Он тебя не отпустит

— Ты вчера не захотела меня слушать. Сегодня как? Готова?

— Я не понимаю, что даст тебе этот разговор? Хочешь исповедаться? Так я не священник. Грехи не отпускаю, — иронический смешок, а затем добавила серьёзно: — мне уже всё равно, если честно.

От злости стиснул челюсти. Ей всё равно. Да неужели? А мне что прикажет делать, если она и сын — единственный смысл в моей жизни?

— Тогда просто послушай меня, даже если тебе всё равно.

— Но я не хочу, — мотнула головой, и я ощутил, как она вздрогнула, — единственное, о чём я могу с тобой говорить — это о Никите.

Улыбнулся. Ладно. Пусть будет о Никите. По крайней мере уже не обзывает «донором спермы» и не кричит, что он только её сын. Мы двигаемся достаточно быстро, что весьма неплохо при сложившихся обстоятельствах.

— Сын знает обо мне?

— Нет.

— А что ты ему рассказываешь, когда он спрашивает, почему у него нет отца?

— Никита не спрашивает от таком, — ответила Катя, а я почему-то ощутил в груди тупую боль, словно только что выхватил удар под дых. — Чай или кофе?

— Чай.

Я замолчал. Потёр лицо рукой, вздохнул. Как же всё неправильно, грёбаный случай… Ведь и поговорить надо, но Катя совсем не хочет, и я не знаю, как заставить её выслушать меня.

Не удержался. Поднялся со стула и подошёл к Авдеевой со спины. Такая желанная, любимая и рядом! Приблизился вплотную, но рукой не стал касаться. Я, как долбаный наркоман, вдыхал аромат её кожи и, прикрыв глаза, кайфовал словно от полученной дозы.

Катя резко развернулась и уперлась лицом в мою грудь. Хотела оттолкнуть от себя, выставив руки вперёд, но я сжал её талию тисками и приблизил к себе вплотную.

Пронзительно смотрел на неё, не дыша и не отводя взгляда. Она тоже смотрела на меня своими большими голубыми глазищами, и я не знал, насколько долго хватит моей выдержки.

— Не делай так, — сказал после того, как Катя в очередной раз провела кончиком языка по нижней губе.

— Как не делать? — невинно захлопала ресницами и повторила действие сначала.

Вся моя выдержка полетела к чертям. Внутри сломался последний предохранитель и я, подхватив Катю под ягодицами, усадил на столешницу. Снял с головы полотенце, зарылся пятернёй в копне мокрых волос и впился в губы глубоким поцелуем.

* * *

Его поцелуй обрушился на меня неожиданно, застав врасплох. Первые секунды я никак не реагировала, пребывая в состоянии шока, словно всё происходило не со мной и не сейчас. А затем в голове ожили картинки из прошлого и закружили на таких крутых виражах, что я ощутила почти всё то же самое, что и тогда, когда увидела Шахина в ювелирке с другой.

— М-м-м, — промычала в губы, уперлась ладонями в широкие плечи и, когда он не отреагировал на этот жест, стала стучать по ним кулаками.

Прокусила губу до крови. Мурат отпрянул, разжав тиски на моей талии, и поднёс к окровавленной губе указательный палец. Посмотрел на алую капельку, поднял взгляд на меня.

— Ты перешёл допустимые границы, — грозно прошипела и стала завязывать распахнувшийся халат.

— Прости, сам не знаю, что на меня нашло, — прозвучало весьма искренне, но я всё равно продолжила злиться.

Спрыгнула со столешницы, подняла с пола полотенце, которое сорвал с моей головы Шахин, и молча пошла в ванную комнату. Закрылась изнутри на замок. Дала волю слезам.

Горько. Обидно! Но, а что делать? Он предал меня, а такое я прощать не собираюсь.

Вон Руслана никак не прощу, хотя ходит второй год. Наивный. Рассчитывает, я позволю ему жить в моей квартире. Первое время он даже пытался ухаживать и я, грешным делом, подумала, что у него действительно проснулись ко мне какие-то чувства. Но какие там чувства? Горбатого исправит только могила. Башаров показал своё истинное лицо в очередной раз, когда заявился ко мне по пьяни и тогда я поняла, что поступаю абсолютно правильно — нельзя давать второй шанс предателю! Оказывается, после смерти мамы Руслан просрал всё, что можно было: родительскую квартиру, нашу дачу и машину. Как так вышло? А вот не знаю. Но такой голодранец стал неинтересным моей бывшей лучшей подруге. Она его выгнала и теперь этот гад требует разделить мою квартиру пополам, мол, это будет по-честному.

Включила в кране холодную воду и стала умываться. Тёрла глаза до тех пор, пока не ощутила жжение. Выключила воду, схватила с вешалки полотенце и промокнула влажное лицо.

В зеркале увидела красные глаза и чуть опять не разревелась. Да за что мне всё это, Господи? Неужели платою за долгожданного сына станут все эти тяжёлые испытания судьбы? Шахин же теперь никуда не уйдёт. Да он теперь мне и Никите жизни спокойной не даст…

Проторчала в ванной комнате больше, чем планировала, ну и ладно. Вышла в коридор и только успела зайти на кухню, как встретилась взглядом с Муратом. Он посмотрел на моё слегка припухшее от слёз лицо и недовольно нахмурил брови.

— Ты плакала, Кать? — спросил он, но я ничего не ответила, сделав вид, что очень сильно занята приготовлением чая. — Если это всё из-за того поцелуя, то я обещаю тебе, что подобное не повторится.

Ухмыльнулась. А может я хочу, чтобы он повторился, да только не отмотать жизнь на много-много лет назад, как и ничего уже не изменить.

Поставила на стол чашки с чаем, а на большое блюдо выложила порезанный торт. Села на стул напротив Шахина и стала смотреть на него пронзительным взглядом.

— Давай договоримся сразу. Я пока не знаю, как всё это провернуть, но если ты захочешь, то с Никитой можешь видеться, — у Шахина загорелись глаза, но я быстро продолжила, — правда, юридически ты продолжишь оставаться никем. Так будет лучше.

— Кому лучше, Кать? Тебе? Или нашему сыну? — озлобленно спросил он, а я так и видела, как сжимались его пальцы просто до побеления.

— Ты своё право стать отцом утратил еще до рождения Никиты.

— Бред, — закатил глаза. — Я был вынужден поступить именно так. Позволь обо всём рассказать? Ты же ничего не знаешь.

— Хм, ты уверен, что мне это действительно нужно?

Он молча поднялся со стула, а я вся сжалась, замерев на месте и боясь дышать. Опустился передо мной колени, несмело коснулся ладонью моей руки. Вздрогнула, но виду не подала, как бередят сердце эти касания, как рвёт душу этот пронзительный взгляд черных глаз.

— Выход из криминала не предусмотрен, — начал говорить он, — разве только вперёд ногами и в белых тапках. Я же решил с этим покончить и, естественно, просто так никто бы не отпустил. Павел Петрович уже был стар и чувствовал, как теряет силу и власть. Ему нужен был преемник, кто сможет управлять империей, защищать и развивать её.