Оливье, или Сокровища тамплиеров

— Вот почему я не останусь у вас надолго. Господь свидетель, что я вам глубоко признателен, но я должен уйти.

— И куда вы направитесь?

— Почему бы не в Храм, чтобы меня тоже взяли под стражу? — устало произнес Оливье. — Собственно, почему я должен избежать общей судьбы? По крайней мере я узнаю, что сталось с братом Клеманом.

— Брат Клеман в тюрьме вместе с другими сановниками. Его не пытали, и он тоже будет отправлен к Папе...

— Откуда вы знаете?

— В цензиве Храма по-прежнему живут каменщики, которых я иногда нанимаю. Они, как и я, очень интересуются судьбой рыцарей. Слушают, наблюдают, но при чрезвычайной опасности они готовы помочь. Поэтому сдаться — означает только увеличить число простых рыцарей, которых передают в руки палачей, чтобы вырвать у них признание... в чем угодно, лишь бы это лило воду на мельницу Ногаре и инквизиции. Останьтесь с нами! Я верю, что настанет день, когда вы вновь будете сражаться за Орден... Или же вернетесь в Прованс к отцу, что совсем нелегко и, возможно, подвергнет его опасности, ведь именно в его доме вас будут искать в первую очередь. Так что в любом случае лучше оставаться здесь.

— Да, я об этом думал, но отцу не грозит непосредственная угроза, в отличие от брата Клемана. По крайней мере я надеюсь на это.

— Но все же послушайте меня и оставайтесь у нас!

— Хорошо... но не в качестве нахлебника! Я должен отплатить вам за хлеб. Научите меня обтесывать камни, чтобы я стал вашим подмастерьем! Я силен... и пребываю в полном здравии, благодаря вам. Я больше не могу жить в бездействии, это невыносимо. Молитвы... молитвы мне уже недостаточно, — смущенно добавил он, отвернув голову.

Сумрачное лицо мэтра Матье осветилось улыбкой, он протянул руки к Оливье, но Реми оказался проворнее и первым схватил запястья тамплиера.

— Посмотрите на его пальцы, батюшка! Длинные, тонкие и ловкие одновременно... Совсем недавно я видел, как они разминали кусок глины... с таким тщанием, с такой деликатностью. Было бы жаль испортить их молотом и тесаком для камней. Позвольте мне обучить его моему ремеслу резчика...

— Реми! — прервал его Оливье. — Это невозможно. Вы великий художник, а таланту обучиться невозможно...

— Напротив, до некоторой степени возможно, — возразил Матье. — Можно стать простым резчиком, хорошим исполнителем, но без творческой жилки. Не всем дано стать Жислебертом д'Отеном [52] ! Даже мой сын еще не достиг такого мастерства, и если вы желаете попробовать...

— Да, мне кажется, я хочу этого, — ответил Оливье, внезапно покраснев, как ребенок, которому неожиданно предложили подарок…

— Решено! — заключил Матье. — Вы останетесь у нас, и я счастлив...

52

Знаменитый резчик XII в., изготовивший все рельефы в соборе Святого Лазаря города Отена.

Так Оливье стал учиться у Реми умению узнавать и выбирать камни, обтесывать их и создавать модели из глины. Между тамплиером и молодым резчиком возникла настоящая дружба. Рыцарь с радостью обнаружил, что не ошибся и что его подмастерье наделен определенными способностями. Оливье продолжал жить в своей келье рядом с мастерской, не разделяя жизнь дома и соблюдая тем самым неписаный закон Храма, согласно которому тамплиер не может пребывать в том месте, где живут женщины. С той поры, как он перестал носить шлем, кольчугу и большой белый плащ, ему казалось, что его лишили эгиды [53] столь же мощной, как стены крепости, что теперь он беззащитен перед самым опасным из тех демонов, которые он называл внутренними: демоном, влекущим мужчину к женскому телу. До сих пор он успешно боролся с этим демоном, благодаря насыщенной жизни Ордена, но теперь ему случалось видеть странные сны, после которых он просыпался в поту и с чувством стыда. Тогда он с ожесточением бросался на землю и исступленно молился, потом перепрыгивал через стену и бежал по полям до тех пор, пока кровь не успокаивалась. Он также уделял много внимания своей физической форме, старался выполнять все предписанные рыцарю упражнения и, по просьбе Реми, обучал его воинскому ремеслу, боевым приемам. Став поневоле пешим, Оливье остро ощущал необходимость вскочить на коня.

53

Щит Зевса из шкуры мифической козы Амалтеи или щит Афины с головой горгоны Медузы. Фигурально — защита.

В каком-то смысле Матье и Реми радовались, что тамплиер отказался от пребывания в доме. Ни тот, ни другой не забыли, по какой причине Од пришлось покинуть родных. Не будучи столь проницательными, как Жулиана и Матильда, они считали, что время благотворно повлияет на девушку, и она когда-нибудь забудет о своем увлечении, выбрав прекрасную партию, которую сулила ей Бертрада. Если — с Бертрадой или без нее — девушка навестит близких, Оливье останется в своей келье, и Од никогда не узнает, что человек, память о котором поработила ее душу, находится так близко от нее...

Однако, когда напряжение первых дней, последовавших за арестом тамплиеров, немного спало, когда облик убежища стал привычен Оливье, когда он немного приспособился к своему второму «ремеслу», то он стал выбираться в Париж, на стройку у собора Парижской Богоматери или даже к обители, где продолжались работы над куполом церкви. Новый казначей, назначенный королевской властью, по-прежнему оплачивал труд каменщиков. С большим волнением он увидел родные прежде места и особенно большой донжон, находившийся под строжайшей охраной, где, как он знал, томились Великий магистр и Клеман Салернский. Но утешало Оливье то согласие — можно даже сказать, сообщничество, — царившее между Матье де Монтреем и местными каменщиками. Они использовали язык, внешне вполне невинный, но полный тайных смыслов, которые отчасти ему раскрыл Реми. И Оливье убедился в том, что действительно существует глубокая, крепкая связь между строителями и Храмом, который разрушали на его глазах. Все рабочие, насторожившись, готовы были пожертвовать собой в том случае, если худшее случится с теми, кто воплощал для них самую суть Храма, его мыслящий центр: «мэтром Жаком» и его близкими [54] ...

54

Традиция цеха каменщиков возводила свою легенду ко времени создания храма Соломона, когда король был тесно связан с творчеством архитектора Хирама из Тира и с таинственным персонажем по имени мэтр Жак, каменотесом из Галлии. Все трое стояли у истоков цеха и секретов строительства соборов, которые сначала содержались в Ковчеге Завета, а затем будто бы были перевезены на Запад первыми рыцарями Храма по приказу Святого Бернара. Так как последнего Великого магистра звали Жак де Моле, каменщики естественным образом увидели в нем «реинкарнацию» легендарного мэтра Жака. Особенно потому, что его подвергли преследованию. (Прим. автора.)

Но следов Ронселена де Фоса ему нигде обнаружить не удалось. И вовсе не потому, что его не искали. По указаниям Оливье, Реми написал миниатюрный портрет негодяя, и не только сам рыцарь, но и Матье спрашивал своих многочисленных знакомых о том, не встречали ли они где-нибудь этого человека. Но не нашлось никого, кто видел бы проклятого тамплиера. И с течением времени Оливье стал сомневаться, действительно ли перед ним мелькнул ненавистный враг или это ему просто почудилось, — он мог стать жертвой случайного сходства или даже галлюцинации...

Несмотря на пытки и пылавшие кое-где костры, процесс тамплиеров затягивался. В начале 1308 года Папа запретил инквизиторам участвовать в следствии, после того как Великий магистр опроверг свои признания перед двумя кардиналами. Король собрал Генеральные штаты в Туре и отправился в Пуатье на встречу с Климентом V. В этот момент Жака де Моле и его братьев отправили из тюрьмы в Пуатье... но они не доехали туда. Словно случайно, Великий магистр в Шиноне заболел и вместе с другими был заключен в замок Тур дю Кудре, громадный донжон которого некогда был возведен по приказу Филиппа Августа. Папа отправил посланцев, чтобы допросить их, но на заключенных оказали давление, и Жак де Моле дал новые признания... Тогда Папа распорядился собрать епископальные и провинциальные соборы для суда над тамплиерами по всей стране, пока не будет созван Всеобщий собор для вынесения приговора над Орденом. Все эти папские комиссии работали в течение двух лет, но привели только к тому, что многие узники решили защищать Орден, отказываясь от прежних показаний. Архиепископ Санса Жан де Мариньи, брат Ангеррана, ставший коадъютором [55] королевства, взял на себя смелость послать их на костер, не считаясь с мнением папской комиссии. Одновременно погибли пятьдесят четыре узника...

55

Коадъютор — духовное лицо в католической церкви, назначаемое Папой для помощи епископу в случае, если последний не в состоянии выполнять свои обязанности по старости или слабости здоровья. (Прим. ред.)

Папа все же не желал сдаваться. В течение двух лет он пытался избежать худшей участи. Всеобщий собор собрался в Вене, но король в то же самое время созвал Генеральные штаты и не постеснялся откровенно давить на Климента V. 22 марта 1312 года Орден Храма был упразднен, и его имущество было передано госпитальерам... Что касается узников Шинона, то их вернули в Париж.

У тех, кто работал на стройках, эти новости леденили кровь, но одновременно подпитывали и гнев — поначалу глухой, но со временем становящийся все более откровенным. Хозяин дома в Монтрее мрачнел все больше, и вместе с ним мрачнели Реми с Оливье. Тем более что последний, так и не увидевшись с Эрве, не получил от него никаких вестей. В районе Суассона, где Храм был прочно укоренен и обладал многочисленными владениями, массовые аресты ужаснули население — люди научились помалкивать...

Под вечер в дом Матье приходили люди с суровыми лицами и мозолистыми руками. Как только женщины расходились по своим спальням, устраивались постоянные совещания, на которых не задавалось ни одного лишнего вопроса. Если эти совещания затягивались до поздней ночи, когда закрывались парижские ворота, посетители оставались у Матье — ночевали они либо в общей комнате, либо в амбаре, по погоде. Оливье часто присутствовал на таких заседаниях.

Последнее произошло как раз в канун того дня, когда Бертрада решила навестить родню в Монтрее.