ООН в Азии и Африке (воспоминания российских офицеров-миротворцев)
Шрифт:
А контакты с ангольскими военными?
Естественно, были и часто. Когда мы летали по площадкам, по точкам. И ещё зависело от того, на какие площадки мы прилетали. Нам «повезло» — мы, в основном, летали по унитовским территориям. Это было «весело», хотя даже там к нам относились совершенно по-разному. На одних площадках — нормально, «совьетику», «руссу», никаких эксцессов не было. Летали-то мы в форме, или в комбинезонах лётных, и все знали, что Ми-8 советский, российский вертолёт. А в некоторых местах — выставляли оцепление, не разрешали отходить от вертолёта, и лично я не раз ловил довольно косые взгляды унитовцев.
Летали мы и по площадкам, где стояли наши наблюдатели, и где стояли правительственные ангольские войска, ФАПЛА. Тут вообще не возникало особых проблем. В целом обстановка была довольно благостная.
Хотя были и жертвы
Помню ещё один случай — к счастью, закончившийся благополучно. Унитовцы задержали наш вертолёт — это было в районе Сауримо, запад Анголы, провинция Южная Лунда. Они летели проверять соглашение о прекращении огня и разъединении противоборствующих сторон, и их вертолёт вместе с наблюдателями просто взяли в плен. Продержали двадцать семь часов. Вся миссия ООН «на ушах стояла», доложили, естественно, в Нью-Йорк, оттуда пришёл приказ организовать с ними воздушное сообщение, сбрасывать им тёплые одеяла, еду — а это был июнь или июль, то есть в Анголе это зима.
Какой это был год?
Девяносто седьмой (1997). Но наши ребята вышли из положения с присущей нам смекалкой! Они просто стали сливать лишний керосин с вертолёта, и тут же выстроилась очередь из местных анголан. Анголане за керосин принесли им поесть, одеяла, выпивку! Они тут же напоили охрану — пригласили их выпить, то есть! В итоге, приехал какой-то командир местный, и сказал, что ладно, отпускайте этих русских, чёрт с ними (смеется). Но, двадцать семь часов, конечно, ребята были на лезвии бритвы. Это всё мне рассказал Саша Кондратюк, переводчик, мой бывший ученик.
Вообще, на ооновской машине по стране, по городу можно было ездить. Другое дело, что в Луанде происходили иногда такие случаи, как конкретные грабежи ооновцев. Люди, которые носили оружие, днём были полицией, а вечером — бандитами. Пытаться им что-то объяснять было просто бесполезно, они без слов ствол в живот тыкали и все. Я уже не раз говорил, и ещё скажу, что в Африке цена человеческой жизни — это даже не копейка и не ноль, а где-то минус пять. В этом я убедился ещё в первой командировке. На операции [4] мы несколько раз посещали ангольский госпиталь, где лежали раненые — так этих раненых там принимали, перевязывали и забывали про них, выживет — молодец, не выживет — хрен с ним.
4
Описано в книге И.А. Ждаркина «Такого не было даже в Афгане…»
И вот, в ООНии получались такие ситуации. Например, как-то мы поехали отдохнуть в кабачок в центре
Луанды, сидим там, пьем пиво. Вдруг появляется знакомый уругваец, штабной офицер, и говорит: «Меня ограбили». Полиция подошла, как оказалось, — потому что он, вместо того, чтобы поехать на машине, пошел пешком, — а у него не было ID карты на груди, удостоверения личности. Естественно, задали вопрос, кто такой, документы? А он ID карту свою хранил в портмоне. Достал портмоне — полицейский просто выхватил у него этот портмоне, вытащил ID карту, отдал ему, а портмоне — себе в карман. А там четыреста долларов было.Естественно, мы старались передвигаться на ооновских машинах, и особенно — не вступать в конфликты с полицейскими. Ну, а если уж что случалось — тут начиналась работа переводчика, или любого человека, знающего язык. То есть, моя. Начинаешь включать свои «замполитские способности» и пытаешься им доказать, что они неправы.
Лично приходилось попадать в такие конфликтные ситуации?
Да. Чаще срабатывало, удавалось договариваться. И опять же — на кого попадёшь. С кем-то просто, с кем-то — с трудом договоришься.
А бывали ли такие случаи, что, например, узнавали, что ты когда-то служил уже в Анголе,и менялось ли как-то отношение к тебе в этом случае?
Таких случаев у меня не было. Хотя меня узнавали десять лет спустя. Один случай я описал в книге: когда меня узнал бывший сваповский солдат. В войсках ООН он служил уже капитаном, там была намибийская миротворческая рота. Я иду по миссии, вдруг слышу: «Товарищ майор!», на ломаном русском. Оборачиваюсь — спрашивает: «Извините, пожалуйста, вы в 86-м в Лубанго были?» Я говорю — да, был. «Но вы тогда были лейтенантом?» Да, говорю. А он, оказывается, бывший сваповский боец.
А другой случай, когда мы были в командировке, в Луэне, на востоке страны. Поехали в город, остановились возле бара, чтобы зайти хоть пива купить, жара была. А там стояло несколько негров, в форме местной — фапловской. Один говорит: «Джеронимо!» Это ведь мое чуть ли не второе имя, ещё по первой командировке получил такое боевое прозвище, nome de combate. Я оборачиваюсь — говорю, да, я. Он: «Ты меня не помнишь?» Я: «Честно говоря, нет». А он был в комендантском взводе, в нашей бригаде, когда мы ходили по джунглям в восьмидесятые. То есть, он меня через одиннадцать лет вспомнил!
Впрочем, если кто-то из солдат ФАПЛА узнавал, что я служил в Куито-Куанавале, то сразу восхищались — о, битва за Куито-Куанавале! Они это помнили.
Были случаи, когда я сталкивался с унитовскими генералами. Это получалось так: поскольку я знал португальский язык, меня иногда привлекали для работы с ними, переводить. Например, там был один майор, француз, иногда просил меня помочь в беседах с местными военными. Он был военным консультантом Специального Представителя Генерального Секретаря ООН в Анголе — то есть, начальника миссии. А Специальный Представитель был малиец — Блондин Бей его звали, который говорил принципиально только по-французски, хотя миссия была англоязычная. И он постоянно таскал с собой переводчика на английский и на португальский — как раз и мое счастливое сочетание.
А командующий войсками ООН в Анголе был зимбабвиец, весь очень важный из себя генерал, который тоже португальского языка не знал и не утруждал себя его изучением. А у этого генерала был адъютант — майор-замбиец, с которым у нас сложились хорошие отношения. Так этот адъютант мне несколько раз звонил, просил помочь, потому что приходили унитовские генералы, или просто представители местной стороны.
Хорошо помню одного генерала унитовского, тоже очень важного. Поскольку тогда было уже замирение, их планировали ввести в состав ФАПЛА, — была такая программа (название не припоминаю). Уже не помню, по какому вопросу приходил этот генерал, только я всё это дело переводил, минут сорок шёл разговор, а когда мы уже выходили, этот генерал спросил меня, кто я такой и откуда, и откуда у меня такое хорошее знание португальского языка. Я ответил, что военный переводчик и здесь уже служил. Он спросил, где служил, слово за слово, и когда он услышал, что служил я в Куито-Куанавале, то очень обрадовался — оказалось, что мы фактически друг против друга там воевали. А потом он говорит: ну, слава Богу, сейчас уже мир будем строить, и спасибо за то, что снова приехали нам помогать создавать новую Анголу. Интересная беседа состоялась. Долго жал мне руку, сказал, что если вдруг чего, мол, «если будут обижать, обращайся, никаких проблем не будет».