Он тебя не любит(?)

— Только не разбуди ее, — предупредил Арсен, осторожно поворачивая ручку, а у Макара внутри все оборвалось.

Девчачья детская комната, вся в игрушках, на полу пушистый ковер, у кровати горит ночник в виде месяца и звезд. Эта комната должна была быть в его доме, в том, который так любила мама, в котором родилась его дочь. И Макар понял, понял, почему, едва девочка успела родиться, ее лицо показалось ему знакомым. Пусть это сходство было едва уловимым, но Маша походила на мать Макара не только именем.

Он подошел к кровати и опустился у изголовья. Дочка спала на боку, плотно сжатые ресницы закрывали глазки, которые иногда даже снились Макару. Неудивительно, что он не узнал их, он же не девочка, чтобы часто смотреться в зеркало…

Мак склонился над ребенком — своим, своим ребенком! — коснулся губами нежной щечки, гладкого лобика, стараясь вдохнуть поглубже, чтобы запомнить этот запах — от дочки пахло карамелью и еще чем-то очень знакомым, родным. Макар не удержался и опустил голову на подушку, вслушиваясь, как сопит его ребенок.

Его плеча коснулась рука, и Макар как очнулся. Он что, уснул? И только сейчас увидел, что изо всех сил сжимает пальцами края подушки. Ямпольский стоял над ним с непроницаемым лицом и почему-то избегал смотреть Макару в глаза.

Они вышли на крыльцо, в машине за рулем уже ждал водитель.

— На кого она похожа? — спросил вдруг Арсен. — Там ни Эва, ни ты вообще не просматриваетесь.

Макару захотелось сказать какую-нибудь гадость из серии, что Ямпольского это не колышет и вообще, он там точно никак просматриваться не будет, но потом вдруг так же внезапно расхотелось.

— На мою маму, — ответил он, сжимая кулаки в карманах куртки, — только глаза мои.

Арсен бросил на него загадочный взгляд.

— Порой мы бываем удивительно слепы, ты не находишь?

Вместо ответа Макар сбежал с крыльца и распахнул дверцу машины. Но если бы он собрался сойти с ума, то тогда бы решил, что Ямпольский ему сочувствует.

***

Эва старательно вслушивалась в голоса, доносящиеся с крыльца, но так ничего и не смогла разобрать. Закрыла окно и, следуя совету Арсена, улеглась в постель, натянув одеяло до самого побородка.

Арсена? Да, Арсена, потому что называть отцом она его не могла, особенно в свете того, что он обрушил на нее за последние несколько часов. Ее до сих пор трясло, она даже пальцы переплела, чтобы унять лихорадочную дрожь.

С тех пор, как Эва себя помнила, она воспринимала отца как космонавта или героя-подводника, который уплыл-улетел от них с мамой совершать свои героические поступки, но почему-то никогда не задавалась вопросом, а почему он не возвращается?

Она и в Деда Мороза перестала верить в совсем раннем детстве после того, как трижды перед Новым годом попросила вернуть им с мамой папу. Первый раз она положила письмо в морозилку и каждый час бегала смотреть, лежит оно там или нет, и когда с утра не обнаружила, ходила счастливая целый день.

Дед Мороз проигнорировал Эву, и на следующий год она составила очень длинное письмо, где обстоятельно описала, почему ей нужен папа, даже не столько ей, сколько маме. На этот раз письмо исчезло из морозилки сразу же, и снова ее слезная просьба осталась без ответа.

Эва предприняла еще одну, последнюю попытку объяснить Деду Морозу, что если он будет упорно ее игнорировать, она просто перестанет в него верить. Новый год наступил, а папа так и не объявился, и Эва больше писать не стала. Ни писать, ни верить.

Ямпольский рассказал Эве историю их связи с Эвиной мамой, не отношений, не встреч, а именно связи, непродолжительной, поспешной и полностью им позабытой. Он не старался себя выгораживать, не пытался оправдываться, а жестко и хлестко, не выбирая выражений, излагал очередность событий, а Эва ревела, не в силах остановиться, потому что было невыносимо больно за маму. Добрую, нежную и, как она теперь понимала, безнадежно влюбленную.

Арсен ее не утешал, она сидела на кровати, обхватив себя руками, а он сидел напротив, продолжая говорить, выплескивать из себя слова, ничего не смягчая и не скрывая. Да, понравилась девушка, да, у них был секс, да, она не возражала. Оказалась девственницей? У всех бывает впервые, не стоит из этого делать трагедию.

В то время Кира училась в одном из столичных институтов и вместе с подружками-одногруппницами снимала квартиру. Стоял самый конец лета, девочки еще не съехались с каникул, а она, наоборот, никуда не уезжала, потому что устроилась на подработку в ресторан. Арсен и братки из его бригады пересеклись в этом ресторане с конкурентами, началась перестрелка, в ходе которой в живых остался он один, потому что Кира спрятала его в подсобке.

Затем они сбежали к ней домой, Арсен пробыл у Киры несколько дней, пока не улеглись волнения, и ушел, оставив на прощание самое верное и действенное напоминание о себе. Эву. Конечно, он не назвался настоящим именем.

— Я не хотел создавать ей лишних проблем, Эва, меньше знаешь, лучше спишь. Иметь ко мне какое-либо отношение на тот момент было небезопасно, я же не совсем скот, просто видел, что девочка хорошая, рядом со мной ей не место. И предохранялся, по крайней мере, так думал…

И Эва снова вытирала слезы, которые текли без остановки. Для Ямпольского Кира Казаринова была проходным эпизодом, случайным, пусть и приятным времяпрепровождением. А она влюбилась, теперь Эва понимала почему, и почему так часто вспоминала и говорила ей об отце. Арсена было сложно забыть и невозможно выбросить из головы независимо от того, сорок пять ему или двадцать три, теперь она по себе это знала.

— Почему ты Сергеевна? — помолчав, спросил Арсен.

— Мама знала, что Константин — выдуманное имя, — Эва шмыгала носом и вытирала лицо рукавом рубашки Арсена, которую надела вместо пижамы. Она пахла Арсеном, и это почему-то ее успокаивало. — Вот и дала мне свое отчество.

— Мне пришлось уехать из города, меня год не было, потом в августе вернулся и даже пришел как-то на эту квартиру, там уже жили постоянные жильцы, квартиру дважды успели перепродать, и ни о каких студентках никто понятия не имел. А я понял, что ничего о ней не знаю — ни фамилии, ни в каком институте учится, ни откуда родом.

«Это не потому, что она не говорила, а потому что ты не запомнил. Или, скорее всего, не слушал».

— Мне было три месяца, — ровным голосом сказала Эва, Арсен взглянул на нее исподлобья, сдавленно вдохнул и обхватил голову, запустив пальцы в густые темные волосы, как будто хотел вырвать их с корнем.

— Я знаю, что я урод, девочка моя, знаю, если хочешь сказать это, говори.

Но Эва сказала совсем другое.

— Это может быть совпадение, Арсен, пока нет экспертизы ДНК, нельзя быть уверенными.