Ольга, лесная княгиня

Все восемь мальцов сидели, притихнув, вокруг матерей и слушали, вернее, впитывали своими незрелыми умишками то, что божественным лучом осветит им дорогу в жизни.

После сказаний снова подняли чаши за предков, попросили у богов и чуров благословения потомкам.

Потом пошли уже разговоры о том, о сем, о делах житейских…

– Что там в Киеве? – спрашивал князь у Бодди, торговца-варяга, которого кривичи звали Будиной. – Видели князя Олега?

– В этот раз я не видел князя Олега… Кажется, он был на охоте, – с важностью ответил Бодди, который никак не желал признаться, что князь просто не звал его к себе, а ограничился присылкой, как и ко всем, сборщиков мыта. – Но я могу ответить, думаю, на любой вопрос.

Это был мужчина уже зрелый, довольно грузный, хотя не толстый, рослый, с широким лицом, черными бровями. Из каких мест он был родом, никто толком не знал: имя у него был северное, на северном языке и на словенском он говорил одинаково свободно, но бороду брил, оставляя темные усы подковой до самого края нижней челюсти. Держался он всегда горделиво и постоянно возил с собой пару молодых рабынь; каждый год новых.

– Как у него дела? – продолжал князь. – Что деревляне?

Дивислав знал, что в тот самый год, когда Олег-младший занял киевский стол, ему сразу пришлось отправиться на войну.

У Олега Вещего с деревлянскими князьями был заключен договор о дружбе и совместных походах – еще лет двадцать назад они вместе ходили на Царьград и привезли огромную добычу.

Но после его смерти, разумеется, деревляне сочли договор расторгнутым и потребовали заключить его на новых, более выгодных для них условиях: чтобы киевский князь принимал их купцов задаром и сам снабжал лодьями для пути через море. Олег Моровлянин, конечно, никак не мог начать свое княжение с уступок, и деревляне пошли на него ратью. Киевское войско, растерянное потерей прежнего непобедимого полководца, было разбито, Олег оказался вынужден принять унизительные условия. Поляне приуныли: казалось, вместе с Вещим их покинула удача и возвращается прежнее убожество.

Чего доброго, опять хазары за данью явятся…

– Но в Киеве говорят, что скоро с этим унижением будет покончено! – оживленно рассказывал Бодди. – Я слышал, на будущее лето готовится поход. Князь Олег обижен, что его родичи с Ильмень-озера не прислали ему никакой помощи, но теперь князь Ингвар, брат княгини, уже почти взрослый и сам намерен идти в поход на деревлян.

– Взрослый? – удивился Дивислав. – Я же помню, он уехал туда совсем мальцом.

– Сколько лет назад это было! – улыбнулась Всевида. – Ты забываешь, как быстро время течет. В тот год как раз наш Солоня родился, а ему уже пять.

– Князь Ингвар получил меч год назад! – добавил Бодди. – Не удивлюсь, если он скоро женится, особенно если боги пошлют ему удачу в походе и случай проявить себя! Я ведь слышал, он уже давно обручен с какой-то девушкой знатного рода.

– Да, – кивнул Дивислав, – с дочерью… то есть внучкой плесковского князя.

– Уже не внучкой, а племянницей, – поправил Хотовид. Отложив гусли, он теперь сидел на почетном месте за княжьим столом и подкреплялся медом двадцатилетней выдержки и жареной вепрятиной с кислой капустой. – Старый Судога умер летом, теперь там его сын Воислав в князьях. А за Ингвара волховецкого они просватали дочь Воиславовой сестры.

– Ну вот! – поддержал довольный Бодди. – Значит, ему осталось только доказать, что он уже взрослый мужчина, и можно будет готовить свадебный пир. Хотел бы я на него попасть!

Дивислав переглянулся с Хотовидом, и оба из вежливости к гостю спрятали усмешки. Прочие ухмылялись более откровенно: «Как же, дожидайся!»

Несмотря на свою внушительную внешность, Бодди уважением не пользовался: это был жадный, тщеславный человек с недобрым взглядом. Вид у него был довольно мрачный, но хвастливость делала его разговорчивым. Здесь его знали уже достаточно хорошо: настолько, что ему приходилось платить мыто несколько больше обычного, лишь бы его вообще пустили на Ловать.

Нудогость, старейшина гнезда Требонежичей, с негодованием отворачивался всякий раз, как Бодди подавал голос: три весны назад у него пропали с луговины две девки, а последними чужаками, проезжавшими через угодья, был Бодди со товарищи. Доказать их вину тогда не удалось – девок ведь мог и леший заманить, – но дед Нудята до сих пор держал зло на варягов и не имел с Бодди никаких дел. Говорил: «Лучше с кашей съем своих бобров, чем этому шишку лысому продам».

– А что? Я такой человек, что меня на любой пир позвать не стыдно! – разливался соловьем Бодди, не замечая недобрых и насмешливых взглядов. – Я ведь не какой-нибудь растяпа, что весь век просидел в своем углу и думает, будто мир кончается за рекой! Я умею и хорошо одеться, и вести занимательную беседу. Мне есть что показать людям!

– Жене своей, видать, показать нечего! – шепнула Держана на ухо Всевиде, и на бледном лице княгини появилась улыбка.

– У меня даже пес умнее иного человека! Он ездит со мной во все поездки, и плохо придется тому вору, который подойдет к моим товарам. В Миклагарде он однажды прогнал целую ватагу. А у меня там были немалые сокровища! Вот что мне подарили в Миклагарде! – Бодди, уже довольно пьяный (умеренность за столом в перечень его достоинств не входила), вытащил из-за пазухи какую-то цепь или ожерелье и поднял повыше, чтобы все могли посмотреть. – Это мне подарил один знатный человек на пиру… Меня приглашал в гости один куропалат…

– К курам в палату? – охнула изумленная Держана, и весь стол разразился хохотом: так и представился Бодди, сидящий на полу в курятнике и важно держащий речи среди домашней птицы.

– Да что бы вы понимали, женщины! – Бодди взмахнул своей добычей. – Да любая из вас бы переспала с лешим ради такой награды!

– А ты-то с кем за него переспал? – крикнул Нудогость, ради такого случая соизволивший заметить своего неприятеля.

– Я? – Бодди взвился от негодования. – Да я получил в подарок! Это мне подарила одна знатная женщина, которая служит самой деспине!

– Чьей спине она служит?

– Она полюбила меня… Она сказала: «Ты, Бодди, такой достойный человек, что всех сокровищ для тебя будет мало! А пока возьми хоть эту безделицу…»

– Сам ты безделица!

– А ты старый лешак, борода веником!

Нудогость был уже стариком, и седые волосы вздымались у него над залысым лбом, будто белое пламя. Но его морщинистое, раскрасневшееся от меда лицо выражало решимость и негодование; он был для своих лет еще очень крепок и бодр как телом, так и духом.

Без раздумий он ринулся вперед и накинулся на Бодди; оружия ни при ком на пиру не было, но свалка вышла знатная.

Товарищи Бодди пытались вступиться за него, кривичи хватали их за руки; опрокинули два стола, посуда полетела на пол и уже захрустели под ногами черепки; женщины подняли вопль, взвились крик и брань.

Кто-то торопливо топтал лужицу горящего масла на полу из опрокинутого светильника, пока не вышло пожара.

Цепь, которой хвастался Бодди, выпала из его руки и отлетела почти к княжескому сиденью. Кто-то поднял ее и вручил Дивиславу – пока не затерялась. Князь глянул, потом показал жене и Держане, которые с любопытством тянули шеи.