Опанасовы бриллианты

В освещенной комнате было четверо мужчин и старуха, в которой Сергей сразу узнал ту, которая раскладывала пасьянс.

Все о чем-то спорили. При виде незнакомых людей они смолкли. Чтецов не узнал жилья «хозяина» из-за царившего в нем беспорядка. На диване, полу, на столе в беспорядке лежали наполовину обернутые бумагой связки трикотажа. Обрывки веревок и бумаги валялись всюду, даже на богатом, из красного дерева трюмо.

— Делите? — со злой усмешкой проговорил Эльмар. — Вы арестованы, прошу всех выйти из комнаты.

Никто не тронулся с места. Один лишь Далматов, казалось, не потерял присутствия духа. С ненавистью глядел он на пришельцев. Ноздри его раздувались от бессильной злобы.

— Что вам надо? — Он исподлобья смотрел на всех.

И вдруг, схватив стоящую рядом трость, с размаху ударил ею по лампочке, рванулся к окну, корпусом выдавил стекло и исчез в темноте. Барсом бросился за ним Эльмар. Больно царапнуло плечо Сергею стекло — он мгновенно очутился на подоконнике и увидел под ногами, этажом ниже, плоскую крышу сарая, стоявшего от дома в нескольких метрах. Там, на снежной площадке боролись два человека. Сергей прыгнул и одновременно с ударом своего тела о железную кровлю услышал револьверный выстрел. Схватившись за поясницу, Эльмар качнулся и поник. Черное пятно быстро поползло из-под лейтенанта, съедая снег…

— Беги, — прохрипел Эльмар, хотевшему было задержаться Сергею. Чтецов скатился с крыши в сугроб. Перед собой шагах в двадцати он видел широкую спину «хозяина», бегущего к деревянному забору. Не замедляя хода, Далматов обернулся. Сергей не слышал выстрелу он лишь почувствовал, как струя воздуха коснулась его щеки.

Расстояние между ними сокращалось. Стреляя вверх, Сергей настигал преступника. Он уже мог достать рукой до его плеча…

— Стой! — крикнул Сергей, но в этот момент Далматов, свернувшись в пружину, камнем упал под ноги Сергею. Чтецов перелетел через него. Он едва успел вскочить на ноги, как вслед за выстрелом что-то горячее обожгло руку лейтенанта. Сергей нажал спусковой крючок. Далматов вскрикнул. Воспользовавшись минутной заминкой противника, Сергей ударом револьвера выбил у него оружие, повалил и коленом прижал его к земле…

Когда подбежавшие милиционеры взяли Далматова, Сергей поднял валявшийся в стороне револьвер — чешскую «зброевку» калибра 7,65. Осмотрев его, он быстро пошел к дому.

Арестованных увезла машина с крытым черным кузовом. Эльмара осторожно перенесли в комнату и вызвали врача. Сергей подошел к раненому, сел на стул. Бледный, как-то сразу похудевший, Пуриньш неподвижно лежал на широкой тахте и тяжело дышал.

— Не учли мы этот сарай, Сережа, — тихо, как будто себе, проговорил лейтенант. — А нам нельзя ошибаться…

Сергей смотрел на друга, горло сжимало кольцо спазмы — он не мог говорить, на глаза навертывались слезы.

— Жить хочется… Жить… — Эльмар поморщился от боли. — Сейчас особенно… Жалко из-за дряни умирать…

— Сережа, ты слышишь меня? — заговорил вдруг Эльмар. — В столе возьми фотографию Люды… Адрес найдешь по письмам… Напиши ей… Хорошо?

— Обязательно, Эльмар, не беспокойся, спи, — ответил Сергей, следя за прерывистым дыханием друга.

Где-то вдали из репродукторов, включенных на улицах праздничного города, полился перезвон колоколов. Один за другим пробасили удары часов Спасской башни. Сергею даже показалось, что он слышит голос диктора: «С новым годом, дорогие товарищи!» И ему хотелось, чтобы эти звуки дошли и до умирающего друга. Но Эльмар закрыл глаза и больше не открывал их.

16

Сергей приехал в Ленинград 5 января, на три дня позднее приказа вернуться. По телефону он попросил разрешения задержаться в Риге — хотел проводить в последний путь Эльмара, выполнить его завещание.

Грустный, хмурый, он явился в Управление. Точно смущаясь чего-то, он прятал от взоров забинтованную руку, висящую на перевязи.

— Трикотажа только в квартире Далматова изъяли на 89 тысяч рублей. Кроме того ценности, золото, бриллианты — на 628 тысяч, — сказал он и тяжело вздохнул. — Но человека, прекрасного человека нет. Этого не окупишь…

— Откуда у Далматова «зброевка»? — тихо спросил полковник.

— Выменял во время войны у какого-то солдата.

— Это есть в протоколе допроса?

— Да.

Пока Сергея не было в Ленинграде, Шумский с Изотовым сумели немного дело продвинуть вперед. Георгия Шлехтера, как и следовало ожидать, не существовало: Изотов добросовестно наводил справки, начав с адресного стола и кончив допросами свидетелей. На очной ставке с Кравцовым Потапенко пришлось признать, что записка была адресована Кордову. Изотова, который вел очную ставку, заинтересовало, почему Потапенко скрывал адресат записки и вообще знакомство с Кордовым. Тот ответил, что соседку, жившую с ним в одной квартире, как-то раз вызвали в милицию. Она подозревала, что по доносу Кордова, который наговаривает на Потапенко. И соседка предупредила его об этом. Конечно, поторопился объяснить арестованный, если бы он знал об убийстве Кордова, он сразу бы сказал правду. «Боялся, что выдаст», — отметил Изотов главное в этом разговоре, и здесь была доля истины.

Далматов, его мать Зинаида Васильевна, старуха, жившая с ним в квартире, и Вента Калыня были этапированы в Ленинград. Они прибыли на два дня раньше Сергея.

Далматов и Вента отказались от своего знакомства с Потапенко, но Зинаида Васильевна подтвердила его. Да, Потапенко она знает. Он не раз приезжал в Ригу. Сын ее с Вентой также останавливался у Аркадия Игоревича, который учил их играть на аккордеоне.

Эти признания были чрезвычайно важны для Шумского. Он поочередно допрашивал то Венту, то Далматова. Калыня быстро согласилась: да, она знакома с Потапенко. Далматов упорствовал: никакого Аркадия Игоревича он не знал и не знает. Шумский улыбнулся:

— Интересно, будет вам стыдно за ложь, если я сейчас докажу, что вы прекрасно знаете, кто такой Аркадий Игоревич, а? — и он прочитал отрывки из показаний матери и Венты.

Далматов скорчил гримасу и выругался:

— Иди ты со своим стыдом… Ну, знаю такого — дальше что?

Он чувствовал себя неспокойно и старался говорить как можно меньше. Если следователям что-нибудь нужно, пусть сами узнают, доказывают, тратят на это время, запутываются. Обычно раздражительный Шумский был на редкость спокоен в разговоре с Далматовым. Он пропускал мимо ушей словечки, направленные в его адрес, и был донельзя вежлив с арестованным. Старший лейтенант с интересом смотрел на этого молодого упитанного парня. Если бы здесь находился Сергей Чтецов, то он сказал бы, что тот, рижский Далматов и этот — различные люди. Куда девалось собственное достоинство, куда пропала вежливость, которая бросалась в глаза каждому встречному? Перед Шумским сидел грубый, наглый хулиган, каких нередко приводили в милицию из пивной.

— Очень хорошо, — проговорил Шумский. — Значит, вы знаете и Кордова?

— Это еще ничего не значит. Я хотел с ним познакомиться, но беднягу убили раньше…

— Кто же его убил? — быстро спросил Шумский.

— Брось, гражданин начальник. Спроси кого-нибудь другого.

— Зачем же? Я вас хочу спросить.

Далматов сплюнул:

— Не знаю, не интересовался.

— А я знаю, — стукнул по столу кулаком Шумский. — Его убили вы, Далматов. И я вам докажу это. Вот полюбуйтесь. Старший лейтенант показал листы с данными экспертизы.

— Вы стреляли в саду. Пуля, гильза остались… Вы стреляли в товарища Эльмара Пуриньша — пуля и гильза остались. А стрелял-то один и тот же человек и из одного и того же револьвера! Кто же это, по вашему, был, а?

Далматов побледнел, глаза его, круглые, зеленые, налились кровью. Он сжал кулаки так, что затряслись руки, и, поняв, что попался, пробормотал:

— Не может быть…

— Может. И не может, а факт! Здесь есть все, — Шумский ткнул пальцем в папку, — о вашей деятельности. Меня сейчас интересуют подробности.