчиво смотрит на меня: — И вас тоже!..
Ольга хохочет:
— И вы теперь сильно разочарованы?
— Нет, — улыбается солдатик, — в натуре вы еще лучше, чем в киношке.
Август 1941
"Вчера в Бретани я был около утеса, где ты несколько лет назад во время съемок перевернулась на рыбацкой лодке. Маяк все так же стоит неподалеку…
Я сделал пару кругов над ним и был совсем близко от тебя… Можешь не очень бояться, "томми" давно уже не видно…
Нас разделяет более тысячи километров, но мне кажется, что ты всего лишь в нескольких метрах, словно ты в соседней комнате и вот-вот войдешь: сейчас я услышу твой голос — и я забываю… о фронте, этом проклятом фронте, который я ненавижу, как ненавижу всю войну, но в то же время ищу приключения, эти бессмысленные приключения…"
Ольга все еще смеется, глядя на простодушного ординарца, а тот неожиданно севшим голосом говорит: