Олимп

Молнии полыхали все реже и постепенно тускнели, однако алое зарево Кратера нещадно высвечивало изогнутые кости черепов. И рыжие локоны.

Девятью месяцами ранее кузен Ады разрыдался бы, как тридцатисемилетний мальчишка – впрочем, почему как? Теперь, хотя желудок обжигала боль, а в груди сжимался черный кулак неведомой прежде ярости, он постарался размышлять трезво.

В том, кто или что подстроило увиденный кошмар, сомневаться не приходилось. Войниксы не питались жертвами и тем паче не уносили трупов. Мерзкие создания творили зло без разбора и без всякого порядка. Нет, это послание для Даэмана, оставить которое способно лишь одно из порождений тьмы. Всех до последнего жителей обиталища прикончили, обсосав их кости, словно рыбьи остовы, а мертвые головы сложили в груду только ради того, чтобы весть дошла по адресу. Судя по запаху свежей крови, ужасное случилось считанные часы назад, если не раньше.

Не торопясь поднимать арбалет, мужчина встал на четвереньки, медленно поднялся на ноги, вытер замаранные ладони, зашел в большую комнату, обогнул длинный стол, наконец, взобрался на него и снял материнский череп. Руки тряслись. Плакать совсем не хотелось.

Люди лишь недавно узнали, как погребать своих мертвецов. За последние восемь месяцев в Ардис-холле скончались семеро: шестерых убили войниксы, а еще одну девушку за ночь унесла таинственная лихорадка. «Старомодные» земляне еще не догадывались, могут ли они заражаться друг от друга.

«Может, забрать ее отсюда? Устроить похороны у дальней стены – на месте, которое выбрал Никто для нашего кладбища?»

Нет. В мире, полном факс-узлов, Марина более всего была привязана к этому обиталищу и Парижскому Кратеру.

«Но не бросать же маму здесь, подле прочих, – нахмурился сын. – Где-то среди них лежит негодяй Гоман».

И мужчина вернулся на террасу. Ливень разошелся еще сильнее, а вот ветер поутих. Целую минуту Даэман стоял у перил террасы, подставив лицо прохладным струям, которые продолжали отмывать и без того чистый череп. Затем выронил материнскую голову и проследил за ее долгим падением. Когда крохотная белая точка исчезла на фоне багрового ока, он поднял арбалет и тронулся в обратный путь: большая столовая, общая гостиная, прихожая, коридор…

Тут мужчина застыл. Не потому, что услышал какой-то звук: дождь барабанил так сильно, что даже аллозавр незаметно подкрался бы среди такого шума. Нет, кузен Ады понял: он что-то забыл.

«Что?»

Назад, в столовую. Дюжины мертвых голов укоризненно уставились на гостя. «Но что я мог поделать?» – безмолвно спросил он. И черепа беззвучно отозвались: «Разделить наш удел». Избегая смотреть в пустые глазницы, Даэман схватил туринскую пелену.

Убийца оставил ее не случайно. Не зря же во всех жилищах башни лишь эта повязка со вшитой микросхемой и стол оказались не запачканы кровью. Засунув игрушку в карман куртки, гость наконец покинул обиталище матери.

На лестнице, что вела к эспланаде, царила тьма, нижние пятнадцать этажей были еще мрачнее, однако Даэман не поднимал самострела. Если он или оно притаилось в кромешной мгле, так тому и быть. Еще неизвестно, чья возьмет, когда человек пустит в ход когти, зубы и бешеную ярость.

Но драться ни с кем не пришлось.

Мужчина невозмутимо шагал под проливным дождем по самой середине просторного бульвара; до цели оставалось полпути, когда за спиной раздался скрежет и грохот.

Уже поворачиваясь, сын Марины пал на одно колено и вскинул на плечо тяжелый арбалет. Это не его звук. Тот или то передвигалось неслышно на перепончатых лапах с кривыми желтыми когтями.

Даэман поднял голову – да так и окаменел, разинув рот. Где-то между ним и башней матери возле Кратера закрутился вихрь. Вернее, там что-то вращалось: гигантское, в сотни метров диаметром, и с огромной скоростью. Электрические лучи беспорядочно с треском вырывались из шара, образуя вокруг него слепящую корону. Влажный воздух наполняли раскаты, от которых сотрясалась мостовая. Текучие фрактальные узоры пробегали по сфере, пока та не превратилась в круг и не спустилась на землю – даже чуть-чуть под землю, – расколов старинное здание.

Потом из окружности брызнул свет, но такой, какого никогда еще не видели на третьей от Солнца планете. Вклинившись в мостовую на одну четверть и закрыв собою восточное небо, круг застыл подобно небывалым воротам в какой-то паре кварталов от потрясенного человека. Мужчину едва не сбил ураган, устремившийся во врата с голодным воем.

Поверхность еще подрагивала, но глаз уже различал синие волны ленивого, теплого моря, красную почву, скалы и гору… нет, вулкан невероятной высоты, вздымающийся на фоне лазурного неба. Из глубины всплыло нечто внушительных размеров, розовато-серое, скользкое, а потом заторопилось в открывшуюся дыру, причем Даэману померещились бесчисленные ноги и исполинские ручищи существа. Воздух потемнел от мусора и пыли: это столкнулись встречные ветры, сразились, смешались – и улеглись.

Человек постоял минуту, всматриваясь в даль из-под руки, дабы не ослепнуть от рассеянного, но по-прежнему ненормально яркого сияния. К западу от небесной дыры заблестели под холодными лучами неведомого солнца каменные здания Парижского Кратера, а также арматурные бедра и опустевший живот Великой Блудницы; потом их окутали тучи пыли, вырвавшейся из портала. Прочая часть города, невидимая и мокрая, продолжала скрываться в ночи.

С юга и севера донесся поспешный скрежет железных ног.

Из темного дверного проема, до которого не успел дойти мужчина, выскочили двое войниксов. Стуча по камням хищными лезвиями, они бросились к жертве со всех конечностей.

Даэман взял их на мушку, подпустил поближе, всадил один болт в кожаный капюшон того, что бежал позади, а когда враг упал, – выпалил и второй, в грудь вожаку. Тварь повалилась, но продолжала ползти.

Сын Марины невозмутимо вытащил из колчана за спиной два зазубренных болта, перезарядил арбалет, опять прицелился – и оба наконечника с расстояния десяти футов точно вонзились в горб существа, где сходились нервные окончания. Чудовище наконец утихомирилось.

Теперь скрежет слышался с юга и запада.

Красноватое сияние озарило каждый закоулок, укрыться Даэману стало негде. Из гущи пыльного облака вознесся грозный, зловещий, ни на что не похожий рев: как будто бы страшные проклятия на ужасном, нечеловеческом языке записали на пленку и прокрутили задом наперед.

Молодой мужчина не спеша зарядил самострел, последний раз обернулся на багровую гору в дыре, пробитой посреди небосвода и Парижского Кратера, и легкой трусцой, без паники, побежал к Дому Инвалидов.

25

Никто расставался с жизнью.

Харман возбужденно расхаживал по комнатке на первом этаже Ардис-холла, приспособленной под импровизированный – и большей частью бесполезный – лазарет. Здесь находились книги для «глотания» с анатомическими таблицами, с описанием того, как оказывать первую помощь, лечить переломы костей и так далее, однако до сего дня один лишь Никто имел дело с более серьезными ранами. Двое из тех, кого захоронили на свежем кладбище у северо-западного края ограды, скончались от боли в этом самом лазарете.