Ольга, лесная княгиня

Эльге уже казалось, что она сама прожила именно такую жизнь, все позади… и впереди тоже.

Судьба лесной жены-медведицы ходила по кольцу, повторяясь снова и снова. Это та опора, на которой стоит и возобновляется племя плесковских кривичей.

И в ней никогда не будет никаких перемен.

Но что-то в душе Эльги упорно противилось такой судьбе.

Ее предки по отцу жили иначе!

Они принадлежали к странному племени под названием русь: у него не было своей земли, оно зародилось и существовало в торговых посадах и на торговых путях по всем северным и восточным странам. Торги устраиваются на ничейной земле, на межах племенных владений, и в русь вливались представители самых разных языков, хотя начало ей положили северяне. Эти люди в большинстве своем свободно говорили на северном, словенском, хазарском языках, многие знали греческий и хвалисский. У них были свои обычаи – например, погребение в подземном доме, чего не делали окрест живущие племена ни в Свеаланде, ни в Ютландии, ни в Гардах. Жители виков Бьёрко в Свеаланде или Сюрнеса на среднем Днепре гораздо больше походили друг на друга, чем каждый – на кривичей или свеев, живущих за половину дневного пешего перехода от них. Русы собирали дружины для военных или торговых походов, оседали где-то, женились и, в конце концов, умирали очень далеко от того места, где родились. Женщины их в Киеве уносили в могилу наплечные застежки платья, сшитого в Хейтабе, а мужчин в Бьёрко хоронили с конем и поясом степного всадника. Они видели много племен, вобрали много разных обычаев и верований, но главное, они знали, как велик мир. И своими трудами неустанно делали его еще больше.

Голос предков-русов звучал в душе Эльги, звал двигаться вперед, раздвигать границы своего прежнего мира.

Никогда ею не слышанный голос Одда Хельги манил куда-то, указывал путь.

В Киев!

Если она сумеет выбраться отсюда, Мистина увезет ее в Киев – туда, где тепло, куда зима приходит на месяц позже, а уходит раньше. И там гораздо ближе до тех чудесных стран, откуда привозят разноцветные шелка, откуда пришло то дивное ожерелье из голубовато-зеленого камня под названием измарагд…

Разве место этой драгоценности в медвежьем логове?

А ей, Эльге?

Она порывисто встала, подбежала к порогу, распахнула дверь.

Князь-Медведь бродил неподалеку, среди первых стволов опушки, и обернулся, услышав скрип.

Эльга снова закрыла дверь и вернулась к оконцу.

Самой ей отсюда не выбраться. Да и как бы она миновала сторожу Буры-бабы?

Оставалось ждать.

Она огляделась, приметила в углу зерновую яму, подняла деревянную крышку. Вот оно, просо. Нашла ковш, зачерпнула и высыпала в ступу. Потом взяла толкач и принялась медленно, размеренно толочь.

Спешить ей некуда. Она вовсе не торопится кормить свадебной кашей своего косматого жениха!

Через какое-то время дверь открылась: вернулся Князь-Медведь.

Эльга села, пораженная ужасом: что, уже?

Но он лишь поставил два ведра с водой, окинул взглядом избу и ее, замершую возле ступы, хмыкнул и ушел опять.

Эльга перевела дух, черпнула воды в горшок и принялась так же не спеша топить печку. У нее дрожали руки, но не от прежнего страха. Теперь-то она не боялась быть съеденной.

Не съест ее Князь-Медведь.

Она нужна ему живой.

И Эльга отчетливо понимала: никто, кроме Мистины, не сможет избавить ее от этой участи. Только он, варяг, чужой здесь, дерзкий и нацеленный добиться своего любой ценой, сможет пойти против обычая, растущего из глухой тьмы веков. Ведь это не его предки воплощены в Буре-бабе и Князе-Медведе. Для него конунг – дед, отец и брат, единственный господин и закон. Выросшая в доме варяжских воевод при кривичском князе, имея родичей и в Плескове, и в Киеве, Эльга хорошо понимала разницу в мировоззрении тех и других. Сама она всю жизнь провела на грани, имея возможность свободно видеть и ту и другую сторону.

Род матери тянул ее к себе, род отца – к себе.

Но вот настал миг выбора: стоять посередине больше нельзя, иначе ее просто разорвет напополам.

Вода в горшке закипела, Эльга бросила несколько серых крупинок соли и засыпала истолченное просо. Помешала длинной ложкой на кривом черенке. Она не могла определить, сколько прошло времени: то казалось, что она сидит здесь не первый день, а то – что едва вошла.

Довольно ли этого, чтобы Ута добежала до оврага, чтобы Мистина и его люди собрались и поспели сюда раньше Князя-Медведя?

Ох, нет! Время идет быстрее, чем пробираются через незнакомый лес девушка и несколько парней – не один же Мистина отправится отбивать невесту!

А что, если Ута со страху заплутает?

Она клялась, что хорошо помнит дорогу, но можно ли на нее положиться в таком состоянии?

От тревоги Эльга была готова усомниться если не в преданности, то в толковости своей любимой сестры.

Видя, что каша почти готова, она вновь подошла к порогу и осторожно выглянула.

Князя-Медведя нигде не было видно. Топор не стучал.

Эльга с надеждой взглянула туда, куда убегала едва заметная тропка к стороже Буры-бабы.

Ох, если бы между деревьями сейчас показалась Ута, а за ней – Мистина!

Эльга почти видела их – встревоженное личико сестры, тяжело дышащей от бега и волнения, размашисто шагающего Мистину с копьем наготове… нет, он возьмет меч, с копьем в лесу неудобно.

И вдруг Эльга сообразила: да как же они найдут эту тропу?

Ута знает дорогу только до Буры-бабы. Дальше она не бывала.

А тропа, по которой изредка проходил только один человек, не особенно заметна на лесной земле. Даже если они сумеют как-то проникнуть за бабкину сторожу – через нее или в обход – кто же им дальше-то укажет дорогу?

Эльга взглянула на солнце.

Как ни долог был день поздней весны, а и он близился к концу.

Румяный солнечный лик уже завис над темнеющими вершинами леса, еще немного – и сядет на них, потом запутается в ветвях и погрузится на самое дно темной чащобы…

Им хватило бы времени на дорогу. Если они эту дорогу нашли.

Но если она хочет быть избавленной от своей участи, то надо им помочь.

Эльга вышла за порог, подняла руки ко рту и протяжно закричала:

– Кто в лесе, кто в темном? Иди ко мне ночь ночевать!

Помолчала. Позвать нужно трижды – сразу Князь-Медведь не покажется.

Даже если он где-то рядом – а скорее всего так и есть, – ему придется дождаться третьего призыва. Появиться раньше ему запрещает тот же обычай, что привел ее сюда.

Эльга подождала, напряженно вслушиваясь в отдаленные звуки чащи, потом закричала снова:

– Кто в лесе, кто в темном…

– Это она! – Я обернулась к Мистине.

Он шел позади и наткнулся на меня на узкой тропе, когда я вдруг остановилась. Я уцепилась за его руку, чтобы не упасть. От усталости я совсем запыхалась и едва держалась на ногах. Спасало то, что не было времени думать об этом.

– Что? – Он повертел головой. – Где?

– Ты не слышал? Она зовет!

– Я не слышал. А вы?

Он обернулся к четверым парням, которых взял с собой.

– Птицу слышал сейчас, – сказал Альв – здоровенный, с желтыми кудрями и веснушчатым носом.

– Это не птица, это Эльга! Мы уже почти пришли к старухе.

Мы только что миновали ручей: увидев впереди воду, Альв и еще один, кажется, Доброш, подхватили меня и перетащили, не дав замочить ног. Но я даже поблагодарить их не смогла: приходилось беречь силы.