Оноре де Бальзак

Кто же из двух мужчин был влюблен сильнее: Георг, которому исполнился двадцать один год, или Бальзак, сорока шести лет? Едва ли Оноре жалеет, что на время покинул свою «Человеческую комедию». И вообще не понимает, бежал из Парижа за счастьем или от хлопот. Порвал с госпожой де Брюньоль, которая то плачет, то обвиняет его, с судебными исполнителями, которые грозят тюрьмой, с журналистами, упорно предпочитающими ему Эжена Сю и Александра Дюма. До конца своих дней ему не хотелось бы видеть никого, кроме Ганской. Она для него – «Человеческая комедия» в ее развитии.

Морской префект Тулона адмирал Шарль Боден разрешил путешественникам выйти на рейд в своей личной шлюпке. В его альбоме Бальзак написал: «Рассеянная женщина – это на самом деле рысь, которая уже увидела все, что надо. Женщины, которые обыкновенно молчат, проявляют величие души в трудные моменты жизни… Любить – значит отдаваться каждому мгновению». Конечно, при этом он думал вовсе не о жене адмирала. Просто пользовался любой возможностью воспеть свою Еву.

Первого ноября 1845 года четверо влюбленных отплыли в Неаполь.

Глава третья Обустройство гнезда

Они прибыли в Неаполь пятого ноября, сделав по дороге остановку в порту Чивитавеккья. Как ни хотелось Бальзаку продолжить путешествие по Италии со своими милыми спутниками, вынужден был думать о скором возвращении – парижские дела и заботы не оставляли его: несмотря на усилия Фессара, не все дела с долгами были урегулированы, новый издатель, Хландовский, оказался неплатежеспособным, «Человеческая комедия» топталась на месте, журналисты трезвонили, что автору больше нечего сказать. Будучи рабом собственного творения, Оноре не имел права на отпуск, как простые смертные. Три дня безумного счастья подле любимой в Неаполе – вот все, что он мог себе позволить. Восьмого ноября – отправление в Марсель. Море волновалось, шел дождь. Морской болезнью страдали все, кроме членов экипажа и Бальзака, который пытался залить горечь расставания шампанским в компании капитана и интенданта: шесть бутылок на троих. Можно ли лучше отметить грядущее супружество?

Его очень заботило их будущее с Евой гнездо, а потому он воспользовался своим пребыванием в Марселе, чтобы обежать местных антикваров. Поэт Жозеф Мери, знавший город как свои пять пальцев, помог ему в этом. В коллекционном угаре были куплены девяносто четыре тарелки, супницы, соусники, блюда, все – за пять тысяч сто франков. Но разве можно скупиться, когда стол любимой должно украшать все самое лучшее. Нельзя было устоять и перед индийским комплектом из кораллов, Бальзак тут же решил преподнести его Ганской: «Это нечто единственное в своем роде. Увидев эти украшения у вас в волосах, на руках, пальцах, шее… самые известные светские львицы готовы будут отдать тысячи франков за что-либо подобное и никогда не получат… Вы будете невероятно счастливы, а я счастлив заранее, зная, что они у вас есть. Подобную возможность нельзя было упустить. Красные кораллы в ваших волосах, у вас на воротничке. Есть брошь, вообще полный комплект». На другой день тон письма становится интимнее: «Киска моя, целую твои хорошенькие глазки, наслаждаюсь твоей шейкой, особенно тем уголком, словно специально созданным для поцелуев, держу твои мягкие лапки в своих руках, вдыхаю аромат, от которого теряю голову, и радуюсь при мысли об этой тысяче сокровищ, даже одного из которых было бы достаточно, чтобы удовлетворить тщеславие глупой бабенки, говорю тебе: котеночек, Евонька, душа моя любит твою душу, и я сожалею, что не могу ее, эту душу, ласкать, владеть, обладать ею, как я ласкал твой лоб, ведь так, проникнув в самую суть твою, возвышенную и совершенную, я и сам стал бы лучше».

Желая внести свой вклад в обустройство их будущего жилища в Париже, Ганская выдала Оноре весьма значительную сумму – сто тысяч франков золотом. Это было священным сокровищем, «сокровищем котеночка». Бальзак поклялся, что не станет касаться этих денег, не согласовав предварительно с Евой. Но ему казалось преступлением, что они будут лежать без движения в банке, и, уверенный, как всегда, что финансовое чутье его не подведет, купил акции Северной железной дороги (специалисты предсказывали их быстрый рост на бирже). Фессар не возражал против такого размещения капитала, методично продолжая разгребать долги своего клиента. Особенное нетерпение проявляла госпожа мать, требуя пятьдесят семь тысяч франков, включая проценты. Сын пытался опротестовать эту сумму. Как матушка не может понять, что непредвиденные расходы вовсе не предусматривают предварительной выплаты всех долгов. Да, ему трудно совладать с собой, покупает картины, резные панели черного дерева, шесть старинных, поистине королевских, стульев, письменный, очень женский, стол, два шкафа с инкрустацией растительным орнаментом. Исключительно выгодные приобретения! Он никогда не ошибается. И всегда оставляет торговцев в дураках. Так, по крайней мере, ему кажется. Ганская в курсе его успехов на этом поприще, но не всегда разделяет уверенность Оноре.

Кроме того, графиня с возмущением узнала, что госпожа де Брюньоль все еще рядом с ним. Но Бальзак никак не мог решиться на этот столь необходимый, требующий деликатности разрыв. Принести в жертву госпожу де Брюньоль – жестокость, которой не может быть оправдания, вызвать недовольство Евы – выше его сил. К счастью, сама госпожа де Брюньоль стала подумывать о замужестве. Ее выбор пал на довольно известного скульптора Карла Эльшота. Теперь она требовала приданого. Увы! Когда невеста навела справки, оказалось, что жених погряз в долгах и к тому же неравнодушен к совсем молоденьким девушкам. Этот проект реализовать не удалось, госпожа де Брюньоль вновь вернулась к мысли о продаже марок. Бальзак хотя и устал от происходящего, но сочувствовал ей, а потому решил обратиться за помощью к барону Ротшильду. Тот уклонился, сославшись на то, что любые дела для него губительны. Положение было весьма затруднительным. Что предпринять, дабы избавиться от «старой карги». И в ожидании, пока та добровольно либо силой покинет его дом, Бальзак радуется, что она заботится о хозяйстве, выполняет мелкие поручения. В общем, раз Евы нет в Париже, госпожа де Брюньоль сохраняет все свои прерогативы служанки, а то и любовницы. Тем более что «небесное семейство» с госпожой матерью во главе явно предпочитает ее польке, которой Оноре так неосторожно увлекся. Близкие считают, что он хорош, только когда пишет. Оставив перо, тут же «сходит с рельсов».

Второго декабря Бальзак присутствует на церемонии пострижения в монахини ордена визитандинок Анриетты Борель. «Плутовки-монахини полагают, что мир существует только ради них, а потому послушница, у которой я спросил, сколько продлится церемония, ответила, что час… Это продолжалось почти четыре», – сетует он в письме Ганской, сожалея о страницах, что, не пойди туда, мог написать. Но надо было представлять свою «дорогую жену» и Анну на «похоронах Анриетты»: «Лиретта и другие новопостриженные выслушали проповедь-наставление, стоя на коленях. Она ни разу не подняла глаза. Белое, чистое лицо, восторженное возбуждение святой. Я никогда раньше не присутствовал при пострижении, смотрел по сторонам, наблюдал, изучал с вниманием абсолютно набожного человека… Был сильно взволнован, когда три новообращенные пали ниц, их покрыли саваном и прочитали над живыми существами поминальные молитвы, и когда потом они появились невестами в венках из белых роз, дав обет стать невестами Христовыми… Я видел Лиретту после обряда, она была весела, как зяблик. Вот вы и невеста, сказал я ей, смеясь».

Несколько дней спустя Оноре посещает Консьержери – это необходимо ему для третьей части «Блеска и нищеты куртизанок». Внимательно осматривает камеры, присутствует на заседании суда присяжных, с увлечением следит за процессом, перипетии которого рассчитывает использовать в своей «Кузине Бетте». В погоне за необычными ощущениями двадцать второго декабря вместе с другими писателями и художниками участвует в коллективном сеансе курения гашиша. Среди приглашенных – Готье и Бодлер, который вспоминал, что Бальзак от гашиша отказался. Сам Оноре утверждал, что попробовал, но это не возымело никакого эффекта. «Я устоял перед гашишем, – поделится он с Ганской, – и не испытал всех положенных „радостей“. Мой мозг настолько силен, что нужна была большая доза. Тем не менее я слышал небесные голоса и видел божественные картины… Встав этим утром, все еще сплю и не способен ничего делать». Первого января 1846 года он наносит матери новогодний визит. Перед ним воплощенное осуждение. Никакая нежность невозможна больше между ними, всему виной его долг. Он возвращается домой с ощущением, что его изгнали, словно парию. Свою горечь поверяет единственной способной понять его женщине, Еве: «У меня никогда не было матери, сегодня она провозгласила себя врагом. Я никогда не говорил тебе о своей ране, слишком мучительной для меня, надо видеть это, чтобы поверить… Но ты должна знать, почему я не хочу никаких родственных сношений между тобой и моими близкими».

В январе 1846 года работа не шла – радости и тревоги были в другом. «Крестьяне» топтались на месте, «Последнее воплощение Вотрена» никак не хотело обрести форму. Бальзак впал в какое-то оцепенение, из которого надеялся выйти после женитьбы. Но Ева все еще не могла решиться. Неужели опасалась его, человека, преданного ей душой и телом? Теперь вдруг заговорила о том, что слишком стара для него. Кокетство или искренняя неуверенность? Он пылко уверял, что истинные страсти не обращают внимания на годы. Для него возлюбленная всегда будет юной и желанной.

И вновь проблеск надежды: Ева приглашает его в Рим. Оттуда они отправятся во Флоренцию, Швейцарию, Баден… «Оставьте нас в Бадене, – пишет она ему, – и возвращайтесь в Париж заканчивать свои дела…» Восхитительное предложение! Отложив все, Бальзак устремляется к портному – именитый Бюиссон должен обновить его гардероб соблазнителя. Выходя, чувствует необычайную бодрость и решает перепрыгнуть через сточную канавку. Разрыв связки, чудовищная боль. Доктор Наккар укладывает его в постель, прописывает лекарства и объявляет, что ехать можно не раньше чем через две недели. Что за невезение! Бальзак вне себя. Впрочем, есть и хорошие новости: благодаря барону Ротшильду и еще нескольким влиятельным людям госпожа де Брюньоль получила, что хотела. Наконец старательный Бюиссон присылает новое платье. Оноре начинает ходить. Ничто больше не мешает, и вот он уже в дороге.

Первый этап его путешествия – Марсель. Отсюда двадцать первого марта морем до порта Чивитавеккья. Двадцать пятого Оноре в Риме, где его ждет Ева. После первых поцелуев и приветствий отчитывается, как удачно вложил «сокровища котеночка». Ганская нисколько не укоряет его за чрезмерные траты. Быть может, прочувствовала, сколько наслаждений доставляет расточительность? Так или иначе вместе они рыщут по антикварным лавкам, навещают торговцев любопытными вещицами. Бывают и в музеях. Часто к ним присоединяются Анна и Георг. Четверка в полном составе, все бодры, как никогда. Во дворце Скьярра Оноре очарован скопищем шедевров, решает, что у него тоже будет своя галерея живописи, в его особняке в Париже, где они поселятся с Евой, когда поженятся. Начало коллекции решено положить покупкой старой поблекшей картины, скорее «останков картины» – «Рыцарь Мальтийского ордена за молитвой», которую приписывают Себастьяно дель Пьомбо, а также «Женского портрета» Бронзино и «Портрета девушки» Мирвеле. Их отреставрирует ученик Давида и Жироде. После трех недель, беспечно проведенных в Риме, все четверо погружаются на корабль, который направляется в Геную, где Бальзак приобретает кровать с балдахином.