Он пресытил меня горечью, или Так тоже можно жить

Максим встал перед ней и вял ее за подбородок.

— Ты что?

Наконец-то она развязала пояс и отбросила его.

— Сейчас я буду готова, только потом сразу уходи. Сейчас, сейчас, — она опустила одну бретельку сарафана с плеча, обнажив грудь.

— А душ холодный не хочешь?

— Что?

— Сейчас увидишь.

Он резко поднял ее, перекинул как куль через плечо и утащил в ванную. Она пару раз ударила его кулаком по спине. Он поставил Татьяну на пол, она хотела вырваться, но он крепко держал ее, опустил обе бретельки сарафана и потянул его вниз. Широкий сарафан упал на пол, он также стянул с нее трусы, она несколько раз его пнула, но это только ему помогло — трусы сами слетели с ног. Она стала ругаться:

— Ты — дурак ненормальный, псих, маньяк.

Он словно не слышал ее. Крепко прижимая Таню к себе, Максим одной рукой открыл кран с холодной водой и, отодвинув к стене сохнувшую простыню, переключил душ. Она отчаянно вырывалась. Максим поднял ее, неминуемое должно было случиться. Она громко завизжала. Бесполезно. Он поставил ее в ванну, под холодную воду. Она взвыла и тут же задохнулась — от холода перехватило дыхание. Максим держал ее обеими руками, брызги летели на его волосы, плечи, грудь. Он тоже замерз и хотел добавить горячей воды, но ему было трудно при этом удерживать Татьяну, и тогда он отпустил ее и выключил воду:

— Думаю, достаточно.

Из ванны Таня вылезла сама.

— Изверг, садист, маньяк!

Он снял с крючка большое полотенце и подал ей. Другим полотенцем он вытер свои руки, стряхнул капли воды с волос на голове. Рубашка с короткими рукавами намокла на груди и плечах, и он снял ее, положив на край ванны. Потом стал энергично вытирать Таню. Она не сопротивлялась, стараясь не смотреть на его голый торс — он ослеплял ее. Своей же наготы перед тем, кто украл у нее честь, она не стеснялась, вся ее защитная реакция вылилась в громкую ругань:

— Дурак безмозглый!

— Ага, мозгов нет — считай калека, — согласился Максим.

— Кретин!

— Умственный инвалид, — поддакнул он.

— Подлец!

— Моральный урод, — он поднял с пола ее вещи и повесил себе на плечо.

— Ублюдок! Садист, маньяк.

— Ты повторяешься, милочка. Фантазии не хватает.

— Осел, баран, козел вонючий, грязная свинья.

Максим присел, вытирая ей ноги. Она замотала волосы полотенцем.

— А это уже из области животноводства. Ты разве ветеринарный оканчивала, моя козочка?

— Мерзкий бандюга.

— Подними ногу.

Таня подняла ногу, продолжая ругаться:

— Подлый уголовник.

Он вытер ее ступню.

— Теперь вторую.

Она поменяла ноги, чуть не потеряла равновесие и схватила Максима за плечо.

— Отвратительное чудовище.

Он вытер вторую ступню и встал.

— Да, словарный запас у тебя бедноват, — он повесил полотенце. — Нужно будет как-нибудь заняться твоим образованием. Подними руки.

Он надел ей через голову сарафан, отдал трусы и вышел из ванной, прихватив свою рубашку. Но потом снова заглянул и сказал:

— А с козлом поосторожней, особенно при свидетелях, — и закрыл дверь.

Таня вернулась в комнату и легла на диван, ее слегка знобило. Максим накрыл ее покрывалом, снятым с кровати, а сам исчез на кухне. Было слышно, как он что-то ищет, открывая шкафчики и выдвигая ящики. В голове у нее было легко и пусто. Не было ни одной мысли. Они все умерли. Не было сил даже ненавидеть. Через некоторое время вошел Максим с двумя чашками кофе. На кухне он нашел открытую пачку молотого кофе и сварил его. Максим подал ей одну чашку, а со второй сел на диван сам.

— Ну вот. Из-за тебя пропустил конец матча.

Таня с удовольствием пила горячий кофе, кофе у него получился вкусный. Она согрелась, размотала полотенце на голове. Душ и кофе сделали свое дело — она почти протрезвела. Максим отнес пустые чашки на кухню, а полотенце в ванную, и вернулся с расческой. Усадив ее так, как ему было удобней, он стал расчесывать еще влажные волосы. Он с удовольствием перебирал тяжелые прямые пряди, и пугался, когда ненароком сильно дергал спутанные кончики волос, заглядывая ей в лицо, не морщится ли она от боли. Он спросил о работе. Она с ужасом вспомнила, что через три дня ей выходить из отпуска. После того, что она пережила, казалось невозможным, как обычно разговаривать с людьми, знавшими ее раньше, делать те же вещи, что и до этого. Она стала другой, и это как клеймо, которое увидят все.

Максим ушел вечером, когда она захотела спать, помог ей перебраться на кровать и бережно укрыл одеялом.

На следующий день все так же раскалывалась голова, и болело тело, во рту пересохло. Губы потрескались. Но самое страшное, все так же разрывалось сердце, а мозг сжигали ненависть и стыд за свое унижение. Как больно и страшно было думать о том, что случилось, но не думать она не могла, как ни хотела. Нет, так можно сойти с ума. Надо что-то делать. И выпить нечего. Только боржоми и пепси. Чтобы чем-то себя занять, она принялась за стирку. Стиральной машины у них не было, и Таня стирала на руках. Она энергично терла белье, с ожесточением выкручивая его, ей нельзя было останавливаться ни на секунду, чтобы не было времени думать. Развесив над ванной белье, она стала убирать квартиру. Потом мыть окна. Лишь бы ни о чем не думать. Не думать! В третьем часу позвонили. Она вздрогнула. Потом бросила тряпку в ведро и пошла открывать дверь. Это была Люда, за руку она держала дочку. Таня не знала, радоваться ли, что это не Максим, или огорчаться, что пришла подруга. Она не хотела никого видеть.

— Привет, Танюша!

— Привет, заходите.

— Что Ольга приезжает? — спросила Люда, проходя в комнату.

— Нет.

— Смотрю, ты тут уборку затеяла. А что вчера не зашла, как договаривались?

— Заболела. Отравилась, наверное.

— Ты такая бледная, и вид измученный. Тогда зачем ты уборку устроила, если болеешь? — Люда показала на открытое окно с ведром на подоконнике. — Тебе же надо лечиться.

— Да я вчера отлежалась. Сегодня вроде ничего.

— Мама, я хочу пить, — сказала Анжела.

— Подожди, сейчас, — не оборачиваясь к дочке, сказала Люда, и снова спросила, — Ольга-то когда приедет?

— Оля не приедет.

— Как?

— Мама, я хочу пить!

— Я пойду ее напою.

Таня повела девочку на кухню.

— Давай я сделаю тебе морс из смородины.

Таня открыла холодильник, чтобы взять банку с протертой черной смородиной. Ребенок увидел бутылки с «Пепси», которые принес вчера Максим.

— Я люблю газировку, — скромно сказало дитя.

— Она холодная, Анжела.

— Я люблю холодную газировку, — еще более скромно подтвердил своё пристрастие чадо.

Таня совсем забыла про эти бутылки, она вообще не хотела их даже трогать, потому что их принес Максим. Но отказать ребенку было трудно. Тем более что этим она ничего не докажет ему. Особенно, после того как выхлестала почти полную бутылку водки, что он принес с Прохой.

— Люда, ей можно дать пепси из холодильника? — крикнула Таня.