Опадание листьев

Лирическое отступление

– Для меня люди делятся на две категории, – рассуждал дракон Ыа, ловко орудуя ножом и вилкой, – а именно на людей с бзиком и без. Человек без бзика живет, работает, отдыхает, копит барахло, портит девок, карьеру делает. Что еще надо? А человек с бзиком так не может. Этому нечто свое подавай. Одних в христы тянет, других в диктаторы, третьих в дальние страны, четвертым нирвану давай. И взаимопонимание между ними практически невозможно. Одет, обут, сыт, дом хороший, жена красавица, дети… Чего еще надо? А он так не может, задыхается он от такой жизни. Ему надо в пургу, в стужу, в зной. Для него цинга милее родной матери. И это у него в крови. Есть у него внутри кнопка, включающая бзик, и когда она срабатывает, обычный с виду человек начинает рваться на полюс или сидит ночами у пробирок. Такие люди творят историю, тогда как остальные не более чем точка приложения сил. Бзик же не дает покоя ни тем, ни другим. Человек с бзиком – это тиран, сумасшедший, пророк, слуга дьявола. Его или боятся, или ненавидят, его восхваляют, но всегда мечтают убить. Его убивают, чтобы потом, когда его бзик никого больше не раздражает, причислить к лику богов. Люди с бзиком, надо сказать, отвечают им взаимностью. Для них в другом человеке важен бзик, а если ты человек без бзика, то ты никто, быдло, плебс, ноль, статистическая единица, с которой можно делать все… Что у нас на десерт?

Стенли

1

В голове носилось стадо слонов. Они ревели, топали своими ножищами в висках, с разгона врезались в затылок, отскакивали, разгонялись и бились в затылок снова и снова. Я попытался открыть глаза, но свет резанул по ним с профессионализмом врача-садиста. Я со стоном уткнулся лицом в подушку.

– А проснулся, ну и славненько.

Голос был мужской. Странно, вчера в баре… или, может быть, я что-то путаю? Чувствуя себя героем-комсомольцем, я открыл глаза и медленно повернул голову на голос. Сон про слонов был в руку. У изголовья моего ложа сидел огромнейший, превосходящий любые мои фантазии негр неопределенного возраста. Он был грандиозен в своем безобразии, как победа социализма во всем Мире. Огромное жирное лицо с толстыми губами, маленькими глазками, наростнем-носом и золотыми зубами, несколькими складками, символизирующими шею, переходило в пирамидальное тело с большущими руками и ногами. На шейных складках красовалась огромная золотая цепь, которой позавидовал бы не один волкодав. На толстых пальцах были массивные золотые перстни с бриллиантами. А вот гвоздя в носу у него не было, как не было и кучерявых черных волос. Негр был лысым.

– Кофе будешь? – спросил он.

– Не откажусь. Только… Где тут туалет?

– Там, по коридору и направо.

Туалетная комната была олицетворением монументализма. К унитазу-трону вели три ступени. В ванной, которая взгромоздилась рядом, можно было устраивать соревнования по плаванию. Гигантская раковина ручной работы, символизирующая нечто величественное. Телевизор, телефон. И все это среди зеркал – стены, пол, потолок были отделаны зеркальной плиткой.

Устроившись на унитазе, я почувствовал себя черным царем Лумумбой. Я не мог не оставить след в этой чудаковатой вселенной, и напряг кишечник. Закончив туалетно-ванные дела, я вернулся «к себе».

В «моей» комнате, которая была настолько обыкновенно-типовой, что мне стало грустно и обидно, возле кровати стоял стол, с дымящейся грудой пирожков в гигантской тарелке. Негр жевал за обе щеки и был похож на инопланетное чудовище из фильма ужасов.

– Бери пирожок, – сказал он мне весело.

Есть настолько не хотелось, что, возьми я пирожок, во мне сработал бы возвратный механизм, а вот кофе был кстати.

– Кто много ест, тот будет толстым и красивым, – сказал негр, прикончив последний пирожок. Я к этому времени допил кофе.

– Ну а теперь послушай меня внимательно. Ничего хорошего я тебе не скажу, хотя нет, скажу. Тебе повезло, что ты попал в лапы к старому нигеру. Я, разумеется, не ангел, но другие будут похуже меня. В общем, тебе не повезло родиться не совсем обычным человеком, поэтому в ближайшее время ты будешь очень популярной персоной в определенных кругах. Так что, если хочешь остаться в живых, следуй своей природе, а при встрече с несколько странными людьми делай то, что тебе скажут, тогда, возможно, тебе повезет.

Хорошенькое начало, подумал я.

– Начнешь выпендриваться, тебе будет очень больно и обидно, но долго. Эту часть лекции уяснил?

Я согласно сглотнул слюну.

– Вот и хорошо. Кастанеду, надеюсь, читал? Так вот, я буду твоим доном Хуаном. Зови меня Рафиком. Ты же отныне будешь Стенли. И упаси тебя бог произнести вслух ТО имя. Ты меня понял?

– Понял, – уныло произнес я, не столько из понимания, которого у меня не было ни в одном глазу, сколько из страха, которого хватило бы на десятерых.

– Выше голову, Стенли, – весело сказал Рафик. – Со временем тебе понравится. Тебя ждут адреналиновые ванны, а это круче всего. Хочешь быть самым экстремальным парнем в округе? По глазам вижу, что хочешь, – Рафик весело рассмеялся.

– Никогда не хотел быть экстремалом.

– У тебя нет выбора. Одно неосторожное движение, и ты труп.

2

Когда господь сотворил человека, в пику ему дьявол создал соседей и родственников! С родственниками мне повезло. Их у меня было мало, да и жили они достаточно далеко, чтобы напоминать о себе открытками на Новый год, на них я, правда, не отвечал, да редкими телефонными звонками. Но соседи! Они полностью компенсировали блестящие отношения с родственниками, творя переходящий красный ремонт. Они передавали его, как эстафетную палочку, и стоило одним соседям угомониться, как тут же ремонт начинался у других. С утра пораньше, изо дня в день, без отгулов и выходных. Соседи и филантропия не совместимы!

Тук, тук, тук… На этот раз это был стук каблучков ее туфелек. Ольга! Я даже готов был простить соседей! Она не стала звонить и воспользовалась своим ключом. Обожаю, когда утро начинается любовью, когда она, избавившись по пути в спальню от плаща, прыгает ко мне под одеяло, еще холодная, пахнущая духами и улицей. Вставай, соня, она уворачивается от моих поцелуев, пытается засунуть еще холодные с улицы руки мне за шиворот, но постепенно наша возня переходит в объятия, она позволяет себя раздеть. Я путаюсь в застежках лифчика. Тренироваться надо, – говорит Ольга, и именно Ольга, не Оля, Олечка, Оленька, а Ольга и только Ольга, – давай я куплю тебе манекен. Будешь сдавать норматив. С колготками осторожней… Кто откажется от такого утра?

– Вставай, соня, ехать пора, – бросила она, стоя на пороге комнаты.

– А поцелуйчик?

– Некогда.

– А если я навсегда останусь Жабой?

– Хорошо, только не тащи меня в постель. У нас мало времени.

– Мы куда-то спешим?

– К одному человеку. Забыл? Я тебе о нем рассказывала.

– Ты заставляешь меня вставать натощак, – пробурчал я обиженно.

– Можешь выпить кофе. Я тоже, кстати, не откажусь.

– С гренками?

– С гренками.

– С солью и чесноком?

– Давай, делай уже что-нибудь, извращенец.

– Так куда мы едем? – вернулся я к разговору во время кофе.

– К одному человеку. Сам все увидишь. Чего я буду рассказывать. И умойся. Ненавижу, когда ты такой.

Я кое-как наспех повозил станком с тупым лезвием по физиономии, сделав на ней несколько внушительных порезов, из которых тут же выступила кровь.

– Лучше бы ты так щетину резал, – сказал я зло станку.

Пойдет. Вода была почти холодной, и желание умываться пропало на корню, так и не успев родиться. Я несколько раз провел зубной щеткой по зубам, сплюнул, прополоскал рот и аккуратно вытер уголки рта. На этом утренний туалет большинством голосов был признан завершенным.

– А лезвие поменять нельзя было? – недовольно спросила Ольга при виде крови на моей физиономии и шее.

– Ты же сама сказала, что мы спешим.

– Спешим, но не настолько.

– Тогда может, вернемся в спальню?

– Одевайся.

Машину вела Ольга. Во-первых, это была ее машина, а во-вторых, я терпеть не могу сидеть за рулем. Она же была буквально помешана на технике, и ездить умела. За рулем держалась уверенно, но не грубила, и вообще была молодцом.

– Включи что-нибудь, – попросил я, когда мы сели в машину.