Олигарх 5

Я тут же решил сначала стрелять с левой и вспомнил как, сидя на губе, однажды слышал бахвальство сидящего в нашей камере «дедушки Вооруженных Сил» из какого-то крутейшего спецназа о том, как надо стрелять на ходу или с ходу, не прицеливаясь.

— Раз, — начал считать секундант, я сосредоточился на левом пистолете и глубоко вдохнул, — два, — выдох и полная готовность бежать и стрелять. — Три.

Я рванулся вперед и в ту же секунду мое сознание куда-то провалилось. Затем оглушительный грохот выстрела, почти в то же мгновение резкая обжигающая боль в правой подмышке и мгновенное выныривание сознания.

Напротив меня за своим столом, слегка пошатываясь, стоит граф Толстой. На его лице неподдельное удивление и растерянность, а на правом плече расплывается пятно крови. Левой рукой он зажимает рану. Один из пистолетов лежит на столе, а другой он медленно поднимает раненой правой рукой.

У меня немного жжет под правой подмышкой. Я засунул туда левую руку, ткань сюртука как разрезана ножом, а пальцы немного измазались в крови.

— Зацепил однако, — пробормотал я, резко вскинул правую руку с крепко сжатым пистолетом, быстро прицелился и выстрелил.

Убивать господина Американца мне не хотелось. Моя вторая пуля, как я и целился, попала в его левую ладонь, зажимавшую полученную рану.

Левая рука резко упала вниз, а правая, с зажатым пистолетом, неожиданно как то неестественно вывернулась, дернулась вверх и прогремел еще один выстрел.

Я явственно увидел, как из ствола графского пистолета вылетела пуля и пронзила его правый висок. Граф Федор Толстой, по прозвищу Американец, мгновенно упал замертво.

Подошедший Иван Васильевич разжал мои сведенные судорогой пальцы и забрал пистолет. Тут же ко мне подбежал какой-то суетной человечишко.

— Ваша светлость, вы ранены, вас надо перевязать.

Я молча отстранил его и повернулся к подошедшему Петру.

— Подай коньяку и сигару.

Через час мы покинули Тверь. Я распорядился уплатить все долги графа, дать сто тысяч его вдове и написал два письма, одно Соне, другое Бенкендорфу.

Уже в карете, когда мы выехали из Твери, Иван Васильевич рассказало о первых секундах дуэли, провалившихся в моей памяти.

— Вы, Алексей Андреевич, ни разу на тренировках не бегали с такой скоростью. Петр секундомером засек время. Вы пробежали свои десять саженей и сделали первый выстрел через три с половиной секунды. Мне показалось, что левый пистолет вы схватили еще на бегу и практически не поднимая его со стола, выстрелили, а затем резко сместились влево. Ваша пуля попала графу в плечо в момент его выстрела, — да, господин Американец великий дуэлянт. Даже при таком раскладе он выстрелил и попал. Его пуля правда всего лишь поцарапала меня и разрезала ткань сюртука. Если бы я не сместился влево, то скорее всего получил бы пулю куда-нибудь в область сердца.

В Первопрестольной я задерживаться не стал, на выезде из города нас уже ждала свежая смена лошадей присланных из Новосёлово с довольно улыбающимися нашими мужиками. Увидев меня, они все как бы подбоченились и начали довольно с каким-то превосходством поглядывать на окружающих.

Время в дороге до Коломны пролетело незаметно. Я пригласил к себе в карету двух наших мужиков и они всю дорогу рассказывали как они видят со своей мужицкой колокольне положение дел у нас в Новосёлово, на строящемся заводе, в целом в нашей округе и в России матушки.

Больше всего меня поразили хвалебные отзывы о сестрице Анне Андреевне. Мужики о ней говорили с каким-то придыханием, уважительно называя её по имени-отчеству и барыней. В своих рассказах они особо подчеркивали её справедливость и милосердие.

Рассказы мужиков были бальзамом на мою душевную рану, возникшую после гибели на дуэли безумного графа Толстого. Разумом я понимал неизбежность и заслуженность такого конца для этого человека. Но я ведь не хотел его убивать!

После екатерининской церковной реформы прошло больше семидесяти лет и многие храмы когда-то процветающих обителей, обращенные в простые приходские, сиротливо стояли среди следов былого величия и тихо приходили в упадок.

Под Бронницами я приказал сделать небольшой крюк и мы подъехали к одному из таких храмов. Настоятель был ему под стать такой же древний и ветхий.

Два часа я исповедовался простому сельскому батюшке за все свои три жизни и расставаясь попросил:

— Батюшка, у меня есть возможность восстановить здесь обитель, благословите.

Моя исповедь похоже была большим испытанием для старенького священника, в его глазах стояли слезы и он дрожавшей рукой благословил меня. Из храма я вышел с миром в душе.

Глава 23

Коломенский завод меня порадовал. До завершения строительства еще конечно далеко, но работа купит. Никаких планов и сроков нет. Очень многое делается впервые в России, а кое что и в мире. Поэтому каждый день возникают совершенно непредвиденные проблемы и сложности. Но всё решается по мере поступления и возникновения.

Тем более что еще не налаженное производство или недостроенный цех не всегда препятствие основной деятельности завода.

Судостроительная часть завода только создается, однако два речных парохода уже заложены и один скоро поплывет по нашим рекам. Анна во время своей последней поездки навела такой порядок в Новосёлово и на заводе, что мне пришлось выступить в роли туриста. Чему я откровенно порадовался.

Неожиданно целых два дня пришлось потратить на общение с соседями. В наших краях лед тронулся и многие проявляли интерес к делам в нашем имении, а примерно треть склонялись к идеи продажи своих владений мне.

История с жалобами на меня благополучно разрешилась, но душок остался, а самое главное сюда уже дошел слух, что я больше не буду ни у кого покупать имения. Больше всех эта известие расстроило одного из дальних соседей на правом берегу Оки. Старый балтийский моряк собирался после смерти жены продать своё имение и уехать к дочери в Таврическую губернию.

Василия Николаевича я очень уважал и никогда не отказывал ему в визитах. Вот и сейчас стоило мне появиться в своем имении как тут же появилось его доверенное лицо. Возраст и полученные за долгую службу раны давали о себе знать и старый моряк слег после получения известий о моих проблемах. Поэтому он при первой же возможности послал ко мне отставного боцмана Никона, который прослужил со своим хозяином ровно двадцать лет.

Никона я сразу же принял и он не стал юлить и напрямую спросил меня.

— Ваша светлость, Василий Николаевич интересуются можно ли им по прежнему рассчитывать на продажу вам имения?

— Никон, старина, можешь передать своему барину мои пожелания выздоровления и что все наши договоренности в силе. Завтра я заеду к вам и всё подробно расскажу как мы поступим.

В Заокье у нас было намечено создание как бы коллективного хозяйства с двумя десятками соседских помещиков и это было единственное дело, которое ждет моего личного вмешательства. Дело было слишком важным и значимым.