Олимпийский диск

Эпилог

Неумирающее время перебирало четки лун, и вновь то же самое полнолуние приводило сюда людей со всех концов света. Возвращались знакомые нам Содам, Евримен, Каллий, Ерготель, Эфармост, Меналк, Грил, Сотион - все они удостоились венка. Позже других это случилось с маленьким Ксенофонтом, который лишь через двенадцать лет дорос до олимпийской оливковой ветви. Телесикрат потешил себя дельфийским лавром. Потом все они растворились в океане жизни, богатой, великолепной жизни пятого века до нашей эры, словно жнецы в высокой пшенице.

Иккос на протяжении многих Олимпиад оставался верен Олимпии. Он восседал в одной из сокровищниц, среди почетных гостей. Победа принесла ему много больше того, что он надеялся получить от своих прижимистых дядюшек. Он оставил Тарент и разъезжал по свету, нанося визиты палестрам и гимнасиям, где за хорошую плату учил искусству совершенствования тела. Ему внимали, как непогрешимому оракулу. Он воспитал целую школу тренеров, которые на протяжении одного поколения видоизменили всю спортивную жизнь Греции.

Они действительно были мастерами своего дела. Тела, вверенные их опеке, подлежали определенной систематической тренировке. В результате кратковременного наблюдения безошибочно выявлялись природные способности воспитанников, чтобы затем готовить их к соответствующему виду состязаний. Под руководством тренеров никто не блуждал в потемках, не искал ощупью свое место, но прямо шел к цели, как правило одерживая победу. Кому предстояло сделаться бегуном, становился им с первой же минуты, борец, мастер кулачного боя или панкратиаст жил в своем мире, в особых условиях с разными часами тренировок, собственным рационом. То, что молодые люди времен Сотиона считали благородной игрой, стряхиванием нескольких капель от половодья своих молодых сил, превратилось в серьезное и утонченное дело. Нельзя было просто наслаждаться неограниченными природными возможностями, они теперь строго контролировались.

Новые спортивные лагеря напоминали лесопосадки или питомники по разведению породистых собак, ведь и там и там бдительно оберегается чистота вида. На свет являлись диковинные экземпляры, которым не подходила повседневная жизнь. С удивлением узнавали о невероятных показателях: в бросках диска, прыжках, подъеме тяжестей, о чудовищной силе борцов, и прежде, нежели люди успевали опомниться, из других гимнасиев поступали новые, еще более ошеломляющие вести. По всему греческому миру из уст в уста передавались десятка полтора имен, и люди с понятным нетерпением ждали встречи с ними.

Никогда ранее спортивные игры не собирали таких громадных толп, хотя проводились они теперь значительно чаще. Каждый город по нескольку раз в году, во время торжественных праздников, устраивал состязания, на которые стремился заполучить эти уникальные экземпляры рода человеческого. Прославленные атлеты научились медлить, отказывать - стоит ли совершать далекое путешествие ради пустяковой награды? У каждого из них в числе трофеев имелись груды венков, шарфов, всякого рода отличий, не говоря уже о деньгах, вещах, годящихся на продажу, прочих статьях дохода, таких, как дома, пожертвованные благодарными городами, или пожизненное содержание. Не хватало высоких слов для их восхваления, каждый именовался "величайшим атлетом всех времен", они присвоили себе титул "преемников Геракла", их мемориальные доски превращались в пространные литании самых ослепительных прилагательных. И все-таки считалось, что их нельзя ничем в достаточной степени вознаградить за честь, какую они оказывают человечеству, принадлежа к нему, ведь резвость их ног или мощь кулака дают им право причислять себя к существам неземного порядка. Еще большую честь оказывали эти люди полисам, гражданами которых являлись, и честь эту, по примеру Астила, они умудрялись выражать в кругленькой сумме. Многие в конце концов становились гражданами мира, поскольку при разных оказиях ссылались на иное происхождение.

Обыкновенный человек, который, как и пристало настоящему эллину, провел свои детские годы в палестре, заглядывал в эти новые гимнасии с завистью. Он ощущал то, что могли бы испытать полевые цветы, видя сквозь стекла теплицы подобные себе создания, однако разросшиеся до неслыханной славы благодаря особым условиям.

Ароматы, доносившиеся из кухонь, свидетельствовали о затратах на содержание спортсменов. Рядовой эллин питался овощами, сыром, рыбой, мясо видел только по праздникам; тут же кипела в котлах неиссякающая еда. Насколько убога и наивна была та рыбешка Иккоса, которая некогда так взволновала весь гимнасий в Элиде! Но она, несомненно, принадлежала к тому виду, который достоин был этих столов. Впрочем, сам Иккос все дальше отодвигался в тень прошлого, через столетие после смерти он представлялся своим последователям странным реликтом из эпохи еще слишком скромной и неразвитой.

В новых гимнасиях у каждого существовала особая диета, одна у бегуна, другая у кулачного бойца, третья у борца. Этот последний питался главным образом мясом, чтобы увеличить объем и вес тела. Ему подбирали специальные порции свинины, жирную морскую рыбу, пшеничные булочки с маком. И все это отмерялось, отсчитывалось, за этим наблюдал врач, которому вменялось заботиться о пищеварении атлета, следил за его стулом, а в более серьезных случаях даже исследовал состав его кала. В бане его не покидал бальнеолог. Каждый день ждали его сидячие ванны, души, парильни, холодный бассейн, все это менялось в зависимости от веса, темперамента атлета и сверялось, кроме того, со звездами, которые излучали свет при его рождении. А потом назначались часы прогулок, сна, их избавляли от излишних движений, весь тренинг был расписан в тщательно размеченных таблицах с таким расчетом, чтобы не растратилась попусту ни единая частица энергии этих драгоценнейших человеческих тел. Их дни протекали между столом, постелью, ванной и руками массажистов. Их никогда не оставляли без опеки, словно детей, правда детей-гигантов, но таких хрупких и беззащитных, которых любое дуновение жизни способно было прикончить!

Однако все это обходилось слишком дорого, и воспользоваться такими чудесами могли лишь немногие. Ради подобного существования отрекались от жизни, будто уходили в монастырь, освобождая себя от всякой полезной работы, требовались, кроме того, какие-то средства, чтобы безбедно прожить эти несколько лет. На это отваживались лишь состоятельные люди или те, кто предполагал из своих будущих доходов покрыть необходимые расходы. Профессия агониста [90] входила в жизнь как особая специальность, очень ходовая и уважаемая. Разумеется, об этом прямо не говорилось, напротив, почиталось дурным тоном попрекнуть спортсменов в том, что они гонятся за заработком. Изобрели тысячу предлогов, чтобы облегчить им жизнь, сочетавшую суровую добродетель и отличные доходы.

90 Спортсмен.

Народ, еще полвека назад состоявший в известной степени из атлетов, где каждый гражданин, не страдавший увечьем, был готов принять участие в каком-либо виде состязаний, сохраняя эти способности до самой старости, неожиданно отказался от своих притязаний в пользу горстки избранников. Сложилось убеждение, что спорт - дело сложное и трудное, что в обычных жизненных условиях невозможно угнаться за безумством рекордов и куда легче находиться на скамье для зрителей, предаваясь вялым эмоциям. Побеспокоились, разумеется, и об этих скамьях, стадионы со временем обросли рядами удобных сидений.

Они позволяли лучше переносить продолжительность зрелища, но не избавляли от скуки. Эта гостья, неведомая прежним векам, сопутствовала теперь состязаниям по бегу и пентатлу, которые, несмотря ни на что, сохранили значительную часть былого благородства и в своей простоте казались отныне нудными и бесцветными. Истинную суть игр выражала борьба, кулачный бой и панкратий, это были главные блюда, сытные и тяжелые, подобные раскормленным, массивным телам самих спортсменов. Боксер тем быстрее становился кумиром толпы, чем меньше щадил он и противника, и самого себя. Для этой цели ему служили особые рукавицы, бесконечно далекие от тех сыромятных ремней, которыми некогда бойцы защищали пальцы! Теперь это были многослойные свитки твердой и толстой кожи, специально уложенные так, что кулак обретал силу стальных ударов. Расплющивались носы, дробились челюсти, но это были почетные раны, которые скульпторы воспроизводили в бронзе с завидной точностью.

Искусству предстояло пройти школу натурализма, чтобы отважиться на точные портреты этого нового вида homo sapiens. Оно создавало фигуры, поражающие избытком мяса и мускулов, люди изображались сидящими или прислонившимися к дереву или колонне, в неправдоподобном параличе силы, которая кажется неизбывной тяжестью. Искусство не побоялось воспроизвести их лица, запечатлев несколько абсолютно звероподобных существ, с низкими лбами, пустыми глазами, приплюснутыми носами, с губами, составленными из двух ломтей мякоти, - и все это было покрыто буйной растительностью. Со временем появились (в эпоху Римской империи) фигуры еще более отталкивающие - они встречались на мозаиках, где атлет представал созданием иных геологических эпох, чем-то вроде человекоподобного ихтиозавра, с гигантским телом и удивительно крошечной головкой, в которой наличие мозга просто трудно представить.