Опаленные войной
Шрифт:
— Гут, гут. Русише мюллер. Куз-нец. Русише куз-нец! Шнель, шнель.
43
…Взрывной волной его забросило в какой-то огромный котлован и засыпало землей. Громов пытался выбраться из него, но каждая попытка завершалась неудачей: он только глубже проваливался в сыпучий песок, явственно ощущая, что эта песчаная трясина поглощает его, предавая разверзшейся бездне.
— Камэндант, слышь, камэндант? — донеслось до него сквозь этот сонный бред. — Там пулэмет. Па нэмцам стрэляет.
— Где? — потянулся Громов ко все
— Там, куда ты с Крамарчуком хадыл.
— Так, может, он стреляет по доту, а не по немцам?
— Я в амбразура сматрэл. Из дота выхадыл. Па нэмцам стрэдяет. Сам видэл.
Едва избавившись от кошмарного видения, Громов метнулся к перископу, но в окуляре медленно поплыли темные, почти бесцветные в это предутреннее время склон долины, валуны, осторожно выглядывавшие из окопа каски и пилотки… Он оторвался от перископа и вопросительно посмотрел на Газаряна.
— Но он стрэлял! Еще нэсколько минут назад, — почти взмолился Газарян. — Мнэ нэ вэришь, камандэр?! Там, на высокой гора, немец кричал. Много кричал и стрэлял по пулемет. Мотоциклы ездил.
— Ну, хорошо: стрелял так стрелял. Пока немцы не начали обстрел, подготовьте вместе со Степанюком список невернувшихся, заново укомплектуйте расчеты орудий и пулеметов, подучите людей. Думаю, что теперь у вас останется по четыре человека на орудие и по два на пулемет.
— А было па сэмь. И па три на пулэмет.
— Да, расчеты здесь были солидными. Это и помогло нам столько времени продержаться. Через час построим людей. Отныне построение будет каждое утро. Независимо от обстановки возле дота. Мы должны чувствовать себя гарнизоном, воинским подразделением, а не группкой затравленных, обреченных окруженцев.
То же самое Громов повторил потом во время построения.
— Прорыв прошел неудачно, — сказал он, чувствуя, что исписанный Газаряном листочек слегка подрагивает в его руке. — В дот не вернулись: старшина Дзюбач…
— А по-моему, старшина все же прорвался, — неуверенно заметил Лободинский.
— Нам трудно пока судить, кто из наших товарищей действительно вырвался из окружения, кто погиб, а кто, возможно, и попал в плен. Поэтому пока что мы называем всех невернувшихся… Итак, старшина Дзюбач, сержант Крамарчук, младший сержант Назаренко, младший сержант Ивановский, красноармеец Зоренчук, наш повар, и… Родановский. Вместе с бойцами гарнизона прорывалась и группа прикрытия. Из шести бойцов вернулось трое: сержант Степанюк, ефрейтор Загойный и красноармеец Хомутов. Кстати, Каравайный, вы что, не ходили в прорыв? — спросил он механика после минуты молчания, которой они почтили память погибших.
— Да я что? — вдруг начал оправдываться Каравайный. — Я при механизмах. Тут ведь целая электростанция. Как же без меня? Я, правда, Петруня подучил.
— Да нет, это как раз хорошо, что вы здесь, — успокоил его Громов. — Так надежнее. Сколько дней еще продержится ваш дизель?
— Горючего на семь суток. Но я там канистрочку одну небольшую припас. У трактористов раздобыл. Так что если очень экономно, то и на десять хватит.
— Нужно на десять, Каравайный. Обязательно на десять. Санинструктор, вы постоянно помогали повару. На сколько суток
хватит продуктов?— Теперь нас меньше. Тоже, думаю, недели на две.
— Ясно. Значит, так, первое: группа Степанюка зачисляется в состав гарнизона. Продержаться наверху она уже не сможет, мы только погубим людей. Красноармеец Каравайный вводится в расчет первого орудия, Петрунь и Хомутов — второго. Пулеметные расчеты: первый пулемет — Гранишин, Чобану; второй — Ужицкий и легкораненый Загойный; третий — Степанюк, он же командир пулеметной точки, и Пирожнюк. Абдулаев, вы — снайпер дота. Ваша задача — постоянно терроризировать фашистов, держать их в страхе. Они ежеминутно должны чувствовать себя на мушке у снайпера.
— Как скажешь, камандыр.
— Я, вместе с Абдулаевым и раненым Коренко, — в группе поддержки.
— Мария тоже неплохо стреляет, камандыр, — добавил Абдулаев. — Сам учил вчера. Двоих уложила. Из семи выстрелов двоих. Хорошо стреляет.
— Значит, и санинструктор, — согласился Громов, немного поколебавшись. — Наша задача: ведя активные боевые действия, продержаться в доте еще десять суток. После этого, исчерпав боевой ресурс дота, выходим из него и даем последний бой наверху, вырываясь из окружения. Каждый, взявший оружие, чтобы защищать Родину, достоин подвига. Последующая десятидневная оборона этого дота и будет нашим подвигом. Вопросы?
Воцарилось тягостное молчание. «Крыша» дота содрогнулась от прямого попадания снаряда, однако взрыва не последовало.
«Точное попадание с первого снаряда?! — изумился Громов. — Который к тому же оказался болванкой? Впрочем, метры скального грунта…»
— Товарищ лейтенант, — опередила Мария его команду «Разойдись!». — Я подогрела котел воды. Для раненых. Но думаю, что если подогреть еще немного и разлить ее по мискам, то обмыться сможет каждый. И вообще…
— Божественная идея. Спасибо, что напомнила. Два часа на то, чтобы помыться, побриться, привести себя в надлежащий вид.
«Да, действительно, — подумал он, когда Петрунь и ему принес миску с водой, — сейчас имеет значение все, любая деталь солдатского быта, любое возвращение к воинской традиции. Жизнь солдата, даже в таких невероятно трудных условиях, не может сводиться к ожиданию смерти, к пониманию своей обреченности. Обреченным должен чувствовать себя враг, который пришел сюда, чтобы топтать нашу землю».
— Мы не смогли, Громов… — донесся из трубки угасший голос коменданта соседнего дота. — Нет, нет, твои ребята поработали хорошо. Но все равно: сверху и снизу шквал огня. Фашисты выставили заслоны. Они предвидели этот прорыв.
— Сколько у тебя людей, Родован? Сколько их осталось?
— В строю четверо. Плюс четверо раненых. И санинструктор.
— Вот видишь, вас там еще десять солдат. — Громов умышленно промолчал относительно «санинструктора и четверых раненых». — Еще боеспособны одно орудие и два пулемета. И дот вполне надежный. Поэтому держитесь вместе с нами. Хотя бы трое суток. Потом снова наверх, и — в последний бой, на прорыв.
— А ведь мы, черт возьми, верили, что прорвемся. Твои снарядники так дружно и метко ударили… Но, очевидно, немцы предвидели нашу вылазку, патронов не жалели…