Олимп

Поприветствовав венценосного отца, Гектор запросто усаживается на трон покойной матери. Верные полководцы встают за спинкой престола.

– Доложите обстановку, – изрекает Приамид.

Деифоб, его брат, чье лицо забрызгано кровью после ночного боя, старательно делает вид, будто бы обращается к седому царю, хотя в действительности говорит он только для Гектора:

– Стена и Скейские ворота в безопасности. Внезапное нападение Агамемнона застало нас врасплох, поскольку наши отборные силы еще оставались в Дыре, воюя с богами, но к рассвету мы все-таки оттеснили ахейцев обратно к их черным судам.

– А что же, небесная Дыра захлопнулась? – уточняет Гектор.

– Исчезла, – подтверждает брат.

– И все наши люди успели оттуда выбраться до закрытия?

Деифоб косится на одного из воевод и получает еле приметный знак.

– Мы полагаем, что да. Правда, в сумятице, когда тысячи бойцов отступали через Дыру, моравеки проносились над головами на летучих машинах, а вероломный Агамемнон решил коварно напасть, многие лучшие ратники пали у городской стены, оказавшись зажатыми между аргивским воинством и нашими же лучниками. Но мы уверены, что за пределами чудесного портала не осталось ни единой души. За исключением Ахиллеса.

– Пелид не вернулся? – вскидывается муж Андромахи.

Полководец кивает.

– Расправившись с отрядом доблестных амазонок, быстроногий не пожелал двинуться с места. Прочие ахейские князья и повелители бежали к своим ставкам.

– Пентесилея мертва? – произносит Гектор.

Так, значит, примечает Елена, величайший из сыновей Приама ни с кем не общался более двадцати часов, пытаясь примириться с горькой и невероятной мыслью о том, что битва с Олимпом завершилась.

– Пентесилея, Клония, Бремуза, Евандра, Термодоя, Алкибия, Дериона… Все тринадцать амазонок сложили головы, господин.

– А что же боги? – вопрошает Гектор.

– Яростно бьются между собой, – отвечает Деифоб. – Совсем как прежде… Когда мы еще не сражались с ними.

– И сколько их тут? – осведомляется Приамид.

– Афина и Гера – главные союзники и покровители ахейцев. Кроме того, этой ночью на бранном поле видели Посейдона, Аида и еще дюжину разгневанных бессмертных: они понукали ахейские орды, осыпая город яркими стрелами молний.

Старый Приам прочищает горло.

– Тогда почему наши стены еще стоят, сын мой?

Деифоб ухмыляется.

– Все как прежде, отец: на каждого злопыхателя у нас есть небесный защитник. Аполлон очень помог со своим серебряным луком. Арес повел нас в ответное наступление. Деметра и Афродита… – Он запинается.

– Афродита? – Голос Гектора звучит как удар ледяного клинка о мрамор. Ведь речь зашла о богине, убившей, по рассказу Андромахи, единственное дитя царского сына. Той, что скрепила невинной кровью союз двух самых могущественных героев в истории, положив начало войне между людьми и бессмертными.

– Да. Улыбколюбивая вместе с другими бьется на нашей стороне, она столь же благоволит к Илиону, как и раньше. И клянется, что не убивала любезного всем горожанам юного Астианакса, иначе именуемого Скамандрием.

Губы Гектора белеют, словно мел.

– Дальше, – изрекает он.

Деифоб набирает в грудь воздуха. Елена осматривается по сторонам. Вокруг десятки побледневших, напряженных лиц и взволнованных взоров.

– Агамемнон, его войска и бессмертные покровители перегруппируются у многовесельных судов, – осмелев, продолжает полководец. – Ночью они достаточно близко подошли к Илиону, чтобы поставить осадные лестницы и отправить немало храбрых сынов Трои в обитель Аида. Однако они поспешили, не успели как следует подготовиться, ведь львиная доля ахейцев тоже не успела покинуть небесную Дыру. Под предводительством Ареса и с помощью сребролукого Аполлона мы отбросили неприятеля за Лесной Утес, а потом загнали врага за его же рвы и покинутые укрепления моравеков.

Долгое время над залом висит мертвая тишина. Приамид восседает, потупив очи; кажется, он погружен в нелегкие раздумья. В начищенном шлеме, сияющем на изгибе престольного подлокотника, отражаются лица, полные ожидания.

Поднявшись, Гектор медленно подходит к докладчику, стискивает на миг его плечо и обращается к царю:

– О благородный Приам и любезный отец, дражайший среди моих братьев Деифоб защитил милую сердцу отчизну, покуда я прохлаждался в чертогах, точно старая баба, унывая сердцем о том, чего не вернуть. И вот я молю о прощении, прошу оказать мне честь и позволить вернуться в ряды заступников города.

В слезящихся глазах старика впервые теплятся слабые отблески жизни.

– Сын мой, готов ли ты забыть раздоры с богами, что подвизаются за Трою?

– Враг Илиона – мой враг, – ответствует Гектор. – Мой союзник – тот, кто громит неприятелей священного Илиона.

Но царь не успокаивается:

– И ты будешь биться бок о бок с Афродитой? Называть боевыми товарищами тех, против кого сражался несколько месяцев? Убивать тех самых аргивян, которых учился считать своими друзьями?

– Враг Илиона – мой враг, – твердо повторяет безутешный отец Астианакса и надевает на голову блистающий шлем. Сквозь круглые дыры его глаза полыхают свирепым огнем.

Приам поднимается с трона, прижимает к себе любимого сына и с невыразимой нежностью касается губами его щеки.

– Веди же наши войска к победе, благородный Гектор.

Герой поворачивается, на секунду сжимает предплечье брата, потом возвышает голос, обращаясь ко всем собравшимся, изнуренным битвой военачальникам и их ратоборцам:

– Настала пора обрушить на неприятеля пламя нашего гнева. Наполним же долину звучными криками, все дружно! Громовержец Кронид назначил троянцам стяжать победу, и будет нам сей день слаще самой жизни! Ибо ныне мы возьмем корабли данайцев, предадим черной гибели Агамемнона и положим конец этой войне!

В наступившей тишине под сводами потолка перекатывается долгое эхо. И вдруг огромная зала взрывается ревом. Елена вздрагивает и в испуге отступает за спину Кассандры; та скалится, словно мертвец, от уха до уха.

Зала пустеет, как если бы людей унесло волной их собственного крика – крика, который не утихает, но возрождается и даже набирает мощь после того, как Гектор выходит из бывшего дворца Париса под ликование тысяч людей, ожидавших его снаружи.

– Оно возвращается. – Страшный оскал Кассандры будто примерз к лицу. – Наше прежнее грядущее возрождается на крови.

– Заткнись ты, – шипит Елена.

– Вставай, Ада! Вставай!

Отбросив туринскую пелену, молодая женщина села в кровати. Эмма трясла подругу за плечи. Та поглядела на запястье, сверилась с напульсной функцией: было едва за полночь.

Снаружи доносились крики, визг, сухо потрескивали винтовки, свистели тетивы арбалетов, гулко стучали болты. О стену особняка ударилось нечто тяжелое; секунду спустя в соседней комнате взорвалось окно. За стеклами бушевал огонь.

Ада вскочила с постели (оказывается, будущая мать даже не разувалась), расправила помятую тунику и ринулась вслед за Эммой. Коридор содрогался от топота бесчисленных ног. Вооруженные колонисты спешили занять условленные позиции.