Омут памяти

В этом, на мой взгляд, и заключалась суть и специфика "холодной войны", которую можно определить как неизбежность силового противоборства, материализующуюся в условиях, когда средства, которые бы делали прямое и решающее противоборство практически осуществимым, отсутствовали. Кубинский ракетный кризис, в частности, показал, что даже обмен ядерными ударами, если бы он произошел, сам по себе не обеспечивал победу ни одной из сторон, а следовательно, не имел бы практического смысла.

Чем могла стать, но не стала "холодная война"?

Если согласиться с тем определением истоков и сущности "холодной войны", какое я попытался сформулировать выше, то необходимо сделать вывод, что, пожалуй, впервые в истории причудами мирового развития было создано противостояние., не имевшее практического разрешения, но и державшее в своих ядерных тисках обе стороны, как, впрочем, и весь мир. Обстановка подсказывала, даже кричала: "Думайте, черт побери! Ищите нестандартные подходы!" Надо признать, что и в том, и в другом политики обеих стран оказались несостоятельными. Вполне логично в этих условиях и то, что как советологи в США, так и американистика в СССР потерпели банкротство.

Верно, что по следам кубинского кризиса еще с начала 60-х годов начались переговоры вначале по ограничению и запрещению ядерных испытаний в трех средах, позднее — по ограничению и сокращению стратегических, затем и обычных вооружений. Все это было полезно, ставило какие-то пределы гонке вооружений, создавало в опасной стратегической игре хоть какую-то "технику безопасности".

Перестройка в СССР — по крайней мере, со стороны тех, кто ее начинал, была искренней попыткой развернуть советскую систему от коммунистической модели развития к либерально-демократической. Непременным условием успеха такого начинания должно было стать прекращение "холодной войны", которое бы, с одной стороны, ослабляло тиски идеологической ортодоксии, раскрепощало разум и практику, а с другой — позволяло бы высвободить из военной сферы немалые ресурсы и использовать их для осуществления необходимых и желаемых структурных преобразований.

К сожалению, на Западе, и прежде всего в США, в Перестройке некоторые политики усмотрели только кризис, открывший возможность ослабления главного оппонента, возможность так или иначе потеснить его с прежних позиций в Европе и мире, а также, возможно, и нанести весомый практический удар по "мировому коммунизму", притом его же собственными руками.

Хочу быть правильно понятым. Я не выдвигаю никаких политических или моральных обвинений, просто констатирую факт. Или то, что лично мне представляется фактом. Никоим образом я не отрицаю того, что советская система действительно переживала глубокий и потенциально опасный кризис. Собственно, об этом в годы Перестройки не раз публично и откровенно говорили и Горбачев, и я сам, и некоторые другие представители советского руководства. Никто, разумеется, не мог гарантировать того, что Перестройка или иные реформаторские усилия непременно принесут те желанные итоги, на которые рассчитывали ее инициаторы. И в этих обстоятельствах взятый США и Западом курс на минимизацию собственного риска, на получение для себя осязаемой сиюминутной отдачи, на широкую и всестороннюю подстраховку собственных интересов и позиций был прагматичен, именно прагматичен, но не более.

В итоге получила подкрепление и утвердилась позиция, исходившая из того, что в СССР назревает и разворачивается "крах коммунизма", а не предпосылки для поворота к новой, во многих отношениях более перспективной модели развития. Точно так же и в новом политическом мышлении увидели лишь вынужденный пропагандистский зигзаг, дипломатическую хитрость, попытку политического маневрирования, а не нечто принципиально новое в подходах к мировому развитию. Была взята линия на завершение "краха коммунизма" в возможно более безопасных формах, без риска неприемлемых потрясений.

Если подойти к проблеме исторически, то руководство Советского Союза сделало мировому сообществу предложения прорывного характера, осуществление которых привело бы к новому качеству мирового развития.

Но Запад увидел в этом только идеологический маневр да еще возможность извлечь для себя экономические и политические выгоды с точки зрения национальных интересов, а не интересов всего международного сообщества. Богатство и сила всегда страдают самоуверенностью, а потому не способны на мудрые решения. Эгоизм восторжествовал и на этот раз. Стратегически, как показало время, такой курс был ошибочен.

В результате прекращение "холодной войны" не стало или, скажу осторожнее, пока не стало разрывом с силовой детерминантой мирового развития в пользу интеллектуальной и нравственной детерминанты. Если говорить о Советском Союзе, то речь идет не просто о распаде великой державы, а о тяготении отдельных ее частей к различным "полюсам притяжения", о перекройке карты мира, формировании в новой конфигурации той же По сути конфронтационной модели, от которой мы с таким трудом отказались.

Возникновение новых азимутов конфронтации в известной мере обусловлено положением стран СНГ на стыке разновекторных политических сил: на Западе — интегрирующейся Европы; на Востоке — Японии и стремительно выходящих на мировую авансцену стран АТР, а главное — такого важнейшего фактора, как Китай; на Юге — огромного массива развивающихся стран с растущими националистическими устремлениями и крепнущей идеологией фундаментализма. Оттесняемая на Восток и Север Россия неизбежно усилит свою активность на Дальнем Востоке. В принципе для этого есть благоприятные предпосылки.

Скорее всего придет в движение вся система регионального баланса сил и в Азиатско-тихоокеанском регионе. На мой взгляд, более активной будет заявка Японии на глобальную роль, что изменит нынешнюю модель взаимодействия Японии с США и Западной Европой. Не исключено, что усилятся экономические связи Японии с Россией. В перспективе возможна масштабная дестабилизация ситуации в КНР. Под воздействием геополитического вакуума, видимо, произойдет эскалация территориальных споров в Азии. Вероятна реанимация конфликтных факторов "второго порядка", таких, как панмонголизм, споры за острова в Южно-Китайском море, новая волна "вьетнамизации" Индокитая.

В известной мере консолидируется исламский фундаментализм. Под видом конфессиональной экспансии в южные государства бывшего СССР и Европы создаются основы для того, чтобы в перспективе бросить геополитический вызов странам развитого Севера. Эта тенденция особенно опасна в свете нарушения демографического баланса между Севером и Югом. На востоке Европы практически не осталось очагов спокойствия и относительного благополучия. Вышли наружу этнические противоречия. Оживают старые конфликты и территориальные притязания. В правящих кругах растет соблазн консолидировать общество на националистической основе.

Встают новые проблемы и перед Россией. На кавказском направлении Россия находится перед мучительной дилеммой: либо отступить на естественные границы в районе предгорий Большого Кавказа, либо вести активную политику в Закавказье. После президентства Шеварднадзе возможен распад Грузии, что весьма опасно для этого региона. Наиболее сложной и запутанной представляется ситуация в Среднеазиатском регионе. Здесь мы видим не только борьбу страстей, конфликты интересов, но и столкновение цивилизаций.

В конечном счете развитие на территории бывшего СССР получило мощный импульс в сторону не сужения, а расширения амплитуды колебаний, ведущих к еще большей непредсказуемости политики. Не знаю, кому как, а лично мне внушает серьезные опасения сценарий, пусть пока и гипотетический, при котором столь высокая мера криминализации и коррумпированности в России сочеталась бы с наличием огромных запасов ядерного оружия. К сожалению, преждевременно говорить и о "крахе коммунизма" как идеологии и практики. Как я уже отмечал, расширяет свою активность исламский фундаментализм, родственный по своей идеологии советскому большевизму.