Опальные воеводы

Тысячам и тьмам согнувшихся, приспособившихся к подлости, соединившихся в звериную стаю «телесоядцев и кровопийц», не удалось во мраке пожирать разъятое тело Матери Руси. Во все их норы, углы и закоулки проникал слепящий, обнажающий преступления и низость свет подвига тех, кто не склонился перед Зверем, не поступился доброй совестью. Церковь не славит имена сих подвижников. Нам довольно Его все объясняющих слов в Нагорной проповеди:

«Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят её под сосудом, но на на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного». (Евангелие от Матфея. 5, 14–16)

Глава 2 Судьбищи [27]

Большой Иван Шереметев со товарищи

Необъятна великая Пустыня на юго-востоке Европы. От нижнего течения Волги до Дона, от Дона до Днепра и далее на запад простирается она по плодороднейшим землям континента. Длинными волнами веками колышутся травы причерноморских степей, прорезанных зелеными поймами рек и речушек. Далеко уходит пустыня в северные лесостепи, вплоть до непроходимых зарослей, дающих защиту земледельцу.

27

Исторические источники, положеннные в основу рассказа в этих главах, опубликованы: Разрядная книга 1475–1605 гг. М., 1977. T. I. Ч. II. С. 281, 291, 295, 298, 310, 315, 316, 345–346, 371, 377–378, 388–389; М., 1978. Ч. III. С. 8–9, 18–20, 27–28, 33–41, 45–48, 53–68, 101–105, 113–137, 157; Летописец начала царства царя и великого князя Ивана Васильевича // ПСРЛ. М., 1965. Т. 29. С. 70, 72, 105; Александро-Невская летопись // Там же. С. 145, 167–171, 201–203, 211; Лебедевская летопись // Там же. С. 224–225, 227, 238–239, 242, 246, 248, 252–253, 259–261, 265, 275–284, 298–314, 337–339, 347; Пискаревский летописец // Материалы по истории СССР. М., 1955. Вып. 2. С.76; Лызлов Андрей. Скифская история. М., 1990; Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XVI века. М., 1986. С. 144–169, 273–281, 289–293, 344–347 и др. См. также исследования: Соловьев С. М. История России с древнейших времен. М., 1960. Кн. III. С. 490–495, 541–542, 553, 561, 598–599; Русский биографический словарь. СПб., 1896. T. I. С. 67–69; СПб., 1900. Т. 2. С. 560; СПб., 1911. Т. 23. С. 166–176; Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964. С. 107, 127–128, 149, 256, 298, 342, 372, 375, 462.

Не природа, но человек превратил это пространство в Пустыню. Всем преизобильна благословенная земля её, всякий злак здесь урожаен, скот тучнеет на сладких травах, кишат леса и поля зверем и птицей, бурлит от множества рыб вода в реках и озёрах. Лишь человеку нет места в этих краях, над которыми уже много веков царит смерть. Столетия за столетиями катились через степное пространство волны кочевников. Как в огромном котле, кипели здесь массы завоевателей, длинными языками выплескиваясь на нивы земледельцев, уничтожая все вокруг и сами исчезая без следа.

Временами кипение ослабевало. Тогда славянский плуг под защитой храбрых княжеских дружин всё дальше взрезал густо залитую кровью землю. Но не смирялась Степь и лишь давала смерти иное прозвание: на место сражённых мечом завоевателей приходили другие.

Золотая Орда простерла над Степью свои смертоносные крылья — и вновь тронутые плугом пространства превратились в Дикое поле. Прошло время, и Пустыня озарилась сверканием мечей северных великих князей Димитрия Московского и Витовта Литовского. Еще одна Орда пала, раздробившись на ханства и орды помельче.

Упорно держалось Дикое поле — но вот, столкнувшись с тяжёлым клинком земледельца, перестали вздыматься сабли Казанского и Астраханского ханств, вложили оружие в ножны Большие Ногаи. Лишь Крымское ханство как осколок Золотой Орды продолжало торчать в теле Европы, цепляясь в разверстой ране острыми отростками Казыева улуса справа и Буджакской орды слева.

Могучая Османская империя, чьим вассалом с 1412 года были крымские ханы, подпёрла своим телом это остриё, не давая ему выпасть из раны, жадно глотая живую кровь северных соседей. Широким потоком десятков тысяч пленных лилась кровь России и Украины, Белоруссии и Польши, Молдавии и Валахии через рану Крымского ханства в бездонную глотку Османов. Иранский шах, осведомленный о переполнении турецких рынков рабами, выражал даже удивление, что на Руси ещё остались жители.

Год за годом не прекращались грабительские набеги Крымского ханства, неистово боровшегося за сохранение великой европейской Пустыни. Яростно бросались крымчаки на укрепления, которыми славяне тщетно пытались обезопасить свои рубежи, называя их оградой, которой хотят-де задушить Крым.

Но хотя смерть продолжала царствовать над Диким полем, уже прорастали в нём неистребимые ростки жизни. Остервенелые предвидением своего конца крымские ханы не могли вырвать с Днепра запорожских казаков. Прячась в лесных островках, все дальше проникали в Дикое поле жилища упорных жителей южной границы Руси — севрюков, у которых нечего было взять грабителю, кроме жизни и оружия, да и то дорогой ценой. Презирая опасность, бросала вызов кочевникам донская казачья вольница, утверждая свои станицы на Дону и Осколе, помахивая косами на Айдаре и запуская сети в Северский Донец.

Ни на один день не прекращалась война на границах ревниво оберегаемой Крымом Пустыни. Но всё труднее становились грабительские набеги на берега степного моря. Каждый год выступали к границе русские полки. Десятки тысяч людей отрывались от домашних дел, чтобы с оружием в руках ждать крадущегося к рубежу неприятеля, прикрыть собой мирные нивы, догнать в Степи отходящих с полоном разбойников. Всё дальше в Дикое поле уходили русские разъезды и сторожи, всё более неумолимо нависал над охотниками за рабами крепко кованный меч.

И всё же перевес оставался в пользу Крыма. Как неодолимое бурное море, защищала Степь крымчаков; как ураган, нежданно и страшно налетал крымский хан на земледельцев, неся разорение и опустошение. Он уклонялся от прямого боя, стремясь напасть на слабого и уйти от сильного, храня себя для новых набегов.

В войне со Степью обороняющийся проигрывал, даже если ему и удавалось время от времени нанести поражение разбойникам. Настало время русским воеводам вспомнить славу князей Святослава и Владимира Святого, Владимира Мономаха и Мстислава Удалого, положить Дикое поле под копыта своих коней, преодолеть вековой страх земледельца перед великой Пустыней.

* * *

В июне 1555 года так же однообразно, как и всегда, колыхались травы Дикого поля. Не ежемгновенно свистела над этим колыханием стрела, но всякий человек, волею судеб оказавшийся в сих смертоносных местах, привычно держал под рукой оружие, осторожно прислушивался и вглядывался в изрезанный курганами окоём.

В самой середине Дикого поля, среди троп и тропинок Муравского шляха {11} шло понятное всякому, известное от века движение. Кто умел читать сакму {12} , узнал бы, что тринадцать тысяч человек идёт с Руси к Крыму с запасными конями в поводу. По оковке копыт, по глубине следа, по кострищам и примятой траве на привалах степной следопыт мог безошибочно сказать, что русское войско, как ни удивительно, забралось в самое сердце Степи и продолжает движение на юг: набег в обратную сторону!

11

Муравский, Изюмский и Калмиусский шляхи — наиболее удобные пути по водоразделам из Причерноморья и Приазовья на Русь.

12

Сакма — путь конного отряда в Степи.

Но смельчак напрасно узнал бы тайну и ни с кем бы не смог ею поделиться. Сильная стража прикрывала путь войска со стороны Руси, ещё более многочисленная — скакала широким веером впереди, уловляя и натыкая на стрелу случайно приблудившегося к сакме крымчака, тщательно охватывая и выбивая дочиста оказавшиеся вблизи дороги кочевья. Воеводы Сторожевого полка Дмитрий Михайлович Плещеев да Степан Григорьевич Сидоров пуще глаза стерегли, чтобы ни конный, ни пеший не обошли войско и не ускользнули к Крыму.

За Сторожевым полком, разделившись на множество ручейков, топтал свои тропинки Передовой полк окольничьего Алексея Даниловича Басманова и его товарища Бахтеяра Григорьевича Зюзина. А уж за тем, по проторенной дорожке и вызнанным местам, ехал неспешно шагом облаченный в тяжёлые доспехи Большой полк. Над строем темнолицых от пота и пыли всадников колыхались упёртые в стремя и примкнутые к колену копья, глухо постукивали повешенные на луку седла шлемы, оттопыривались саадаками с луком и колчанами со стрелами длинные цветные плащи, свисали под конское брюхо концы широких булатных сабель.