Они появляются в полночь

— Я забыл взять у Джеда новую бутылку, — заметил я. — Скоро я окончательно протрезвею и захочу спать. — Я прислушивался к собственному голосу. Он немного изменился. — Все в порядке, дорогая. Иди ко мне.

Розамунда дрожала, губы ее были холодными.

— Это не комната, а холодильник, — прошептала она, стуча зубами. — К такому холоду невозможно привыкнуть, Чарли. Не хочу привыкать к холоду!

Я обнял ее и крепко прижал к себе.

— Попытайся вспомнить, — спокойно сказал я. — Сейчас день. Нет никакой бури. Мы в парке, и над нашими головами ослепительное солнце. Помнишь, дорогая?

Она спрятала лицо у меня на плече.

— Это очень трудно сделать. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как мы видели солнечный свет. Этот дом ужасен… ох, здесь витает дух мертвецов!

Я легонько потряс ее.

— Розамунда! — Она сделала судорожный глоток.

— Прости, дорогой. Я страшно переживаю то, что с нами случилось.

Я покачал головой:

— Может, это судьба. Поверь, мы не первые. Попробуй закрыть глаза и вспоминать.

— Ты думаешь, они что-то подозревают?

— Вряд ли. Они просто увлечены игрой в убийц.

Я чувствовал, как она дрожит от охватившего ее отвращения к происходящему.

— Давай подождем, что же может случиться, — уговаривал я Розамунду. — Мы не можем изменить их… или себя.

Она тихо заплакала. Слезы медленно потекли из-под ее ресниц. Мы прижались друг к другу, словно боящиеся темноты дети. Я не мог даже найти никаких слов, чтобы успокоить ее. Иногда так случается.

Лампа мигнула и погасла. Стало темно. Спичек у меня не было. Но теперь это уже было неважно.

— Хорошо, если Лем не забудет принести бутылку, — проговорил я через некоторое время, — виски нам сейчас просто необходимо. Нам повезло, что мы успели немного выпить.

Буря постепенно затихала. Слабый лунный свет уже проникал сквозь окна и немного освещал комнату. Я вспомнил Дракулу и появляющиеся в лучах луны таинственные формы. Падая даже на прутья решеток, эти лучи делали их прозрачными.

Я мысленно разговаривал сам с собой. Семейство Карта не состоит из Вампиров. Это обычные убийцы, безумные, хладнокровные и безжалостные. А если бы они были Вампирами, то в их словах не было бы никаких намеков. Настоящие Вампиры так не поступают.

Я крепко сжал в своих объятиях Розамунду и закрыл глаза. Где-то часы пробили полночь.

И тогда…

Около двух часов ночи, как я и ожидал, кто-то повернул ключ в замке. Дверь открылась, и на пороге появился Джед Карта. Его била лихорадка, лампа прыгала в его руке. Он попытался заговорить, но не смог вымолвить ни слова.

Сделал лишь знак следовать за ним. Мы молча пошли за ним. Я слышал, как Розамунда еле слышно простонала:

— Лучше б нам не жить! О, лучше б нам не жить…

Джед провел нас в спальню напротив. На полу лежала Рут Карта. Она была мертва. На ее тощей шее мы увидели крохотные кровавые ранки, обескровленные сосуды превратились в глубокие извивающиеся впадины.

Через открытую дверь соседней спальни виднелось огромное неподвижное тело Лема, он тоже был мертв.

— Что-то пришло, и… — его голос сорвался на крик… На лице его была застывшая маска ужаса. — Хеншейвские Вампиры! — с трудом выговорил он.

— Волки пожирают друг друга, — сказал я и посмотрел на Розамунду. Она поняла мой взгляд, но отвела глаза, чтобы скрыть хорошо знакомое мне отвращение. Я решил разыграть всех, лишь бы она не смотрела на меня так.

— Я сейчас удивлю тебя, Джед, — сказал я и доверительно придвинулся ближе к нему. — Я знаю, что ты думаешь о случившемся, но хочешь — верь, хочешь — нет, мы и есть те самые хеншейвские Вампиры.

Роберт Блох Плащ

Солнце в предсмертной агонии было страшным. Словно истекая кровью, оно залило прощальными закатными лучами небо и медленно уходило на вечный покой, опускаясь в гробницу за холмами на горизонте. Солнце умирало. Свирепый ветер неистово гнал опавшие листья на запад, боясь не успеть на солнечные похороны.

— Чушь какая-то, — произнес Хендерсон, пытаясь отогнать неприятные мысли.

Заходящее солнце окрашивало небо в ржаво-красные тона, леденящий промозглый ветер в неистовом вихре кружил полусгнившие листья, прижимая их к земле и сметая в канаву. И почему лезет в голову эта выспренная чепуха?

— Чушь, — повторил Хендерсон.

Сегодня праздник — День Всех Святых, Хеллоуин. Именно он виновник такого страшного заката, думал он. После заката наступит роковая ночь, когда по миру будут бродить духи, а из могил будут доноситься стоны мертвецов.

А может быть, это обычная промозглая осенняя ночь. У Хендерсона было тяжело на душе. «В давние времена, — размышлял он, — к встрече этой ночи все готовились и торжественно отмечали. Средневековая Европа трепетала перед ужасом НЕВЕДОМОГО. Суеверный страх крепко держал людей. Во всем мире миллионы дверей наглухо запирались, чтобы злые духи не проникли в дом. Миллионы голосов неустанно читали молитвы, в храмах зажигали миллионы свечей. Эти таинства были величественны, — рассуждал Хендерсон. — В жизни было так много загадочного и необъяснимого, что люди цепенели от ужаса. Они не знали, что увидят за каждым новым поворотом полуночной дороги. Людей всегда окружали демоны и чудовища, охотившиеся за человеческими душами. И видит Бог, в те времена к слову „душа“ относились почтительно и серьезно, без нынешнего легкомыслия. Массовый скептицизм уничтожил истинный смысл святая святых человека — душу. Он уже не страшится потерять свою душу».

— Чушь, — механически произнес Хендерсон. Это жесткое лаконичное слово всегда помогало ему оборвать бесконечные мысли, потому что его суть была конкретным проявлением сути двадцатого века, же-стокой и страшной реальности.

Часть его мозга всегда быстро реагировала на романтический настрой, заменяя Хендерсону голос миллионов здравомыслящих людей. Только они могли хором воскликнуть: «Чушь!», узнав о столь несовременных взглядах, потому что они — общественное мнение. Хендерсон нашел в себе силы вынести приговор самому себе. Он выбросил из памяти навязчивые мысли о кровавых россыпях солнечных лучей, перечертивших небо, и прочем.

Перед ним простиралась улица, освещенная закатом. Он уверенным шагом направился вниз по улице. Хватит рассуждать о природе Хеллоуина, думал он. Нужно зайти в лавочку и купить костюм для ночного бала-маскарада.

Он бросил взгляд на силуэты темных зданий, между которыми вилась улица, нашел бумажку с адресом, найденном в телефонной книге.

В квартале жила беднота. Быстро темнело. Окна их жалких лачуг были не освещены. Он шел по улице, пытаясь разглядеть номера домов. Сумерки сгущались все больше.