Оноре Домье
Шрифт:
Жоффруа-Дешом, покачав головой, ответил:
— Домье ни разу даже не видел никого из тех, кого вы только что назвали. Вот уже десять лет, как он не бывал в суде. Но он знает адвокатов лучше, чем они сами знают себя. За сорок лет он изучил основные типы этого сословия. Отсюда — сходство, которое вас так поразило.
Этой репликой скульптора отлично передана суть таланта Оноре Домье, его умение выражать главные черты людей.
В 1878 году Домье, почти совсем слепой, уже не жил в Париже. Покинув бульвар Рошешуар, где он поселился в 1863 году, он сначала жил в доме номер 26 на улице Аббей, затем в доме номер 36 на бульваре Клиши. Но ежегодно, начиная
В Вальмондуа Жоффруа впервые попал еще в детстве благодаря своему приятелю Добиньи. Друзья приезжали сюда на каникулы, и здесь их с распростертыми объятиями встречали милые люди, супруги Базо — кормилица Добиньи и ее муж.
Когда в 1861 году Жоффруа-Дешом уже достаточно заработал резцом, чтобы купить себе домик, он вспомнил про Вальмондуа своего детства. В нескольких шагах от Соссерона, ручья, орошающего здешние зеленые поля, он приобрел небольшой тенистый участок, построил себе там мастерскую и несколько комнат и пригласил своего милого друга Домье пожаловать к нему в гости.
Сначала Домье приезжал туда, чтобы повидаться с приятелем. С юных лет полюбив парижские улицы, он не собирался их покидать. Но годы брали свое, жизнь становилась все более трудной и горькой и все тяжелей становилось старику «тащить тележку». Все сильнее привлекал художника благостный покой бескрайних цветущих лугов, бесчисленных ручьев, журчащих среди тростников и верб, тополей и бузины, окаймляющих до самого берега Уазы крестьянские дома, крытые фиолетовой черепицей. Незадолго до войны в 1870 году карикатурист снял у папаши Геде, каменщика из Вальмондуа, маленький домик, только что построенный у дороги к Орживо, за Соссероном. В этом домике он умрет.
Домик сохранился и поныне. Долгое время он принадлежал супругам Село, зятю и дочери Жоффруа-Дешома. Расширив тесные жилые комнаты, они в то же время не нарушили внутреннего устройства дома.
Во времена Домье выбеленный известкой фасад дома был менее широк. Рядом с маленькой серой дверью, к которой вели две каменные ступеньки, виднелось только одно окно. Прохладный коридор ведет, как когда-то, в столовую, в былые времена «отделанную» коричневой парусиной; вверху видны балки. Стеклянная дверь выходит в холмистый сад, заросший водосбором и жимолостью.
Выйдя из столовой, попадаешь на узкую винтовую лестницу и по ней поднимаешься в комнату, единственное окно которой обращено к лугам. Здесь стояла большая деревянная кровать старого мастера. Рядом крохотная комнатка, принадлежавшая мадам Домье.
С улицы калитка, существующая и сейчас, ведет прямо в сад. Достаточно пройти от нее по саду с полсотни шагов, и справа увидишь закрытое остекленное строение — мастерскую художника.
Снимая домик у папаши Геде, Домье оговорил, что ему должны построить это необходимое всякому художнику помещение, и каменщик, хотя и против воли, все же в конце концов сдержал обещание.
Вскоре после окончания первой мировой войны я побывал в этом домике. Мастерская оставалась нетронутой. Благодаря благоговейному отношению к ней хозяев мы нашли ее в том же виде, в каком оставил ее Оноре Домье. Вот его диван красного бархата, о внешнем виде которого так заботливо пеклась мадам Домье, бывшая великолепной хозяйкой.
Вот красное плюшевое кресло Домье, выцветшее от времени. А вот — чтимая всеми — его палитра.
Эта палитра не богата красками. Ведь мы у доброго друга великого Коро, который утверждал, что достаточно знать валеры, чтобы добиться любого эффекта. Потоки желтой охры,
красновато-бурые краски, сиены — палитра Ван дер Неера, Эвердингена, Ван-Гойена {217} .На стене — литография «Гамлет» Делакруа. Добротные эскизы на стекле. Превосходная голова, четко моделированная Домье, прямо на стене. В углу статуэтка-шарж «Луи-Филипп», под ней надпись: «Я всегда получаю с новым удовольствием». Статуэтка возвращает нас к героическим временам «Груши» и Сент-Пелажи.
Здесь, в этой светлой, дышащей покоем мастерской Оноре Домье перенес самое тяжкое испытание для художника — болезнь глаз. С 1873 года он вынужден был отказаться от работы карандашом на литографском камне. И все же с поразительным упорством он продолжал писать кистью и кое-как перебивался на выручку от продажи своих акварелей и при этом еще помогал другим.
На похоронах Домье Каржа сказал, зная, что все подтвердят его слова:
— Если бы все, кому помог этот благородный бедняк, сейчас пришли сюда, скромное здешнее кладбище не могло бы их вместить. Когда надо было помочь человеку, попавшему в беду, Домье отправлял рисунки, акварели, картины на продажу, и вырученные деньги спасали какую-нибудь семью от нищеты.
Милле хорошо знал это: его брат, бедняга Жан-Батист, тщетно искавший работу, чтобы кормить семью, обрел спасителя в лице Домье. Художник уговорил Жоффруа-Дешома взять Жана-Батиста в подручные для работ по реставрации собора Парижской богоматери.
Никто из оставшихся в живых друзей художника не забывал посетить его в Вальмондуа: Булар, Мишель-Паскаль, Жюль Дюпре, Милле, Добиньи, Жоффруа-Дешом — все приходили в сад к Домье потолковать о битвах молодых лет.
Домье, однако, не терял интереса к современности. Точно так же, как когда-то он поощрял начинающего Каржа, так и теперь он рукоплескал пылкому Андре Жиллю, чьи остроумные и проникнутые республиканским духом шаржи восхищали его.
— Отлично, — говорил он, — вот это художник и человек!
Автор «Музы в шляпке» выразил Домье свою признательность и восхищение в следующих звучных стихах:
«И вы, с веселыми морщинами на лбу, Собрат высоких душ, творя на смех профану, Под стать Вольтеру и Рабле, Аристофану, Злодеев ставили к позорному столбу».Теплыми летними месяцами Домье с женой часто совершали прогулки в Овер: шли красивой, окаймленной акациями дорогой, чтобы провести весь день в семье Добиньи. Возвращались домой уже при луне; сопровождавшая их служанка-эльзаска узнавала, что уже подошли к Вальмондуа по следующей примете: слева от дороги был участок, где разводили шампиньоны, отгороженный обломками штукатурки. При виде этого участка она всякий раз восклицала:
— Ах, матам! Фот кусок масла!
И Домье, еще крепкий, несмотря на годы, с большой головой и могучей шеей, длинной седой и густой шевелюрой, из-под которой от висков полукольцом шла борода, обрамлявшая его лукавое и добродушное лицо, услышав это, начинал хохотать.
«Весной 1868 года, — рассказывал Моро-Нелатон в своей большой книге о Коро, — Добиньи принимал Коро у себя в Овере. Здесь часто бывали соседи, проводившие в Вальмондуа летние месяцы, приятели по набережной Анжу: Булар, Жоффруа-Дешом, Домье. Домье набросал на чистой стене мастерской Дон Кихота, который, казалось, дожидался спутника. Эту вторую фигуру написал Коро.