Они пришли с юга
Шрифт:
На востоке вдоль реки Одер русские сконцентрировали десятки тысяч тяжелых танков, огромные артиллерийские силы и миллионы солдат. За два года солдаты Красной Армии отбросили нацистские орды на три тысячи километров по фронту протяженностью в тысячу километров. Теперь они подошли к конечной цели великого похода – к воротам Берлина.
Две сильнейшие армии, равных которым не знала история, точно две гигантские железные клешни, сомкнулись вокруг преступного нацистского государства. В подвале имперской канцелярии Гитлер скулил, как паршивый пес, учуявший близкий конец.
В Дании патриотов привязывали к
Борьба за свободу переросла в настоящую партизанскую войну, патриоты сплошь и рядом досаждали немцам средь бела дня.
Железные дороги вышли из-под контроля немцев; хотя повсюду вдоль полотна стояли немецкие часовые, бомбы летели одна за другой, точно бусинки с лопнувшей нитки.
Агентурная сеть гестапо тоже начала таять – многих шпиков уничтожили патриоты. Беспощадная борьба вошла в быт. Люди не оплакивали свою долю, лишь жадно ловили любой проблеск надежды. И хорошо, что они не позволяли себе раскисать, потому что надо ведь было жить и делать свое дело, хоть их душила безработица и голод, хоть их подстерегали грабители и убийцы, безнаказанно орудовавшие в городе.
Тяжелее всего было переносить голод. Фашисты вывозили из страны все продовольствие; датчане толковали: один лишь сухой хлеб да картофель остались нашим детям, а скоро, видно, и того не станет…
– Не знаю, как бы я прокормила вас, если бы не Пия, – часто говорила Карен.
Пия всякий раз, зайдя навестить будущую свекровь, приносила с собой разную снедь.
– Вот яйца, – объявила она на этот раз, вынимая продукты из сумки, – а вот немного деревенского масла. И вот еще курица. Вагн велел кланяться вам и передать, что он сам зарезал и выпотрошил ее.
И Пия положила на стол жирную курицу.
– Какое богатство! – радостно сказала Карен. – Какая роскошь, просто глазам своим не верю. Да только, девочка дорогая, чем же мы сможем отплатить тебе за все? Ведь ты всегда что-нибудь нам приносишь.
– А ты угости меня чашкой кофе, вот и будет мне награда, – смеясь, отвечала Пия.
– А как поживает Вагн? – спросила Карен, расставляя на столе чашки.
– Ему у нас хорошо. Отец с матерью полюбили его, он мог бы, конечно, заняться хозяйством и жить, как все люди, но такая жизнь не по нем… Только бы скорее кончилась война, мы сразу поженимся и опять станем работать!..
– Ничего… все еще обойдется, вот увидишь.
– На днях я присмотрела такое славное маленькое кафе, просто золото. Но потом я подумала, что хозяином должен быть Вагн, а ему сейчас нельзя просить лицензию. Одним словом, пока об этом нечего и мечтать.
– Знаешь, Пия, мы не ели курятины вот уже три года, представляешь, как обрадуются мужчины…
– О боже мой, так ешьте на здоровье, курица хорошая, вскормлена на чистом зерне. А еще отец велел сказать, что скоро зарежет свинью, и тогда уж я принесу вам кусочек получше.
– Все-таки, Пия, мне хотелось бы заплатить за все продукты. У нас есть деньги, хоть Якоб сейчас и не может работать; ведь его товарищи складываются и приносят ему, вот
какие они славные!– И не думайте о деньгах! Мы сидим там у себя на хуторе в покое и тепле, да и едим досыта, а вам чего только не приходится переживать! – сказала Пия, но вдруг осеклась, точно язык прикусила. Карие глаза девушки остановились на портрете Лауса; портрет висел на стене, и под ним всегда стояла ваза с цветами. Смущенно одернув на себе платье, Пия нараспев проговорила:
– Как только кончится война, мы с Вагном поженимся, у меня уже и приданое готово. А пока Вагн в безопасности, можешь за него не тревожиться.
И Пия отхлебнула кофе.
Как только Пия ушла, Карен послала Мартина с курицей к Гудрун.
– Спроси, не сможет ли она сварить из нее суп. На моей спиртовке сделать это нелегко, – сказала она.
Пока Мартин говорил с Гудрун, маленький Кнут теребил его за штанину.
– Малтин, Малтин, налисуй киску, – лепетал он.
Мартин никогда не упускал случая поиграть с малышом, и маленький Кнут давно уже сообразил, что в его лице он обрел волшебника, которому ничего не стоило сотворить с помощью карандаша каких угодно зверей, людей и чудовищ. Вместе с Кнутом Мартин скакал по комнате и ползал по полу, и порой трудно было сказать, кто из двоих больше веселится. Иногда Мартин изображал большого пса и громко лаял, а маленький Кнут с плачем бежал к матери. В другой раз он превращался в доброго коня и возил малыша на спине. Кнут считал Мартина своим лучшим другом – его всегда можно было схватить за палец и потащить в уголок, где сидели куклы и мишки. Если же какая игрушка ломалась, Мартин чинил ее. Да, в глазах маленького Кнута Мартин был настоящим волшебником.
В девять часов вечера Якоб с Карен и Мартином ушли от Гудрун сытые и довольные – хорош был куриный бульон. Они оказались почти одни на затемненных улицах, – лишь немногие отваживались выйти в город на ночь глядя. Якоб молча шагал по тротуару и только покашливал время от времени. Вдруг он спросил:
– А где отец Гудрун? Куда он подевался?
– Не знаю, – отвечала Карен. – Сдается мне, с ним что-то неладно. Ни жена, ни дочь никогда не говорят о нем.
– Неужто его заманили в вермахт и послали на фронт? Немцы охотно проделывают это с датскими рабочими, выехавшими в Германию. А он достаточно глуп, чтобы попасться на удочку, – с досадой проговорил Якоб.
– Мне это не приходило в голову, – сказала Карен, – но, скорее всего, ты прав. В самом деле, мать Гудрун получает за него деньги в комендатуре.
– Вот оно что! – тихо присвистнул Якоб. – Так я и думал. Ну и болван же он!..
– Сколько жизней эта война покалечила, – вздохнула Карен.
– Да, но зато каждый человек показал, из какого он теста сделан, – убежденно произнес Якоб.
Незаметно они подошли к дому, где теперь жили. Якоб начал рыться в карманах, чтобы найти ключ от парадного. Но не успел он вытащить его, как от стены отделилась какая-то фигура и шагнула к нему.
– Якоб Карлсен, – сказал незнакомый парень, – лучше тебе не подниматься наверх. Я отведу тебя в одно место и спрячу. Дело плохо, несколько часов назад немцы схватили Фойгта. Если им удастся заставить его заговорить, они придут и за тобой.