Он хотел жить и умереть странником. Воспоминания об иеросхимонахе Алексии

Мои папа с мамой очень любили монахов, странников. Мама особенно была странноприимная. Очень любила мыть ноги странникам, этому она и нас учила. К нам после службы приходили калеки. Раньше проще было, мы не боялись людей.

Папа привозил нас из храма, где мы с сестрой пели на клиросе, и он всегда сажал в машину странников, калек, больных (просятся же переночевать). А особенно мама за них просила: «Ваня, возьми, ведь больные же…» Для монахов и странников у нас был специальный флигелечек.

Монахов тогда преследовали, ловили, сажали во вшивые спецприемники вместе с пьяницами и бродягами. А папа брал рамочку меда (тоже пасекой занимался), шел к начальнику спецприемника и просил за них. Его там хорошо знали:

– А, Иван Кузьмич! Ну, говори, кто тут твой монах? Он называл имя монаха.

– Вот тебе мед, а ты мне давай монаха. И так папа спасал их.

…Перед смертью папы к нам приезжал схиархимандрит Феодосии почаевский, ныне почивший, который и причастил папу в последний раз.

Он приехал из лавры с братиями, привез продукты для пустынников, услышал о папе, что он при смерти, и поспешил к нам, так как священнослужителей в Абхазии в это время было мало. Слава Богу, успел его причастить, а через сутки папы не стало. Милость Божия какая была! Папа ухаживал за больными, помогал монахам, принимал странников и получил за это благодарность от Бога!

И брат мой Борис также тепло к монахам и странникам относился, много помогал им. Братьям-пустынникам подвозил продукты в опасные горные места, куда больше никто не рисковал забираться. Он помогал им носить ноши в их кельи, принимал их у себя дома. Все его знали, любили и шли к нему за помощью.

Владыко Зиновий так вспоминает о моем брате: «Боря Зимарин очень много помогал нам, подвозил в горы, носил ноши монахам. КГБ не боялся. Тогда же монахов воспринимали как врагов-антисоветчиков, их травили, за ними охотились. Когда мы приезжали за продуктами для пустынников, то полностью заполняли либо его машину, либо ГАЗик матушки Ольги и отвозили на пасеку(последнее место, куда могла доехать машина).

Кельи матушек-пустынножительниц находились недалеко от пасеки, но несколько километров надо было подниматься в горы и знать к ним дорогу. Поблизости от их келий и было место – «тайник», где мы оставляли мешки с провизией для пустынников. Чаще всего провожал нас туда именно Борис».

Как-то тайно привезли к нам послушника Василия. У него началась гангрена, он просто погибал, ногу хотели отнять. Брат сразу привез врачей, они оказали ему первую помощь, потом мы лечили его народными средствами. По Божьей милости, у него все прошло, его выходили.

Я познакомилась с отцом Василием в другой раз, когда он лечился у Бориса после того, как сильно обжег пятку об раскаленную печку во сне. Был очень слаб и прикован к постели. Мы за ним ухаживали.

Здесь хочется дополнить рассказ Марии. Борис был охотником, ходил, в том числе, и на медведей, которые очень докучали пустынникам. Продукты для них прятали в земле, в специальных «тайничках». А медведи их часто обнаруживали и съедали запасы. Однажды Борис расставил капканы на медведя и по неосторожности сам попал в один из них. Помощи оказать ему было некому, так как места эти были безлюдные. Он истек кровью и погиб. Нашли его через несколько дней мертвым. Узнав об этой трагедии, многие братия спустились с гор, чтобы помолиться об упокоении его души и проводить его в последний путь. На сороковой день одному иеромонаху приснился сон «Сарай из досок, в нем много людей в рабочих грязных одеждах. А в конце сарая – Борис среди них. Там было почти темно, свет чуть-чуть пробивается в щели. Дверь закрыта. И вдруг она открывается, и появляется монах. Зовет Бориса. Он идет к нему через толпу. Слышатся голоса: «Да, Бориса монахи вымолили, а нас кто?»

В своей земной жизни Борис творил много милостыни, добрых дел. А это избавляет от погибели души. Упокой, Господи, его душу в селениях праведных. Отец Мардарий его любил и молился за него как за благодетеля.

Чудо исцеления моей души

Воспоминания рабы Божией Татьяны (г. Задонск)

*

Мои первые воспоминания об отце Мардарий относятся к концу 90-х годов. Тогда я еще ничего не знала о батюшке. Наши пути пересеклись случайно, однако впечатление от мимолетной встречи осталось на всю жизнь.

Мне вспоминается летняя паломническая поездка в Абхазию. В Новом Афоне я попала в монастырь святого апостола Симона Кананита, где в тот день был престольный праздник. Людей собралось много, и по окончании Богослужения все начали разъезжаться кто куда. Многие, в том числе и я, пошли на железнодорожную станцию Псырцха, расположенную недалеко от монастыря. Мы ждали электричку в Сухуми. Вся платформа была заполнена народом. Среди паломников

были люди самые разные: и миряне, и священники, и монашествующие, и даже пустынники… Но чувствовалось какое-то оживленное единение – всех переполняла радость, в благодушно приподнятом настроении все общались друг с другом, о чем-то беседовали.

Случайно мой взгляд упал на человека, который стоял чуть в сторонке от основной группы людей. Он значительно отличался от других – вся эта оживленная атмосфера, казалось, была не в состоянии нарушить его внутреннее умиротворенное уединение.

Потом я увидела, что он сел прямо на платформу и свесил ноги в железнодорожный пролет… Меня заинтересовал его облик, и я начала потихоньку наблюдать за ним. Это был пожилой человек с густыми, уже с проседью, пышными волосами. Вероятнее всего – монах. На нем был серенький, изношенный, застиранный подрясник. Нет, в облике его абсолютно не было ничего угрюмого или мрачного… Просто чувствовалась особая сосредоточенность – он словно ушел глубоко в себя. Было ощущение, что, находясь тогда среди нас, он одновременно пребывал где-то очень далеко… «Не от мира сего…», – подумала я. Впечатление было настолько сильным, что я все же спросила одного из братии: «Кто этот человек?» Мне ответили: «Старец из пустыни, отец Мардарий…»

Вторая, уже более значимая для меня встреча с отцом Мардарием, состоялась через несколько лет в кафедральном Благовещенском соборе города Сухуми. Батюшка был еще зрячий и иногда приходил в собор, чтобы помочь священникам исповедовать прихожан или совершить необходимые требы.

В тот период со мной случилось серьезное искушение. Дома мне приходилось общаться с человеком, в поведении которого время от времени проявлялась одна очень некрасивая черта – обидчивость. Терпеть это мне было довольно тяжело, а потому я возмущалась, от сердца осуждая «себялюбца».

Думаю, за это Господь и решил преподать мне урок: ведь лишь изведав на опыте «что есть что», мы, самоуверенные и гордые, начинаем сострадать немощам ближних.

Однажды между мной и тем человеком случилось недоразумение, после которого последовал взрыв обиды. В результате был потерян мир в душе.

Но это было лишь началом. Дальше, при одном только виде «обидчика» я начинала заводиться с полуоборота – внутри всё переворачивалось…

Могла ли я представить, что такое когда-либо случится со мной?! Ведь прежде я была о себе гораздо лучшего мнения, считая, уж с кем с кем, но со мной подобного не произойдет! А потому испытывала двойное мучение: собственно, от страсти, плюс от необходимости смириться с новой, весьма неприятной, самооценкой. Начала бороться: молиться, исповедоваться, причащаться.

Надо сказать, к исповеди я приступала с четким осознанием греха – каялась, как мне казалось, искренне. Только сердце при этом отстояло «далече», не принимало участия в покаянии, несмотря на все мои усилия… Быть может, оно наказывалось «окаменением» за мою бессострадательность?..

Время шло, но ничего не помогало. Душу все чаще и чаще смущали помыслы: «Ведь я исповедуюсь – почему же нет облегчения?!» Пока, наконец, не поняла: то, что происходит, есть попущение Божие. Но это благое осознание я не смогла принять правильно, как подобает православной христианке, а потому погрузилась в глубокое уныние.