Оно
Шрифт:
— Пу-устяки.
«Удачи тебе, Большой Билл, — подумал Бен и отвернулся от этого взгляда. Он причинял ему боль, бил в то глубокое место, до которого не могли добраться никакие вампиры или оборотни. Но в то же время никто не отменял такое понятие, как пристойность. Бен еще не знал значения этого слова, но идею очень даже понимал: глазеть на них в тот момент, когда они так смотрят друг на друга, так же неправильно, как и таращиться на грудь Беверли, когда она отпустила блузку, чтобы надеть футболку Билла. — Раз уж так вышло. Но ты никогда не будешь любить ее так, как я. Никогда».
Футболка Билла доходила Беверли до колен. Если бы не выглядывающие из-под подола джинсы, казалось бы, что она в комбинации.
— По-ошли о-отсюда, — повторил Билл. — Не з-знаю, ка-ак ва-а-а-м,
Как выяснилось, хватило всем.
Менее чем через час они сидели в клубном доме, с откинутыми дверцей и окном. Внизу царила прохлада, и в тот день в Пустоши стояла блаженная тишина. Говорили они мало, погруженные в свои мысли. Ричи и Бев передавали друг другу «Мальборо». Эдди приложился к ингалятору. Майк несколько раз чихнул и извинился. Сказал, что словил простуду.
— Это все, что ты могеть словить, сеньор, — добродушно ввернул Ричи, но никто не засмеялся.
Бен все ожидал, что безумная стычка на Нейболт-стрит в итоге ничем не будет отличаться от сна. «Она растает и уйдет из памяти, — думал он, — как бывает с дурными снами. Ты просыпаешься, жадно хватая ртом воздух, весь в поту, но через пятнадцать минут не можешь вспомнить, что тебе снилось».
Как бы не так! Все, что произошло, начиная с того момента, как он протиснулся в окно подвала, и до мгновения, когда Билл на кухне стулом разбил окно, чтобы они смогли вылезти из дома, оставалось в его памяти ясным и четким. Это был не сон. И запекшаяся рана на груди и животе тоже не была сном, и не имело значения, увидит ее его мать или нет.
Наконец Беверли поднялась.
— Я должна идти домой. Хочу переодеться, пока не вернулась мать. Она меня уроет, если увидит в мальчишечьей футболке.
— Урроет, сеньоррита, — кивнул Ричи, — но она урроет тебя медленно.
— Бип-бип, Ричи.
Билл молча смотрел на нее.
— Футболку я тебе верну, Билл.
Он кивнул и махнул рукой, показывая, что это не важно.
— Тебе не нагорит? Если вернешься домой без нее?
— Не-ет. Они е-едва за-амечают, ч-что я во-о-обще е-есть.
Она кивнула, прикусила пухлую нижнюю губу, одиннадцатилетняя девочка, высокая для своего возраста и просто красивая.
— Что теперь, Билл?
— Я н-не з-з-знаю.
— Это не закончилось, так?
Билл кивнул.
— Теперь Оно еще больше хочет добраться до нас, — сказал Бен. — Хочет.
— Отольем новые серебряные кругляши? — спросила его Бев. Он обнаружил, что едва может встретиться с ней взглядом. «Я люблю тебя, Бев… позволь мне хотя бы это. Пусть у тебя будет Билл, или весь мир, или что ты там пожелаешь. Только позволь мне это, позволь любить тебя, и больше мне ничего и не нужно».
— Не знаю, — ответил Бен. — Мы можем, но… — Он не договорил, пожал плечами. Не мог сказать, что чувствует, не мог выразить четко свои мысли — вроде бы все, как в кино о монстрах, но это же не кино. Мумия кое в чем выглядела иначе… и эти отличия только подтверждали ее реальность. То же самое относилось и к Оборотню — Бен мог это утверждать, потому что видел его парализующим крупным планом, какого не увидишь ни в одном кино, даже в трехмерном, потому что ощущал кончиками пальцев подшерсток грубой и жесткой шерсти Оно, потому что заметил маленький злобный оранжевый (как помпон!) огонек в одном из зеленых глаз Оно. Все это было… ну… грезами-ставшими-былью. И обратившись в быль, они ускользали из-под власти грезившего, становились смертельно опасными сами по себе, способными на независимые действия. Серебряные кругляши сработали благодаря их общей — всех семерых — вере в то, что они сработают. Но Оно кругляши не убили. И в следующий раз Оно предстанет перед ними в новом обличье, над которым серебро властно не будет.
«Власть, сила, — думал Бен, глядя на Беверли. В общем, все нормально; ее глаза снова встретились с глазами Билла, и они смотрели друг на друга так, будто вокруг никого не осталось. Лишь одно мгновение, но для Бена оно растянулось надолго. — Все всегда упирается во власть. Я люблю Беверли Марш, и она обладает властью надо мной. Она любит Билла Денбро, то есть он обладает властью над ней. Но, как я понимаю, он на пути к тому, чтобы полюбить ее. Может, причина в ее лице, в том, как она выглядела, когда говорила, что она девочка и ничего не может с этим поделать. Может, дело в обнаженной груди, показавшейся на секунду. Может — в том, как она иногда выглядит, если удачно падает свет, или в ее глазах. Не важно. Но если он начинает ее любить, она начинает приобретать власть над ним. У Супермена есть сила, но лишь когда рядом нет криптонита. У Бэтмена есть сила, пусть он не может летать и видеть сквозь стены. У моей матери есть власть надо мной, а у ее босса на работе — над ней. У всех есть какая-то власть, за исключением разве что детей и младенцев».
Но тут он подумал, что власть есть даже у маленьких детей: они могут кричать, пока ты что-то не сделаешь, чтобы они заткнулись.
— Бен? — спросила Беверли, глядя на него. — Проглотил язык?
— Что? Нет. Я думал о силе. Силе кругляшей. — Билл пристально посмотрел на него. — Задался вопросом, откуда эта сила взялась.
— О-о-от… — начал Билл и закрыл рот. На лице отразилась задумчивость.
— Я действительно должна идти, — прервала паузу Беверли. — Еще увидимся, так?
— Конечно, приходи завтра, — ответил Стэн. — Мы будем ломать Эдди вторую руку.
Раздался смех. Эдди сделал вид, что бросает в Стэна ингалятор.
— Тогда пока. — И Беверли вылезла из клубного дома.
Бен посмотрел на Билла и увидел, что тот не смеялся. Задумчивость не сходила с его лица, и Бен понимал, что ему придется два или три раза позвать Билла, прежде чем тот ответит. Он знал, о чем думал Билл; в ближайшие дни он и сам будет об этом думать. Не все время, нет. Он будет развешивать и снимать белье по просьбе матери, играть в салки и войну в Пустоши, а первые четыре дня августа, когда зарядят дожди, они всемером устроят безумный марафон игры в пачиси в доме Ричи Тозиера, будут ставить блоки, «сбивать» фишки, точно рассчитывать бросок кубика с тем, чтобы он лег нужной гранью кверху. Его мать скажет ему, что, по ее мнению, самая красивая женщина Америки — Пэт Никсон, и придет в ужас, когда Бен отдаст свой голос Мэрилин Монро (если не считать цвета волос, он считал, что Бев выглядела, как Мэрилин Монро). Время уходило и на поедание бесконечных сладостей — «Твинки», «Ринг-Дингов» и «Хелл-догов», и на чтение на заднем крыльце научно-фантастического романа Айзека Азимова «Лаки Старр и луны Юпитера». Для всего этого находилось время, пока рана на груди и животе заживала, превращаясь в шрам и начиная чесаться, потому что жизнь продолжалась, и в одиннадцать лет Бен, пусть был умным и сообразительным, не строил планов на будущее. Он мог жить с тем, что произошло в доме на Нейболт-стрит. В мире, в конце концов, чудес хватало.
Но выпадали периоды, когда он вновь задавал себе и пытался ответить на те же вопросы: сила серебра, сила кругляшей — откуда берется такая сила? Откуда берется любая сила? Как ты ее получаешь? Как используешь?
И ему казалось, что их жизнь, возможно, зависит от этих вопросов. Однажды вечером, когда он засыпал под мерную убаюкивающую дробь дождя по крыше и окнам, ему пришел в голову еще один вопрос, возможно, единственный важный вопрос. Оно обладало какой-то реальной формой; он почти что увидел ее. Увидеть форму — все равно что открыть секрет. Это справедливо и для силы? Вероятно, да. Ибо разве неверно утверждение, что сила, как и Оно, переменчива по форме? Силой может быть и младенец, кричащий в ночи, и атомная бомба, и серебряный кругляш, и взгляд Беверли на Билла, и ответный взгляд Билла.
И тогда чем, чем именно была сила?
За две следующие недели ничего особенного не произошло.
ДЕРРИ: Четвертая интерлюдия
304
Хукер, Джон Ли (1917–2001) — американский блюзовый певец, гитарист.