Олимпия

Увы, ей пришлось развернуть тележку и быстро ретироваться под купол.

Через его прозрачную оболочку она видела, как Полифем разговаривает с высокой женщиной. На ней была форма, какую носили облеченные особыми полномочиями илоты. У них своя функция - служить связующим звеном между хозяевами и жителями секторов. Олимпийцы не желали марать руки, занимаясь разными мелочами, им даже работать было запрещено. Они считали себя воинами, и все, кроме того, что связано с насилием и соревнованием, считалось позорным. Работают илоты и рабы. Так предписывают законы Меандра Великого.

Лицо у женщины в форме строгое, она кивает, вводя какие-то данные в планшет, который держит в руке. На миг она поворачивает голову, скользнув взглядом по куполу, и замечает Лиму.

Никакой реакции. Особо уполномоченные со временем перенимают повадки хозяев и начинают смотреть на собратьев свысока.

Наконец, беседа завершилась. Полифем кивнул. Илотка что-то сказала ему, развернулась и пошла к вертолету. Пилот завел двигатель. Старик приставил ладонь к бровям, щурясь от ветра, поднимаемого лопастями. Машина поднялась, сделала разворот, а потом исчезла из вида.

Оглядевшись, Лима только сейчас поняла, что рядом никого нет. Ее коллеги никогда не отличались любопытством и разговорчивостью. В маленькой столовой для персонала, даже если собирались все вместе, по большей части было тихо. Лима не любила есть в компании с этими молчунами.

Полифем вошел внутрь, пластиковая дверь закрылась за ним с тихим скрипом. Лима посмотрела на него, он ответил коротким хмурым взглядом.

– Что она сказала?
– Вопрос вырвался сам собой. Раньше Лиме не приходило в голову интересоваться содержанием бесед Полифема и особо уполномоченной.

Старик удивленно поджал губы.

– Как всегда? мы уточняли расписание поставок. И еще наш штат хотят расширить.

– Зачем?

– В Южном секторе почти все оранжереи уничтожены, поэтому нам дали план по увеличению объема продукции. Вчетвером, да без Кадии, нам не управиться.

– Кто уничтожил оранжереи?
– спросила Лима.

Старик оглянулся через плечо, размышляя, как далеко стоит заходить в своей откровенности.

– Геба сказала, вчера утром какие-то люди организовали нападение на ряд объектов.
– Полифем говорил тихо, при этом даже не смотрел на Лиму, делая вид, что его больше интересует вид за стеклом.
– Оранжереи попали в их число.

– Но? причем тут цветы?

– Цветы мы выращиваем для олимпийцев, - напомнил Полифем.

До Лимы начало доходить.

– Значит, бунтовщики?

– Они самые. После того, как эфоры объявили илотам новую войну, террористы снова активизировались. Похоже, недавний урок их ничему не научил.

Полифем замолчал, провоцируя девушку на следующий вопрос.

– Что же теперь будет?

– Не знаю, - ответил старик.
– Олимпийцы, как всегда, примут меры. Кровью больше, кровью меньше.

– Но раньше бунтовщики так нагло не выступали против власти, - прошептала Лима.

– Год на год не приходится, - ответил, пристально поглядев на нее, Полифем.
– Илоты всегда бунтовали. Об этом не говорят в школьном курсе официальной истории. Телевидение, правда, сообщает об отдельных случаях сопротивления, но это, скорее, пропаганда. Олимпийцам надо показать, что они контролируют ситуацию и любое выступление заранее обречено на провал. Сила на стороне господ, Лима.

– Но вы что-то помните?

– Девочка, ты слишком любопытна и ведешь опасные беседы, - вздохнул Полифем.

– Лучше скажите. Вы меня знаете, я не отстану.

– Десять лет назад, - выдержав паузу, сказал старик, - в Северном секторе вспыхнуло восстание. Илоты перебили полицейских, захватили Управу в Блоке 5 и удерживали его целую неделю, отбивая атаки подразделений, которые олимпийцы посылали на усмирение бунтовщиков.

– Неделю?..

– Представь себе. Они бросили клич всем илотам, ожидая от них поддержки, и иногда казалось, что все получится, если братья по несчастью разом встанут и скажут? в общем... никто не пришел. Олимпия решила пойти на крайние меры - послала в Управу отряд карателей. Они вырезали всех захватчиков, потом взялись за их семьи. Говорят, центральная площадь Блока 5 была покрыта кровью выше, чем по щиколотку. Потом на нее просто свозили илотов со всего города, всех подряд, и вакханалия продолжалась. Каратели опьянели от крови. Они пили ее и кричали, и вопили как безумные.

Лима пожалела, что спросила. Об олимпийцах она привыкла думать, что они не остановятся ни перед чем, но ее поразила эта безмерная жестокость. К чему? Неужели было недостаточно победить и сломить их дух?

Нет, Лима не понимала. Олимпийцы растят своих детей убийцами, целенаправленно делают из них чудовищ, не имеющих человеческого облика. В чем же смысл? Их власть и так доходит до крайних пределов.

– Блок 5 почти опустел. Несколько тысяч илотов было убито. Тела вывозили железнодорожными составами. Такова оказалась цена? одной только попытки.
– Полифем замолчал, затем добавил.
– Об этом не говорили нигде, хотя, конечно, молва сделала свое дело. С той поры крупных выступлений не было.

– И бунтовщики не бросили сопротивление, - сказала Лима.

– Надеюсь, девочка, ты не говоришь ничего подобного за пределами оранжереи.

– Нет.

– Хорошо. Сейчас как никогда, может быть, в истории, опасно быть илотом.

Лима кивнула, вспомнив свою встречу с Агисом. Воспоминание о гоплите потянуло за собой мысли о Клеоне, этом воистину сумасшедшем бродяге, уверенном в собственной неуязвимости.

Послезавтра у него бой.

– И какой смысл?

– Что?
– поднял брови Полифем.

– В этой борьбе? Смысл? Все равно они сильнее, никто не может их победить, никто не изменит железного порядка.

Старик пожал плечами.

– Таков человек, наверное? Даже там, где надежды, казалось бы, нет, он умудряется взращивать ее у себя внутри. Несмотря ни на что. Глупо? Да. Но иллюзия внутренней свободы не дает ему сойти с ума, когда нет свободы настоящей.

– Не сойти с ума? как? вы говорите о Кадии?

– Верно. О ней. И других, чей разум превратился в дымящиеся руины. Пока здесь и здесь ты свободен, тебя не сломать?
– Полифем прикоснулся к своей голове и сердцу.
– И олимпийцы знают об этом.

– Хотите сказать, их жестокость?

– Так они пытаются лишить нас надежды, той самой, что не дает нам опуститься и стать просто животными.
– Полифем стиснул пальцы за спиной, послышался негромкий хруст.
– Прости за пафос.

– За что?

– Неважно.
– Он сдерживал улыбку.
– Иногда мне жаль, что я старик. Я пережил стольких достойных людей, способных принести куда больше пользы, чем я. И каждый раз, слыша об очередном выступлении, во мне теплится глупая надежда.