Олимпийский мальчик
Шрифт:
Во дворе была установлена нехитрая детская площадка – песочница, поющие одну и ту же песню железные качели, устремлённые ввысь ракеты – помните, такие были в каждом дворе, ведь советские дети все мечтали стать космонавтами. И сейчас кое-где можно встретить эти обломки исчезнувшей эпохи. Стоят ржавыми.
Рядом с нашим домом была голубятня. К сожалению, я не застал того, кто разводил голубей в нашем дворе. Надо сказать, что этих птиц очень любили в Советском Союзе. На карниз нашего окна часто прилетала пара голубей. Я очень жалел голубку, потому что на лапке у неё была привязана леска. Птица прихрамывала, и я её прозвал хромоножкой, хотя правильнее сказать хромолапка. Папа приколотил металлическую крышку, и мы даже в морозы открывали окно, насыпали
Слышимость в деревянном доме прекрасная, все знали друг о друге. Мы больше общались с семьёй Терёхиных, которая жила в квартире напротив. Людмила работала в хозяйственном магазине, Александр – рабочий завода, дети Алексей и Лена были примерно нашего с братом возраста. Мы завидовали: Терёхины занимали две комнаты, была своя детская.
Однажды тётя Люда по каким-то делам поехала в Москву, тогда это считалось чуть ли не за границу. Мы попросили привезти модельные машинки (на настоящие копили годами, если не десятилетиями, откладывая на «книжку», то есть сберкнижку). Многие дети, да и взрослые, коллекционировали модельки в масштабе 1:43. Они тоже стоили дорого. Однако Терёхина привезла из столицы не модельные машинки, а тяжеленный набор игрушечной военной техники. Такой тоже не продавали в нашем «Буратино». И как она на себе его притащила?
Как-то раз у соседей сломался телевизор, и они пришли к нам «на кино» – тогда впервые показывали бразильский сериал «Рабыня Изаура» (это был 1988 год). Для Терёхиных поставили кухонные табуретки (лишних стульев у нас не было), и получился почти домашний кинотеатр. Улицы всех советских городов пустели, когда начинался этот сериал с милой Изаурой и жестоким Леонсио. Тонкий, чёрненький, внешне я в детстве чем-то, наверное, напоминал Тоби-аса, одного положительного героя из этой теленовеллы, и в школе девочки меня дразнили этим именем, а у всех толстушек сразу появилось прозвище Жануария – помните темнокожую кухарку?
Чёрно-белый ламповый телевизор нас часто подводил, шли какие-то полосы, помехи. Можно было ударить кулаком по крышке сверху или сбоку, и изображение на время само «настраивалось». Если этот силовой приём не помогал, вызывали мастера из телеателье. Я заворожённо смотрел, как он вскрывает крышку, словно хирург, ковыряется во внутренностях.
Ещё в тринадцатой квартире жила семья Жуковых. Людмила Жукова писала стихи, но мы этого не знали. Она работала журналистом городской газеты «Северный рабочий», вступила в Союз писателей России… Намного позже я полностью повторил путь соседки.
По диагонали от нашего дома находилась вечерняя школа. Полное среднее образование в Советском Союзе бесплатно обеспечивали и тем, кто уже работал. Лучше всего, с иронией, это явление показано в фильме «Большая перемена». Всё в нём правда. К нам тоже наведывался классный руководитель, упрашивая папу, у которого уже было двое своих детей, прийти на уроки. Зачем нужно полное образование самим вечерникам? Всё просто: отпуск им предоставлялся летом, потому что в другое время предполагались уроки. Поэтому папа лето проводил с семьёй. А с сентября на уроки снова не ходил.
Не без боязни я гулял мимо этого здания, потому что ребята в перемену на крыльце курили, ругались. Впервые маты я услышал здесь, но, наверное, не понимал, что это: незнакомые слова с каким-то грязным смыслом. Потом вечернюю школу снесли, одно время на этом месте была автостоянка, а сейчас магазин известной федеральной сети с символичным названием, в котором присутствует отличная оценка.
В выходной летний день мы шли к озеру, в которое упирается наша Полярная. Брали с собой цветастое покрывало с софы, расстилали на зелёной травке у воды и загорали. Раньше здесь даже купались, плавали на лодках. Со временем воду загадили стоками, и купаться уже боялись. Страшилка из детства: в воде живут червяки, которые могут
забраться под кожу и будут там ползать. Бррр! Вообще, почему-то в советское время много было страшилок, передаваемых из уст в уста шёпотом.В этом загаженном за десятилетия озере можно усмотреть символ: к концу советской эпохи государство оказалось заражено, оно требовало очищения. Но способа очистить озеро – и нашу жизнь – за тридцать с лишним лет новая власть так и не нашла.
Отчётливо помню праздники. В конце 1980-х на демонстрации 7 ноября милиция аккуратно оттеснила представительного мужчину с плакатом, спокойно стоящего на газоне. На плакате что-то нехорошее было написано про Ленина, того самого доброго улыбчивого дедушку с портрета в нашей группе детского сада. Разве мог он что-то сделать плохое?
– Папа, папа, а что там написано? – не понимал я. Папа промолчал.
В тот же год появились талоны на продукты и некоторые вещи. Как-то раз тётя достала для нашей семьи дополнительные талоны – целые неразрезанные простыни, сулившие нам лишние килограммы колбасы, масла, а также носки-трусы, которые тоже были лимитированы. В домоуправлении, где их выдавали, у родственницы имелся блат.
…Интересно, что бы сказал сейчас тот пикетчик?
В 1991 году прошли выборы мэров только в трёх городах страны: Москве, СанктПетербурге и Северодвинске. Наш город был всегда на передовой политики. Правда, северодвинского градоначальника посадили вскоре в тюрьму, где он скончался. А 1991-й нашей семье запомнился тем, что в ноябре мы переехали в двенадцатиэтажный дом, в «новый город». Успели, государство ещё давало квартиру рабочим завода бесплатно. Помню, как ухало сердце, когда выходил на балкон: высоко-то как на восьмом этаже! Старый дом снесли почти сразу, как только нам дали квартиру. Последними съехали из нашей деревяшки те самые Терёхины.
Уезжая из дома, мы сняли дверь в кухню, чтобы установить её на даче. В дефицитные годы было не найти в свободной продаже нужных стройматериалов. Дома на Полярной нет тридцать лет, а дверь из кухни до сих пор служит у нас на даче.
Долго на этом месте оставался пустырь, зарастающий ивой. Но вот городские власти продали на аукционе землю, и вырос пятиэтажный дом в стиле хай-тек из стекла и металла. На верхних этажах французские окна в пол. Но новый дом мне кажется каким-то неживым, холодным.
А горизонтальный тополь, конечно, спилили. Не к месту он, старый и корявый, в этом современном дворе, уставленном сплошь дорогими иномарками. В 1980-е во дворе стоял один «Москвич», и его хозяина мы считали очень богатым.
Мы чувствовали себя защищенными не потому, что жили в закрытом городе, охраняемом пограничниками и зенитчиками. И не потому, что рядом, через дом, на улице Лесной находилась пожарная часть (и один раз, когда загорелось в подъезде, мы побежали искать не уличный телефон-автомат, а прямо в пожарную часть), а через два дома – милиция. Были уверенность, планы на жизнь, как у всех. Плохого мы не видели ни в жизни, ни в телевизоре: страшной бедности, грязных бичей, кровавых преступлений. Может, это где-то было, но не в нашей стране, не в нашем городе точно.
Почти ленин
Не сохранилось ни одной фотографии дома моего детства: тогда не думали, что потом это окажется важным. Ещё раньше запрещали фотографировать улицы: всё из-за военного завода. Один ветеран рассказывал мне, как серьёзные товарищи из органов прямо на улице приказали открыть фотоаппарат – и засветили плёнку. Люди спокойно снимали только семейные застолья.
Правда, есть один снимок с краешком дома, где я стою на фоне дверей во двор. Снимок сделан в сентябре 1987 года, когда я пошёл в первый класс. Папа по этому случаю взял отпуск в сентябре, чтобы водить меня в школу. Надо пересекать две оживлённые улицы с двумя светофорами. На том единственном снимке, где я новоиспеченный школьник, кроме дверей дома видна газовая труба у стены и ворох листьев, опавших с того самого тополя.