Она и кошки

В тот знаменательный вечер, когда «ребята» забили три гола западным немцам, она следила за игрой с каким-то даже мстительным торжеством в душе. На нее вдруг нахлынули воспоминания о тех далеких годах, когда она с родителями жила в одной из деревушек близ Брианцы. Тогда она тоже многого не понимала, запомнились только голод и страх при виде свастики. Правда, последняя операция сохранилась в памяти довольно отчетливо: в темноте под гром стрельбы люди лихорадочно вытаскивали припрятанное в колодцах и на сеновалах оружие. Потом немцы ушли, был праздник, море огней. Вот эта давнишняя память тоже кричала перед телевизором; Тоска ничуть не удивилась, когда после матча ее обнял совершенно незнакомый мальчишка, который в одних плавках прыгал вокруг нее, как сумасшедший сверчок. В толпе она двинулась по улице и никак не могла понять, откуда взялось сразу столько трехцветных флагов — и в окнах, и в руках у детей, и на гудящих во всю мочь машинах. Весь городок высыпал наружу, да из соседних еще съехалась тьма народу. Тоска оказалась в центре группы, приехавшей из Савоны с барабанами, фанфарами, медными тарелками и огромным плакатом с траурной каймой; надпись на плакате была сделана на таком немецком, что даже она поняла. На каждой площадке, на каждой аллее под пальмами люди пели, танцевали, и Тоска вместе с ними. Потом, удивленная, она опустилась на скамейку, еле переводя дух. Но ее тут же подхватили под руку и увлекли на берег к костру, где пылало наскоро сделанное из тростника и тряпок чучело с нарисованной на нем свастикой.

Она больше не думала о жизни — она жила. В какой-то момент заметила, что смеется, а по щекам катятся слезы. Компания с барабанами двинулась дальше, а Тоска осталась, лишь отодвинулась в тень. Мало-помалу на берегу стали появляться такие же одинокие фигуры, бегущие от шумного празднества или решившие без свидетелей дать волю своим чувствам. А за спиной с Аурелии еще долго слышался торжествующий вой автомобильных клаксонов.

Тоска глядела на тлеющие головешки костра и спрашивала себя, неужели такое возможно. Во время шествия она встретила друзей Бруно; один даже какое-то время шел рядом и угостил сигаретой; потом в хороводе на берегу ее внимание привлекла стайка местных мальчишек. Наверно, среди них был и тот, который поднес Миммо отравленный кусок… А вот теперь они все вместе веселятся в этой толпе, разве это возможно?

Да, возможно, это было на самом деле, а теперь, когда праздник закончится, погаснут костры, флаги спрячут в чулан, она вновь станет «пришлой», «кошатницей», которой улыбаются и дают руку лишь в моменты всеобщего ликования, заглушающего неприязнь и сплетни.

Да, их радость была настоящей, но разве может одна счастливая ночь покончить с жестоким изгнанием, из-за чего она почти окончательно поставила крест на своей жизни?

А как хорошо, как легко дышалось среди этих возбужденных людей; прежде она о таком и помыслить не могла. Тебя берут за руку — и ты уже не одинока, ты такая же, как все, и веселишься на равных со всеми. Ну конечно, всякий ведь хочет быть счастливым и всеми любимым… Ей это счастье досталось всего лишь на один вечер.

А может, все глупости, думала она, может, я напрасно замыкаюсь в одиночестве и боюсь людского презрения. Это же не пустяк, речь идет о жизни. Тоска сразу почувствовала себя сильнее и лучше, когда вместе с другими смотрела на ребят, игравших в красивую и почетную игру… Ей вдруг остро захотелось быть рядом с Бруно. Представив его в постели с женой, она тихо застонала. Все, ночь потеряна! Она видела, как он смиренно смотрит на нее, бледную, напичканную снотворными. Даже сегодня его нигде не было видно: должно быть, боится оставлять детей… Может, сейчас в наступившей после шумного веселья тишине он думает о ней, о Тоске, такой же одинокой, как он сам.

Костер на пустынном пляже совсем догорел, и от ночной сырости по спине у нее побежали мурашки, а может, оттого что впереди опять длинная тоскливая вереница часов и дней.

Пора возвращаться домой, но нет сил… Какие еще сюрпризы преподнесут ей в будущем эти дикари, отравившие Миммо? Господи, разве любовь к кошкам заслуживает такого наказания?

Дрожа всем телом, Тоска поднялась. Ну кому я чего плохого сделала, про себя причитала она, за что меня все бросили, почему каждый день, каждую минуту я должна решать, стоит или нет защищать то единственное, что мне принадлежит, — мою живую кровь, мое усталое, но горячее сердце, мою голову, в которой столько мыслей и воспоминаний? А может, проще покончить с собой, ведь есть совсем легкие и приятные способы: блаженное забытье, обморок и вечный сон…

Праздник, краткий пьянящий миг радости вместе с другими и в самом деле кончился. Надо возвращаться домой к своим безмолвным призракам и встречать новый день. Она закурила последнюю сигарету, бросила на пепелище пустую пачку и посмотрела на спокойное море. В легком плеске волн будто слышались непрерывные тихие молитвы. Пусть продлится эта чудесная ночь, сказала себе Тоска, не думай о завтрашнем дне, ничего плохого больше не случится, эта ночь — свидетельница, что я могу вызывать у других не только презрение и ненависть. В том, что было прежде, моей вины нет… я утратила нить любви — это верно, но мои киски не дают мне вовсе забыть о ней. Так что смелее, Тоска, не падай духом, стой у окна и пей до рассвета свежий ночной ветерок.

11

Хорошо выспавшись после праздничной ночи, Тоска провела день спокойно и вечером вышла поливать в сад. Рядом, мурлыча, терлась об ноги Фифи. У ворот остановилась машина журналиста. Пока Джиджи ставил ее в гараж, Тони и Тоска, все еще возбужденные после вчерашней ночи, обменивались новостями. Тони приехала из Вероны, где слушала «Аиду» и «Отелло».

— Об «Аиде» потом расскажу, прекрасная постановка, но «Отелло»!.. Вы даже представить себе не можете, что там творилось! Джиджи не пошел со мной из-за матча и теперь локти кусает, потому что я слышала и то, и другое. Первый тайм в баре, а второй по радио на Арене. Уверяю вас, это было потрясающее зрелище: когда забили первый гол, толпа взорвалась. В театр, наверно, каждый из многотысячной публики принес с собой приемник. Начало спектакля задержали, а уж после второго гола люди стали выскакивать на сцену. Капучилли в костюме Яго как безумный таращился на зрителей, хористы обнимались. Потом, когда прозвучал финальный свисток, оркестр заиграл национальный гимн, а массовка в это время размахивала голубыми знаменами Сан-Марко. Такого я еще не видела!

Подошел Джиджи, послушал рассказ Тоски о том, что делалось в городке, и предложил:

— Как закончите, поехали с нами ужинать в ресторан, там спокойно и поговорим.

Тоска хорошо знала «Аиду» и частенько напевала своим кошкам самые знаменитые арии. Она с нескрываемым интересом слушала отчет Тони о веронской премьере. А та была великолепной рассказчицей: умела так увлечь слушателей, что им казалось, будто сами все видели. И сейчас, за жареной рыбой, все трое перенеслись в Древний Египет, слышали голоса Де Босио и других певцов, вложивших душу в исполнение оперы Верди, воссозданной по образцу первой постановки. Джиджи даже захватил с собой только что вышедшее исследование на эту тему. Тони была явно в ударе, а Тоска засыпала ее вопросами и порой делала свои замечания, из которых было ясно, что в уме она уже поставила собственный спектакль на основе рассказа Тони и своих давних воспоминаний о слышанной когда-то «Аиде».

Джиджи с улыбкой смотрел на женщин и наконец изрек:

— Вас обеих послушать — и никакого театра не надо. Я сам был на премьере, но должен признаться, что сейчас получил больше удовольствия. Вообще-то я оперу не люблю. Ну а теперь, Тоска, расскажите-ка нам поподробнее, что здесь все-таки было.

Тоска заговорила неторопливо, не могла скрыть нахлынувших чувств при воспоминании о ликующем действе прошлой ночи и своей причастности к нему. Казалось бы, она уже спокойно обдумала все на берегу, глядя на гаснувшие искры костра, и волнение должно было улечься, а вот ведь снова возбудилась, и теперь уже Тони с Джиджи как наяву слышали восторженный хор обитателей городка. Иногда Тоска вдруг запиналась, не в силах справиться с теснящимися в голове мыслями, мешавшими подробно излагать события. Но ее слушателям и не нужны были подробности, ведь примерно то же самое они наблюдали на улицах Вероны, где праздник не затихал до самого рассвета.

Джиджи хотелось побольше вытянуть из Тоски о ее личных ощущениях: чувствовалось, что женщина о многом умалчивает.

— Значит, и наш городишко повернулся к вам приятной стороной, — заметил он. — Вот видите, никогда нельзя терять веру в ближних.

Тоска даже опешила: она ведь ни слова об этом ни сказала, как же он сумел угадать ее сокровенные мысли? Хотела было что-то ответить, но горло перехватило, и у нее получилось лишь смущенное бормотание, далеко не такое красноречивое, как поникшая голова и жалобная улыбка. Тони поспешно пришла на помощь:

— Да при чем здесь это? Ближних надо принимать такими, какие они есть. А моменты общей радости еще ни о чем не говорят.

— Но они случаются — вот что важно. Когда происходит что-то невероятное, ну как эта неожиданная победа Италии, то наступает момент заполнения пустоты, сглаживания острых углов, невиданного единства и гармонии.

— Так это же больше всего и убивает! — выпалила Тоска. — Один миг, а потом все проходит, как не бывало. — Под глазами у нее легли черные тени, а голос звучал горячо и страстно: — Ну почему люди не хотят всегда быть вместе, ведь как было бы хорошо!.. Вот вы, наверно, думаете, я вожусь с кошками, потому что нелюдима. Это не так. Меня тянет к людям, так хочется с кем-нибудь поговорить, вот как с вами, но что же делать, если я одна на всем свете? А Миммо я по крайней мере была нужна, да и его детям тоже… Стоит мне заплакать, подойдут и трутся об ноги.