Ольховая аллея. Повесть о Кларе Цеткин

— Ты так вкусно спала, Роза…

— Да? А помнишь, как я улеглась на скатерть?

И они вспомнили, как однажды Роза неожиданно приехала в Силленбух. А там уже спали. И Костя, открывший Розе дверь, спросонья постелил ей на диване вместо простыни скатерть.

— Как я удивилась, выйдя утром в столовую: ты расположилась на моей парадной скатерти…

— Как поросенок, поданный к обеду.

— Помнишь, был такой пасмурный день. Мы сидели на террасе, и Костя читал нам вслух. Кажется, это был Бернс…

Они вспоминали важное и незначительное, теперь тоже казавшееся важным, потому что оно прошло и стало невозвратным. И очень дорогой показалась та рождественская ночь, которую они провели с друзьями в штутгартской квартире Клары. Все были веселы, полны надежд. Это было бурное время. В Руре и Рейнланд-Вестфалии бастовали тысячи горняков. В Саксонии — текстильщики, в Гамбурге — докеры. Из России шли вести о боевых рабочих выступлениях…

— Помнишь, Роза, мы с Мархлевским танцевали, и вдруг на вас упала елка со всем, что там на ней было.

— Да, и мы бросились подбирать уцелевшие игрушки. И кто-то предложил украсить ими елку в саду…

— И все тотчас высыпали из дома…

— А Максим и Костя где-то гуляли — они ведь были уже взрослые парни. И поздно ночью вернулись, увидели наряженную в саду елку и веселились с нами.

— А к утру пошел снег, потушил свечи, пестрые бумажные фонарики раскисли. И мы вымели из сада поблекшие лоскутки…

Роза грустно улыбнулась:

— Надо спать. Ты устала. Что ты читаешь? Гофман? «Крошка Цахес»… Слушай, прибавь ему росту, и получится, ни дать ни взять, наш кайзер. Он имеет ту же чудесную способность: когда наши войска побеждают, все воздают хвалу военному гению Вильгельма. А когда нас гонят — виноватыми оказываются бездарные генералы.

Они договорились, что немедля начнут хлопоты о визе в Голландию.

В погожий февральский день на оживленном вокзале Дюссельдорфа Клара встречала поезд из Берлина. Пора долгих хлопот и опасений осталась позади. Были получены заграничные паспорта и нужные визы. И сейчас Клара ждала, что вот-вот из голубого вагона скорого поезда покажется хрупкая фигура Розы в ее сером зимнем саке, отделанном беличьим мехом, с видавшим виды саквояжем в руках.

Роза, со свойственной ей дотошностью, сообщила не только номер поезда, с которым выедет из Берлина, но — и вагона. Они условились встретиться в Дюссельдорфе, чтобы отсюда вместе выехать в Амстердам. Там была назначена встреча группы организаторов международной женской конференции. Клара сняла в гостинице номер всего на сутки: завтра они вместе с Розой покинут город и, хотя до самой границы беспокойство, конечно, не оставит их, все же они будут себя чувствовать на пути к цели.

Эти мысли и удивительно ясный для здешнего февраля день с безоблачным небом, в которое подымались, прямые в безветрии, частые дымы многочисленных заводских труб, — все радовало Клару.

Но вот уже пассажиры покинули вагон, водоворот, бурлящий около него, быстро рассосался, оставив пустую платформу, между составами, словно русло высохшей реки.

Клара прошла вдоль поезда, но в распахнутые двери купе, открывающиеся прямо на перрон, хорошо просматривалась внутренность пустых вагонов, где только проводники шаркали щетками по плюшевым диванам первого класса.

Это было непохоже на Розу, но все-таки она, видимо, опоздала на поезд. Клара справилась по расписанию о приходе следующего поезда из Берлина. Но Роза не появилась. Тревога овладела Кларой. Она решила ехать в Берлин. Она не могла отправиться в Амстердам одна не только потому, что именно у Розы находились некоторые нужные им адреса: жгучее беспокойство за Розу охватило ее.

Поезд приходил в Берлин вечером. С вокзала Клара отправилась на квартиру Розы. Город был погружен во мрак: экономили на уличном освещении, и возница, словоохотливый, как все берлинские извозчики, долго и нудно жаловался на оскудение столицы.

Клара нетерпеливо взбежала по лестнице и дернула звонок у знакомой двери. Долго не открывали, но какое-то движение угадывалось в квартире, и наконец голос Матильды Якоб, живущей вместе с Розой, опасливо спросил, кто здесь.

Клара весело закричала, чтобы ее впустили, и едва распахнулась дверь, накинулась было на Матильду с расспросами.

Но даже беглый взгляд пояснил ей все: в квартире, казалось, не было ни одной вещи, оставленной на своем месте. Все было разбросано, вывернуто, вещи и бумаги выброшены из шкафов и ящиков…

— А Роза? — боясь услышать ответ, спросила Клара.

— Ее увезли на Барнимштрассе. Ох, что здесь было, Клара! Второй день я не могу навести порядок.

— Матильда, вы не слышали, что ей предъявляли? По чьему приказу?

— Ей сказали, что по приговору франкфуртского суда за антиправительственную деятельность.

Клара сидела у стола, не раздеваясь, потрясенная. Значит, имперская юстиция воспользовалась законом об исполнении ранее вынесенного приговора. Розу осудили за «антиправительственную деятельность», но франкфуртский суд отложил исполнение приговора в связи с ее болезнью. Но случайно ли, что именно сейчас, перед их поездкой в Голландию, вспомнили о приговоре? Роза — за решеткой… С ее хрупким здоровьем. В тюрьме военного времени. А режим женской тюрьмы на Барнимштрассе суров. И что будет с делом, начатым ими? Ведь уже все приведено в движение: в Амстердам вот-вот съедутся социалистки для разговора о созыве конференции. Мысль Ленина о международной встрече женщин встретила такой отклик в сердцах, такое понимание у передовых женщин мира… И теперь арест Розы ставит под удар участие немецкой делегации.

Клара не слышала, что говорила ей Матильда, снуя по комнате и пытаясь наводить хоть какой-то порядок. Как связаться с Розой? И если даже удастся свидание, то каким образом договориться по нерешенным еще вопросам? Как может арест Розы отразиться на всем деле? Во всяком случае, прежде всего надо пробиваться в тюрьму: хлопотать о свидании.

— Роза ничего не сказала тебе, когда ее увозили? Никаких поручений?

— Не было возможности: они глаз с нее не спускали. Только уже сходя по лестнице, Роза сказала: «Мне должны прислать теплые вещи из Дюссельдорфа, принеси их обязательно».

Все было ясно. Роза думала о ней, Кларе, и подбрасывала ей мысль…

На следующий день Клара принялась за дело. Стояли на редкость морозные дни. Клара обивала пороги канцелярий, добиваясь разрешения на личную передачу теплых вещей Розе. Она напоминала, что однажды исполнение приговора было уже отсрочено ввиду болезни Розы. Она тяжело больна и сейчас. Это оказалось действенным аргументом: имперская юстиция избегала смертельных исходов среди заключенных. Правда, время было военное, церемониться не приходилось, но посыплются запросы в рейхстаг, жалобы, тем более что уж обязательно окажется какой-нибудь родственник на позициях, а жалоба с театра военных действий — это уже сплошные неприятности!

Кларе разрешили личное свидание с заключенной в женской тюрьме Розой Люксембург.

С утра у железных ворот тюрьмы собираются плохо одетые, молчаливые женщины. Не слышно ни перебранки, ни шуток, ни тех едких насмешек над «начальством», которые раздаются в очередях за продуктами или у фабричных проходных.

Опытным глазом Клара отмечает, что большинство женщин — работницы. Их близкие по ту сторону ворот заключены сюда, вернее всего за протест против войны, может быть, за призыв к стачкам: закон военного времени приравнивает всякие выступления против хозяев к противоправительственным актам.