Они ведь едят щенков, правда?

И она уже развернулась, чтобы уходить.

— Погодите.

Жук, хотя и решил быть осторожным, вдруг понял, что не хочет, чтобы она уходила.

— Мне нужно кое-кого обзвонить. — Она подмигнула ему. — Вы же не думаете, что я буду дожидаться новостей от Си-эн-эн, а?

— Это что — серьезно?

— Надо надеяться.

— Эндж, да вы меня просто с ума сводите, когда так говорите!

— Вернусь мигом.

Она вернулась полчаса спустя — разрумянившаяся и бодрая, как будто только что совершила трехкилометровую пробежку по парку.

— Жук, — сказала она, — нас можно поздравить!

— С чем — разве мы заварили эту кашу в Восточно-Китайском море?

— Когда мы только брались за этот проект, я думала: ну, может быть, нам удастся чуть-чуть расшевелить общественное мнение. Но это… Это превысило все мои ожидания. Два китайских быстроходных фрегата — класса «Цзяньху-два» — идут на перехват одного из наших судов.

— Вот это да! А что за судно?

— Наблюдательный корабль. «Рамсфельд». Шпионский корабль. Противолодочный. Оснащен по самые жабры последним оборудованием.

— И что же, это… хорошо?

— Ах, милый мой Жук, вы просто поражаете меня своей наивностью! Хорошо ли это? Возможно, мы стоим на пороге величайшего решительного поединка в открытом море со времен «Пуэбло». Да, это хорошо. А почему, интересно, вы хмуритесь?

— Не знаю, — ответил Жук. — Наверное, просто отстаю от вас на пару рюмок.

— Ну, уж можно было выказать хоть чуточку энтузиазма.

Она развернулась и зашагала прочь на своих высоких каблуках, демонстрируя, что оскорблена в своих лучших чувствах.

Не дойдя до двери, вдруг остановилась.

— Да, я забыла спросить: а как прошла ваша беседа с этим Тирни из «Таймс»?

— Ну, я подбросил ему на закуску кое-каких жареных уток, запутал следы. А у вас как прошло интервью с двумя другими Торквемадами из «Таймс»?

Лицо Энджел помрачнело.

— Наверное, это должно льстить самолюбию — когда к тебе присылают аж трех репортеров из «Таймс». Но это… уже чуть-чуть отдает групповухой.

— Были проблемы? — спросил Жук.

— Наверное, это станет понятно, когда выйдет статья. Похоже, ИПК их впечатлил. Они не усмотрели связи между нами и той индийской газетой. Это и хорошо. Но я предпочла бы обойтись без целого града вопросов про моих бывших.

— Да уж, — сказал Жук. — Приятного мало.

— Да, у меня были кое с кем близкие отношения. Но к чему это имеет отношение? К моей работе в ИПК? Будь я мужчиной, разве те, из «Таймс», стали бы спрашивать: «А правда ли, что вы состояли в связи с такой-то, такой-то и такой-то?» Разве это хоть как-то связано с моей работой на благо национальной безопасности?

Она была явно взвинчена.

— Ну, считайте это комплиментом, — сказал Жук. — Ведь у вашего приятеля, доктора Киссинджера, пока он был холостяком, было множество подруг, что только добавляло ему обаяния. — Жук вдруг ощутил прилив братских чувств. — Пускай и для вас это будет частью легенды. Энджел Темплтон — женщина-политик и воительница. Радуйтесь.

Но Энджел ничему не радовалась. Наоборот, у нее как-то сморщилось лицо. Казалось, она вот-вот расплачется.

— Ну, что это вы совсем раскисли?

— Они меня спросили…

— О чем?

— О том прозвище… Шахта…

— О! — сказал Жук. — Вот это да!

— Мне же… мне же обидно, понимаете?

— Конечно, понимаю.

Потом, прокручивая в памяти эту сцену, Жук не мог со всей ясностью припомнить точную последовательность своих действий: как он поднялся со стула, подошел к Энджел, обнял ее, ну, и все, что произошло потом. Наверное, это попадало в категорию историй в жанре «всё случилось так быстро…». Но оно и впрямь случилось — и, как бы Жук ни силился найти ориентиры на местности, чтобы поскорее выбраться обратно, он прекрасно понимал, что это нарушение супружеской верности — событие совершенно иного порядка, чем та пьяная ночка в Сеуле с женщиной из вертолетной компании.

Он лежал на кожаном диване в ее кабинете. Ее голова и тяжелая копна белокурых волос лежали у него на груди: Венера Боттичелли, еще не ступившая на раковину моллюска. Энджел крепко спала.

Жук поглядел на свои босые ноги, торчавшие из-под мехового пледа. Он пошевелил пальцами ног, чтобы создать игривый контрапункт к тому нехорошему, неприятному чувству, которое уже начало сгущаться где-то на дне его души, будто черная изморозь.

Из-за кондиционера в комнате было холодно. Ноги у него замерзли. Ему в голову пришла забавная мысль: сколько же оказалось иронии в том, что, пытаясь утешить Энджел, обиженную словом «шахта», он сам умудрился провалиться именно туда, в ствол этой самой шахты, — безрассудно и бесповоротно.

Глава 24 Если бы я читал об этом в романе

Есть все-таки и у бессонницы свои плюсы, думал президент Фа, торопливо одеваясь: если у тебя звонит телефон в половине третьего утра, — ты уже бодрствуешь.

Ган быстро изложил ему новости, пока они шли к секретному конференц-залу в подземелье Чжуннаньхая. Два китайских фрегата находились в сорока километрах от американского судна и быстро приближались к нему. Американский корабль, названный в честь воинственного бывшего министра обороны США, продолжал идти прежним курсом и не совершал никаких маневров, как будто все было нормально.

Но все не было нормально. Американцы переформулировали приказы боевой группе ракетоносцев. С палубы «Джорджа Г. У. Буша» взлетали истребители-перехватчики и самолеты-наблюдатели. Центральное авиационное командование КНР тоже поднимало в воздух свои самолеты. В небе над Восточно-Китайским морем наблюдалось опасное оживление.

— Буш… Рамсфельд, — бормотал Фа, пока они шагали по коридорам. — Буш. Мы шесть раз вместе с ним ели. Четыре ужина и два обеда. Нет, три обеда. Значит, семь раз. Мягкий человек. Очень приятный. Вежливый. С Рамсфельдом я встречался только однажды — и этого мне вполне хватило. Он совсем не похож на Буша. В колледже он занимался борьбой, выступал за университетскую команду. Всегда важно помнить такие подробности, Ган.

Они шли по коридорам, и там была заметна необычная для этого часа активность. От внимания Фа не укрылось, что сопровождавших его телохранителей было вдвое больше, чем обычно, а потом вспомнил, что так всегда бывает, когда в стране объявляется «чрезвычайное положение».

Чрезвычайное положение, размышлял Фа, мысленно хмурясь. Да и кто, интересно, решил, что у нас оно должно быть, это самое чрезвычайное положение? В придачу к тому, что мы и без того уже имели?

— Формально, — сказал Ган, как бы читая мысли Фа, — приказ исходил от адмирала Пана в Фучжоу. Но, — тут он слегка насмешливо фыркнул, — думаю, мы-то знаем, от кого он исходил в действительности.

— Пан? Да он даже помочиться не посмеет без разрешения Ханя. Я и не собираюсь разговаривать с адмиралом Паном в Фучжоу. А вот с генералом Ханем очень хотел бы поговорить.

— Генерала Ханя сейчас нет в Пекине, товарищ.

— Нет в Пекине?

— Мне доложили, что он отбыл сегодня вечером в Усун.