Они поклялись победить

– Как тебя зовут?

– Бэла.

– А где твой муж, Бэла?

Женщина опустила глаза:

– Не знаю! Он тридцатого числа поехал к своим родственникам в Шали и не вернулся. 31-го в городе начались бои. А мой муж, он не боевик, он простой шофер. Раньше таксовал….

– А почему ты глаза прячешь, Бэла?

– Я ничего не прячу.

– Ребенок уснул, отнеси его в спальню.

– Он не мешает. И долго не проспит один. У него температура.

Сомов взглянул на Тарасюка:

– Осмотри дом начиная со спален!

– Нет! – вновь воскликнула женщина. – Не надо, не пугайте детей!

Солдат посмотрел на офицера. Капитан повторил приказ:

– Осмотри дом!

Женщина попыталась закрыть собой вход, завешенный простыней, но Тарасюк отстранил ее. Вошел в комнату и тут же сказал:

– Оп-па! Товарищ капитан, здесь мужик раненый. Грудь и голова забинтованы. В углу автомат. Никак боевик.

Капитан подошел к входу, взглянул в комнату и увидел мужчину лет тридцати, лежавшего на матрасе на полу. Грудь его и голова были перебинтованы, где бинтами, где обрывками белой материи. На бинтах кровь. Мужчина тяжело дышал, но находился в сознании; он также со страхом смотрел на капитана.

– Забери его автомат, – приказал Тарасюку Сомов. – И смотри за ним, пока я с хозяйкой дома побеседую.

– Есть! А если дух дернется? Валить его?

– Если дернется – валить. Но без стрельбы. – Капитан повернулся к женщине: – Бэла, почему ты обманула нас?

– Потому что… боялась. И боюсь.

– Кто этот мужчина?

– Мой муж Алим.

– Это который уехал в Шали и не вернулся?

– Я не могла сказать вам правды. Ведь вы…

Она положила ребенка на диван и бросилась к ногам Сомова. Произошло это быстро и неожиданно, так, что замполит на мгновение оторопел. А женщина, обхватив руками ноги офицера, взмолилась:

– Прошу вас, не убивайте мужа, всем святым прошу!

Капитан с трудом поднял ее:

– Ты это чего? Прекрати немедленно!

– Не убивайте, умоляю! Делайте со мной что хотите, но мужа не трогайте, он только начал приходить в себя. Я молодая, сделаю что захотите.

– А ну, замолчи!

– Нет! Не убивайте или убейте всех – и меня, и детей! Без мужа нам не прожить…

– Замолчи, я сказал!!

Из комнаты донесся голос Тарасюка:

– Товарищ капитан, здесь за комодом сумка со жратвой. Тушенка, консервы, картошка, хлеб…

– Я тебя понял. – Сомов указал женщине на стул у стола: – Присядь, поговорим.

– Но вы не убьете мужа?

– Мы солдаты, а не бандиты, раненых не убиваем.

– Вам нужна еда. Забирайте сумку, у нас на кухне еще кое-что есть. Все забирайте.

– А чем детей кормить будешь? Раненого мужа? Кстати, где его ранило? Он служил у Дудаева?

Женщина объяснила, еле сдерживая дрожь:

– Алима насильно заставили воевать. Он не хотел служить. Мы собрались бежать из города, но не успели. На квартиру пришли гвардейцы. Они обходили дома и всех мужчин заставляли выходить во двор. Вышел и Алим. Со двора его с другими мужчинами увели к Дому правительства. Он потом приходил, рассказывал, что вынужден вступить в отряд, иначе и его, и нас расстреляют. А потом… потом город бомбили. Я с детьми ушла сюда. Муж знал, что мы в доме родителей. Перед самым Новым годом, когда шли бои, я услышала тихий стук в дверь. Открыла, а на пороге окровавленный муж. Он был без сознания. Сам ли дополз или кто-нибудь принес его, не знаю. Главное, он был жив. Я перевязала его. Рана в груди не опасна – я работала медсестрой, знаю; голова пробита, осколок или пуля задели. Крови Алим потерял много. Перевязала чем было, стала отхаживать. Продукты сосед принес. Вчера. Отдал сумку, сказал, что народ собрал. Соседи, что в подвале укрылись. Когда муж очнулся, я спросила, что произошло? Он ответил: его отряд напал на колонну русских. Алим даже выстрелить не успел, как рядом что-то разорвалось; почувствовал удар в грудь, голову и потерял сознание. Как оказался у дома, не помнит.

– И как автомат с собой прихватил, тоже не помнит?

– Нет! Автомат лежал рядом с ним, когда я нашла его.

– Мы проверим, стрелял ли твой муж или нет. Тарасюк!

– Я, товарищ капитан! – донеслось из комнаты.

– Магазин автомата раненого посмотри!

– Ну?

– Он полон или нет?

– Полон! Все тридцать патронов на месте, в патроннике тоже пусто. Запах пороховых газов не ощущается. Видно, дух не стрелял.

– Ясно!

– Я же говорила, Алим не хотел воевать, не хотел никого убивать, – сказала женщина. – И не убивал.

– Ладно… Да не трясись ты! Не тронем мы твоего мужа; только предупреди, чтобы больше оружия в руки не брал.

– Да, конечно. Спасибо! Мне собрать вам продукты? Возьмите, а я по городу пройду, что-нибудь достану.

– Ты за кого нас принимаешь, женщина? Чтобы мы отняли еду у детей?

– Извините!

– Извините… Думай перед тем, как что-то сказать. Лекарства лечить мужа и ребенка есть?

Женщина вздохнула:

– Нет… Муж выкарабкается, организм крепкий. За сына боюсь, простыл сильно. А сейчас даже аспирина в городе не найти.

Сомов достал из кармана бушлата пакет:

– Держи, Бэла. Это санитарный пакет. Боевая аптечка вам ни к чему, а пакет будет в самый раз. Там и бинты, и йод, и лекарства на первое время. А потом наши выбьют дудаевцев, обратишься в любой медпункт или госпиталь. Помогут.

На глазах у женщины выступили слезы. Она прижала пакет к своей полной, красивой даже через черное платье груди:

– Спасибо вам! Я этого никогда не забуду. И дети мои тоже!

– Не за что. Сбей жар ребенку, и продолжим разговор.

– Может, чаю поставить? Сахара, правда, нет.

– Можно и без сахара. Прохладно у тебя в доме…

– Днем печку растоплю, сейчас страшновато.

– Боишься соседей, что через улицу в сохранившемся доме устроились?

– Да. А вы откуда о них знаете?

– На то, Бэла, мы и разведка, чтобы знать, что происходит в тылу противника.

– На разведчиков вы не похожи. Больше на окруженцев.

– Так и надо… Ладно, не теряй времени, у нас его немного.

– Да, да, я быстро!

Вскоре женщина принесла чайник, разлила крепкий, обжигающий и хорошо тонизирующий напиток по кружкам.

– Вот, пожалуйста!

– Спасибо! Лекарства ребенку дала?

– Да.

Пока закипал чайник, Бэла отнесла сына в комнату дочери.

– А что за люди в соседнем доме? – спросил у женщины Сомов. – Сколько их? Когда пришли?

– Пришли в сумерки, к нам зашли, осмотрели все. Их было семь человек, все с автоматами и в форме. Потом соседний дом осмотрели, по развалинам ходили; перешли улицу – и там все ходили по садам, затем в доме, что за дорогой, остановились. Я следила за ними. А кто они, зачем пришли, не знаю. Но слышала, один из них спросил другого: когда начнем зачистку, ночью? Второй – он, видимо, старший – ответил: нет, ночью в секторе опасно; пойдем, как рассветет.

Капитан отставил кружку:

– Так и говорили – зачистку?

– Да.

– Утром?

– На рассвете.

– Понятно. Нам, Бэла, укрыться на день нужно; не подскажешь, где это можно сделать? Отдохнуть, не опасаясь нарваться на боевиков?

Женщина заговорила задумчиво:

– У нас вам оставаться нельзя – те, кто в доме через улицу, могут еще раз зайти. В развалинах холодно, а в подвалах многоэтажек, что рядом с сектором, полно беженцев. Возможно, они и не сделают вам ничего плохого, но могут и выдать боевикам. Многие семьи потеряли дома, квартиры, родственников во время бомбардировок. От дудаевцев тоже пострадали многие, но их боятся. Особенно наемников. Те творят что захотят, могут зайти в подвал, забрать женщин и увести с собой. А если кто-нибудь пытается воспротивиться им, расстреливают на месте. Такое было. Вот если…