Омар Хайям. Гений, поэт, ученый

– Хорошо, – отсутствующим голосом откликнулся Омар.

После ослепительно яркого света и жары запекавшейся от солнца пустыни здесь было тихо и покойно, вот только этот сухой голос раздражал его.

Ходжа Мей'мун фыркнул и удалился, чопорный, как аист, который неожиданно, сам того не ведая, наступил на черепаху. Но, когда уже стемнело и Омар мерил шагами верхнюю площадку башни, старик математик не смог побороть свое желание подняться наверх, где расположились его сокровища.

Нарочито не обращая внимания на молчаливого Омара, он зажег четыре масляные лампы, прикрепленные к постаменту глобуса. Затем он подогнал тени так, чтобы мягкий, чистый свет озарял верхнюю половину гигантского глобуса.

Омар приостановился, не спуская глаз с отполированной бронзы. Подойдя ближе, он стал внимательно всматриваться в его поверхность. Целая сеть тончайших линий соединяла точки, изображавшие звезды. Линии были тщательно прорисованы, и только одно-два слова среди созвездий с неясными очертаниями портили эту ажурную паутину тончайшей работы. Многие руки работали над ее созданием – он мог видеть места, где свежие линии перечеркивали более старые насечки. Да, вот там последнее очертание кончика хвоста созвездия Дракона, отвернувшегося от Полярной Звезды…

Окинув взглядом горизонт справа налево, он положил руки на глобус и начал медленно поворачивать, пока рисунок на его поверхности не совпал с картиной звездного неба над его головой. Руками он нащупал колесо горизонта.

– Оно устанавливается вот таким образом, – пояснил сухой голос, – а закрепляется вот так.

– Да, – произнес Омар, – да.

Вот наконец он, Омар Хайям, стоит здесь с этим величественным творением мастеров, которое находится под его руками, и плоды научных наблюдений Авиценны перед его глазами, а подле него математик из Багдада, как бдительный и внимательный страж.

Но он не ощущал в себе восторга.

– Душа моя, – запричитал Тутуш на следующее утро, – ты похож на отшельника, вернувшегося из звериного царства. Как же мы искали тебя! И как теперь сумеешь ты загасить огонь гнева Низама водой объяснений?! Ну да что говорить… Главное сейчас, что ты уже здесь.

– Пока меня не было, не подавала ли известий о себе Ясми, – спросил его Омар, – какой-нибудь записки или знака?

– Ах, эта девушка. – Начальник шпионов добродушно подмигнул ему. – Ну конечно. Думаю, нет… точно нет, я ничего подобного не слышал.

– Но у ваших людей есть о ней сведения?

Тутуш сморщил губы и отрицательно покачал головой. Его агенты, объяснил он, рыскали как ищейки, смотрели как соколы, они не сумели ничего увидеть.

– В конце концов, – весело заметил он, – на рынке можно найти много других девушек. Персиянок, этаких бульбочек, китайских рабынь с самаркандского пути, хорошо обученных, ох, до чего умелых! Но Низам сердится. Мы должны выработать какой-то план, дабы представить на его рассмотрение.

Омар не отвечал. В голове у него не мелькало и тени какого-нибудь плана.

– Думай, о юный ходжа. Подумай над планом, который ты принес с собой из Дома Премудрости. Какие мысли заполняли тогда твой разум? Может, их можно довести до совершенства, дабы угодить нашему покровителю?

– Новый календарь.

– Что?

– Новое измерение времени, которое окажется более точным, и не надо будет терять целые часы.

Тутуш с опаской посмотрел на Омара. Слуги уже поведали ему, как странно ведет себя их новый господин.

– Ну-ка, – предложил он с улыбкой, – положи руку сострадания на боль моего невежества. У нас есть Луна, созданная Аллахом, дабы сообщать нам с каждым своим новым рождением о начале нового месяца.

Несомненно, ни один смертный не в силах приспособить для исчисления времени нечто более совершенное, нежели Луна, творение Аллаха. Не правда ли, а?

– Египтяне сделали это, христиане тоже. – Омар нетерпеливо и сердито сдвинул брови. – Но этот небольшой деревянный гномон [19] , который вы поставили здесь, подходит лишь для игры малым детям. Пойдем посмотрим.

С ходжой Мей'муном, замыкавшим шествие, они направились к небольшой деревянной палке.

Тутуш приложил огромные усилия, чтобы воздвигнуть это сооружение, надзирая за его установкой, которую осуществляли плотники из дворца. Ему казалось, он отбрасывает великолепную тень на тщательно отшлифованную глину. Но Омар только повел плечом и вырвал столб, затем бросил с обрыва. Похоже, некая глубинная ярость кипела в этом человеке, вернувшемся с дорог, пролегавших в пустыне.

19

Гномон – столб – указатель для солнечных часов. (Примеч. перев.)

– Эта штука будет раскачиваться на ветру и коробиться от солнечных лучей! – кричал он. – Разве мы дети, играющие в «притворяшки»? Нам нужно то, чем владеют неверные: мраморный столб на фундаменте, мраморный столб в пять раз выше человеческого роста, соблюдение размеров с точностью до ногтя по всем сторонам и на вершине. И мраморные плиты, дабы соорудить треугольник для его тени. Плиты должны быть ровными, отполированными, на стыках проложеными медью и тщательно выровненными по водяному уровню. Ох… лучше пришлите мне ремесленников, и я сам объясню им все, что от них требуется.

– Сначала, – пробурчал Тутуш, – мне следует согласовать все с Низам ал-Мулком. Как-то странно все это звучит, словно мы задумали возводить монумент в стиле неверных…

– Это единственная возможность измерить с точностью до волоска в вашей бороде ежедневное изменение тени.

– С точностью до волоска! – Тутуш схватился за свой тюрбан и отвел в сторонку сосредоточенно слушавшего их разговор ходжу Мей'муна, чтобы шепотом поинтересоваться, не кажется ли математику, будто Омар одурманен.

– Может, так оно и есть, – заявил пожилой человек. – Об этом я ничего не знаю. Но одно я знаю, – борода его дернулась, и на лице появилось слабое подобие улыбки, – он не глуп во всем, касающемся вычислений. Тот гномон, который он описывает, будет точным. Я даже допускаю, при правильной установке его точность не уступит вон тому большому глобусу Авиценны.

Тутуш доложил о своих сомнениях Низаму, который достаточно холодно слушал его рассказ, поскольку исчезновение Омара помешало его собственным планам, до того момента, как тот упомянул, как ходжа Мей'мун одобрительно отозвался об этом методе измерения времени.

– Календарь, – задумался визирь, – это противоречило бы традиции… да и улемы [20] стали бы возражать. Христиане используют свой календарь без изменений со дней Рима, и китайцы имеют свои циклы, а у нас, персов, была Йаздигирдская эра до начала мусульманских завоеваний. Думаю… думаю, это было бы опасно.

Закрыв глаза, Тутуш вздохнул.

– Сначала Омар говорит мне, будто время едино, а теперь главный визирь заявляет, что в мире есть четыре разных времени. Увы, где уж мне понять и разобраться в этом!

20

Улем – мусульманский ученый-богослов. (Примеч. перев.)