Она уже мертва

Так-то оно так, вот только Сережа иногда сам наведывается к ней в шкиперскую.

Это было всего лишь два раза: один – рано утром, а другой – вечером, почти ночью. В обоих случаях ему понадобились какие-то книги. И если утром он просто вытащил пару томов и тотчас ушел, то вечером остался на подольше.

Белка уже лежала в постели, натянув простыню до подбородка, когда осторожно скрипнула дверь и чья-то тень прошмыгнула к полке. Испугаться она не успела, потому что почти сразу признала Сережу. Его пальцы шарили по корешкам, на ощупь пытаясь найти нужный.

– Ты можешь зажечь фонарь, – громким шепотом сказала Белка.

– Я думал, ты спишь.

– Я не сплю.

– Я только возьму книжки.

Зажигать фонарь Сережа не стал, а с поиском книг справился довольно быстро. И минуты не прошло, как в его руках оказались сразу три: судя по размеру – что-то из коллекции морских атласов и лоций.

– Извини за беспокойство.

– Не за что извиняться! – Белка уже сидела на кровати, подтянув колени к подбородку. – Это же твоя комната. Посиди со мной пять минут.

– Пять минут можно.

Сережа устроился на подоконнике распахнутого в сад окна. Некоторое время они молчали, прислушиваясь к звукам, доносящимся из темноты, самым обычным звукам: треск цикад, отдаленные поскрипывания и постукивания, и даже море, – впервые за все время пребывания в шкиперской Белка услышала его шум. Или это Сережа принес море с собой?

– Тебе здесь не снятся кошмары? – неожиданно спросил он.

– К-кошмары? – Белка даже подпрыгнула в кровати. – Нет.

– Хорошо.

Тема с кошмарами закончилась, не начавшись, заявленные пять минут истекали, почему вдруг Сережа заинтересовался ее снами? Может быть, стоило рассказать ему о коврах, шахматных фигурах, змеях и пустоте, приснившихся совсем недавно? Белка напрочь забыла о них, а вспомнила лишь тогда, когда Сережа произнес «хорошо». Теперь любое упоминание о причудливом змеином гнезде в ковровой лавке будет выглядеть, как желание подольше удержать Сережу.

Любой ценой.

– А кто жил в этой комнате… До тебя?

– Никто, – после небольшой паузы ответил Сережа.

– А книжки?

– Дедовы. Снесли сюда за ненадобностью.

Белка никогда не думала о деде. О нем ей известно лишь то, что он умер много лет назад, еще до ее рождения. И до рождения большинства ее двоюродных братьев и сестер. В гостиной висит его портрет: суровый мужчина чуть постарше Белкиного папы, в фуражке и бушлате с погонами моряка торгового флота, в толстом свитере под горло. Представить его на борту «Не тронь меня!» не составило бы особого труда. Но не в качестве капитана (эта должность навечно закреплена за Сережей) и не в качестве его старшего помощника, а кого-нибудь рангом пониже, кто редко появляется в офицерской кают-компании.

Начальник машинного отделения. Боцман. Лоцман – ведь атласы и лоции появились здесь не зря. Или лоцман не относится к членам команды? – морская иерархия мало знакома Белке.

– А ты когда-нибудь видел его? Деда?

– Нет.

– Он был моряк, да?

– Он был хороший моряк, – Сережа коротко вздохнул. – Самый настоящий. И, как полагается настоящему моряку, погиб в море.

– Погиб? – папа никогда не посвящал Белку в подробности жизни Большой Семьи. Он исправно поздравляет Парвати с Новым годом и днем рождения, и каждое пятнадцатое число месяца отправляет ей письмо. Цепочка из писем не прерывалась даже тогда, когда они жили в пустыне. До ближайшего населенного пункта с почтовым отделением было не меньше ста пятидесяти километров, и безотказный Байрамгельды отвозил письмо туда, что занимало едва ли не целый день. Иногда его сопровождал папа, и тогда день закупки провианта для экспедиции сдвигался на неделю. Пятнадцатое число было для Белки настоящим праздником: Байрамгельды обязательно привозил ей завернутый в кусок белой холстины нават – топленый сахар, спрессованный в палочки, а иногда и в бесформенные куски размером с кулак. Ничего вкуснее по тем временам Белка не знала, хотя тонкие пластинки навата, отслаиваясь, легко могли порезать язык и нёбо.

Ничего не изменилось и после того, как они вернулись в Ленинград, – разве что из Белкиного рта навсегда исчез вкус навата, а отправка письма стала обыденностью.

Смерть деда – никакая не обыденность. Это выяснилось через минуту, когда Белка задала Сереже вопрос о том, как именно он погиб.

– Был страшный шторм. Не здесь, а под Новороссийском, где дует ветер бора. И во время шторма его смыло за борт волной. Больше его не видели живым. И тело так и не было найдено. Но я думаю… – тут Сережа приложил палец к губам и улыбнулся. – Что это не конец истории…

– Не конец?

– Ты что-нибудь слыхала о кораблях-призраках?

– «Летучий голландец», да?

– Не совсем. «Летучий голландец» – совсем дряхлый. От него за версту разит несчастьем. Ты только представь: обрывки парусов, сломанные мачты, сгнивший такелаж. Ни один капитан не приблизится к такой посудине. Но есть и другие корабли…

Другие, другие – шепчет крошка-аммонит, корабли-корабли – вторит ему раковина-двустворка, другие-корабли – подводят итог ломкие губы теребры. Ракушечник за Белкиной спиной волнуется, волнение передается и Белке: по ее спине бегут мурашки.

– Другие?

– Издали их ни за что не отличишь от обычных. Ни одного порванного троса, ни одного свисающего каната, ржавых потеков на борту тоже нет. Якоря, как и положено якорям, при движении сидят в своих гнездах. А если дашь приветственный гудок, то…

– То? – мурашки перебрались со спины на плечи и скатились вниз – к запястьям, что за историю собрался поведать Белке Сережа?

– Тебе, скорее всего, не ответят. А проследуют мимо, не меняя курса.

– Что же в этом необычного?

– Ничего. Кроме обыкновенной невежливости, несовместимой с морскими законами. Но законы эти – неписаные. Поэтому капитаны и не хватаются за бинокли и подзорные трубы. И не пытаются вызвать такие корабли по рации. Но представь, что кому-то очень любопытному пришло бы в голову это сделать.

– Тебе?

– А тебе разве нет?

– Да! – чего только не сделаешь, чтобы повысить свои акции в глазах Сережи.

– Итак… Ты вызываешь корабль по рации, но в эфире слышен лишь треск. Тогда ты берешь подзорную трубу и изучаешь палубу.

– И… что я там вижу?

– В том-то и дело, что ничего. Ничего и никого на палубе нет. Никого нет в рубке, никого нет на капитанском мостике. В иллюминаторах чернота.

– И… что это значит?

– Что ты столкнулась с кораблем-призраком. Он не признает территориальных вод и свободно перемещается из моря в море, из океана в океан.

– Без всякой цели? – удивилась Белка.

– О нет! Цель у них есть – собрать души всех, кто погиб в море. Души летят к этим кораблям, как мотыльки на свет. И там обретают успокоение. Там они в безопасности.