Они украли бомбу для Советов

— Но на полковника Гордиевского, кажется, не давил никто. Тем не менее сбежал в Лондон.

— Предал и сознает, что приходят и берут твоих. Страшно быть предателем. И как бы ни описывал себя Гордиевский в своих книгах, я уверен, что до конца жизни кошки будут скрести.

— Слышал по какому-то «голосу», будто ему все-таки разрешат вернуться.

— Ерунда. Сам не приедет, если даже разрешат.

— Но жена-то к нему уехала.

— Вот и слава Богу. Правда, теперь они официально развелись.

— Согласитесь, люди теперь сто два раза подумают, стоит ли оказывать вам помощь, если в Службе попадаются такие, как Гордиевский.

— Нам лишь в последние несколько лет стало легче. А раньше морально давило. Особенно когда работаешь там. И вы, журналисты, на нас нападали. Ну, скажите, было такое в США, в Англии? Взяли и огульно записали нас в НКВД.

— А вы не поспешили объяснить разницу между НКВД и Службой внешней разведки?

— Теперь объяснили. Но по-прежнему все говорят о репрессиях НКВД и КГБ, но никто не упоминает о репрессиях против разведчиков. Вы знаете о судьбе резидентов, которые были отозваны в Москву перед войной? Почти все погибли. А что было после смерти Сталина, когда в 1953 году Берия решил вывезти всех руководителей разведки из-за границы? Трагическая судьба — лагеря, тюрьмы. Или возьмите 1938-й, когда всех увольняли…

— Вот профессия и теряет престиж. А раньше был ореол.

— Вы это зря. Все равно остался если не идеалистический ореол, то пример служения, преданности. Например, само существование разведчика класса Абеля вызывает уважение. И не только у людей, которые пошли по его стопам.

— Но поставьте лаже Абеля в теперешние условия, и работать ему…

— Ему было бы тяжелее жить. Вильям Генрихович был человек абсолюта.

— Александр Сергеевич, и под занавес последний вопрос: сейчас в мире все же потеплело. Долго ли осталось вашей профессии?

— Потеплело — и прекрасно. А профессий древнейших в мире две. Какую из них поставить на первое место, сказать не решаюсь, и обе до сих пор в иене. Не знаю, как насчет девичьей, а наша не исчезнет до тех пор, пока будут существовать государства — хотя бы с единым строем. Чего греха таить: требуется научно-техническая информация. Англичане интересуются французами, те — американцами. Разведки не работают против народов чужих стран. Они трудятся ради интересов собственной державы и, значит, наших с вами. Не то что скоропостижной, а вообще кончины разведслужб не предвижу. Древнейшей профессии суждено таковой и остаться.

БАНИОНИС НИЧЕГО НЕ ЗНАЛ, НО ИГРАЛ ПРЕКРАСНО

Народного артиста СССР Донатаса БАНИОНИСА мы легко разыскали уже не в СССР, а в Паневежисе, где в свои за 70 лет он по-прежнему играет в родном театре. Актер, исполнивший в 1968 году роль разведчика Ладейникова в двухсерийном фильме «Мертвый сезон», отвечал на мои вопросы с легкой ностальгией.

— Скажите, Донатас, а вы были знакомы с полковником Абелем лично?

— Я абсолютно честно говорю вам, не знаю об Абеле ничего. Видел его издалека единственный раз на премьере «Мертвого сезона».

— А с его коллегами познакомиться довелось? Ведь были же наверняка у фильма консультанты.

— Я этих консультантов-разведчиков не встречал. Хотя был один: приехал на съемку, когда мы снимали обмен на мосту. Мне этого человека показали и сказали, что это Конон Лонсдейл и якобы я его играю. Он вернулся в Советский Союз и, рассказывали, пишет свои мемуары о том, как работал там. Я Конону говорю: «О, Господи, вы совсем не похожи на разведчика». Действительно, он такой не киношный. Конон посмеялся и ответил, что какой бы он был разведчик, если был бы похож. И говорит мне: «Вот вы такой же, как я». Это его замечание стало для меня как бы утверждением, что я смогу сыграть то, что мне приятно: судьбу человека. Но режиссера Савву Кулиша консультировали, контакт он и сценарист Владимир Вайншток с разведчиками имели. Потому что, когда я что-то спрашивал, мне отвечали: «Да, твой прототип говорил то-то и то-то».

— И как вам в том фильме игралось? Роль по давним временам была не из обычных.

— Сценарий был написан как боевик. Но так играть я не согласился. Мне думалось, что важнее показать человека, который действительно пережил большие потрясения. Был разведчиком, его поймали, посадили в тюрьму, потом обменяли, и он вернулся. История трагическая. Играть мне было интересно. И мы стали менять сиены. Снимали отдельными кусками не то, что написано, а то, что я предлагал: не героическую ситуацию, а судьбу пострадавшего человека, которому трудно, который еще не знает, что его ждет после возвращения домой. Это ближе к жизни и правде. В «Мертвом сезоне» мне было очень хорошо играть: режиссеры сильные, партнеры тонкие. И героический сценарий мы переделали в человеческий. Был даже момент, когда после просмотра отснятого материала руководство «Ленфильма» хотело закрыть картину, а меня с роли снять.

— Но почему?

— Дескать, я не героический тип, а простой человек, которого народ не полюбит. Художественный же совет решил оставить все как есть. И потому я вспоминаю «Мертвый сезон» с удовольствием. А был там Абель или Лонсдейл, меня не интересует. Все равно после возвращения на Родину они были засекречены.

С ТАКОЙ ДОЧКОЙ МОЖНО СМЕЛО ИДТИ В РАЗВЕДКУ

Если единственная дочь похожа на отца, то это вполне естественно. Однако Эвелина Вильямовна, как мне кажется, напоминает полковника Абеля не только внешне.

Ее ирисы растут даже за забором. А перед небольшим деревянным домиком — целые островки цветов. Хрупкая, невысокая женщина холит своих любимцев нежно и со знанием дела. И пусть не сбылась мечта побывать в ботанических садах разных стран. В этой непростой жизни дочери разведчика была уготована роль, которую я бы назвал так: терпеливое благородство.

— Эвелина Вильямовна, вы извините, но уж расспросить вас я попытаюсь как следует. Суля по всему, ваш отец все же общался с журналистами?

— Был период, когда отец встречался с кем-то из писателей. И домой приезжал раскаленный. Он никогда не рассказывал, о чем они говорили, потому что к нам это не имело отношения, но раздражения и чертыхания хватало.

— Тогда я начну лаже с еще более осторожного, чем наметил. Кем вы работали?

— Всю жизнь редактором. В «Прогрессе», потом 12 лет в НАГИ, переводчиком английского в АПН, последние годы в «Новом времени». И в 1984-м ушла на пенсию.