Опасная находка

Марк ненадолго удерживает мой взгляд, а затем отворачивается. Он снова разочарован. Пытается скрыть разочарование, но я вижу это по глазам. Я подвела его, снова.

— Хорошо, — решает он. — Но на этом и все, договорились? Если и теперь ничего не выйдет, Эрин, ты остановишься? Пожалуйста, не продолжай, милая. Не продолжай давить.

Он не смотрит на меня после этого, просто встает и выходит из двери ванной. Отстраненный. Одинокий. Я чувствую, что этот разговор — первый искренний разговор за довольно долгое время, и ближе мы от этого не стали. Между нами пролегла трещина. Чем больше я говорю, тем шире она становится. Он знает теперь об Энди, он знает о Холли, он знает о Патрике. Я не могу просто так позволить ему уйти. Мне нужно снова свести нас вместе, мне нужно больше делиться с ним.

— Марк, ты правда думаешь, что они нас не ищут? — выпаливаю я. Он оборачивается, удивленный.

— Кто, дорогая? — Он выглядит искренне сбитым с толку.

Не знаю, почему я выбираю именно владельцев самолета, а не что-нибудь более ему близкое. Но только они приходят в голову.

— Те, с самолетом. Возможно, ты прав, возможно, я сошла с ума, но я чувствую, как что-то приближается ко мне, Марк, к нам. Не полиция. Возможно, что-то, о чем я до сих пор даже понятия не имела. Я не знаю. Да, пусть это звучит глупо и параноидально, и у меня нет ни малейших доказательств этому чувству, но я буквально ощущаю это во всем. Словно они лишь ждут чего-то. Я пока не вижу, но я уже чувствую приближение…

Моя решимость тает от взгляда на его обеспокоенное лицо. Я, наверное, изъясняюсь сейчас как полный псих. И если я сама это чувствую, мне действительно стоит все это прекратить — продажу бриллиантов, интервью с Холли и все прочее, как он и сказал. Но вместо того чтобы остановиться, я лишь погружаюсь все глубже и глубже.

Марк возвращается в ванную и сжимает меня в объятиях, я же роняю голову ему на обнаженную грудь, прислушиваясь к стуку его сердца. Он знает, что нужен мне.

— Они не охотятся на нас, Эрин. Кем бы они ни были, они никогда не смогут нас разыскать. А даже если бы могли, они считают, что мы уже мертвы. Милая, это не о них нам стоит волноваться. Нам стоит беспокоиться о расследовании СО-15. И этот так называемый Патрик — почти наверняка член команды Фостера. Подумай сама. Если бы Патрик каким-то образом был связан с сумкой, то полиция к этому времени уже заметила бы, что он ошивается поблизости, разве нет?

Я молча киваю ему в плечо. Он прав, старший инспектор Фостер в некотором роде может стать нашей страховкой. Марк нежно целует меня в лоб и ведет к постели. Как по волшебству, мы снова вместе. Похоже, я уничтожила трещину между нами. Пока что.

Но, лежа рядом с ним в постели, я напряженно размышляю. Заметит ли полиция, что кто-то за мной следит? У них под носом радикалы переманили на свою сторону уязвимую молодую женщину. Они не заметили, что Эдди сунул нос в мою жизнь. Очень уж многое они не заметили. 

30

Суббота, 24 сентября

Третье интервью

Мой кофе исходит паром в пронзительно холодной комнате для допросов. Сентябрь выдался просто арктический. Охранник, присутствующий со мной в комнате здесь, в Пентонвилле, выглядит так, как будто шагнул сюда из сериала «Т. Дж. Хукер». Похоже, на десять процентов он состоит из шляпы и на девяносто — из бочкообразной груди. Хотя, может, я придираюсь? Он сегодня утром определенно в лучшей форме, чем я. А я чувствую, что все еще почти сплю, словно застряв в бесконечном джетлаге. Я помню небо над Бора-Бора, помню, какими теплыми были мои руки и ноги, помню ясные жаркие дни.

И надеюсь скоро проснуться.

Что, если остаток моей жизни пройдет в полусне, что, если я такой и останусь? Я думаю о Марке, который там, на морозе, бродит по оживленным улицам Лондона. Сегодня утром он ищет помещение под офис новой фирмы. Похоже, она начала становиться реальностью. Чуть позже он встретится с Гектором у нотариуса, чтобы подписать какие-то бумаги. Все складывается очень многообещающе.

Мой телефон вибрирует в кармане. Я отклоняю звонок. Это снова Фил. Он в ярости оттого, что мы вычеркиваем Холли из фильма; я написала ему об этом сегодня с утра, после чего он звонил уже три раза. Он недоволен. И еще я пропустила звонок от Фреда. Он хочет просмотреть записи, которые есть у меня на данный момент. Ему интересно. Довольно редко режиссер, получивший БАФТА и номинировавшийся на Оскар, проявляет хоть мимолетный интерес к дебютным фильмам вроде моего, но вот вам странности преемственности. Хотя, возможно, и нет. Пусть мы не родственники, просто он устроил меня на первую работу, я умудрилась ее не испортить, и с тех пор он за мной присматривает. К тому же он вел меня к алтарю. Я с радостью предоставила бы ему записи, но, конечно, большую их часть сграбастала СО-15. Объяснять это Фреду придется дольше, чем я могу себе сейчас позволить.

В коридоре раздается звонок открытия камеры. В отличие комнаты в Холлоуэе, в этой нет двери, только арка, ведущая прямо в коридор. Меня передергивает от вида грязно-белых тюремных стен, и я приказываю себе взбодриться. Определенно бывает и похуже. Жизнь всегда может стать еще хуже.

Снова раздается звонок.

Я поднимаю глаза и сквозь арку вижу Эдди Бишопа, красавца шестидесяти девяти лет. Он идет по скрипучему линолеуму коридора, сопровождаемый еще одним охранником.

На Эдди тот же серый шерстяной спортивный костюм, что и на других заключенных, но отчего-то именно на Эдди он смотрится совсем иначе. С тем же успехом он мог бы носить костюм-тройку, один из тех, что я видела на бесчисленных фотографиях из его досье. Он излучает авторитет. Хотя, возможно, мне просто так кажется, потому что я знаю о его преступлениях, знаю его историю.

Выглядит он как кокни-версия Кэри Гранта, и одному богу известно, как он ухитряется оставаться таким загорелым в тюрьме.

Он замечает меня и улыбается. Почему плохие парни всегда такие обаятельные?

Полагаю, потому, что в конечном итоге без привлекательной внешности сложно выживать, будучи плохим парнем. Без нее тебя называют просто бандитом.

Он выдвигает стул и садится. Мы наконец-то встретились. Я и Эдди Бишоп.

И мы улыбаемся. А потом вклинивается «Т. Дж. Хукер».

— Все в порядке, Эдди? Что-нибудь нужно? Воды? — Тон у него дружелюбный, веселый. Мы все тут друзья.

Эдди оборачивается — медленным, текучим движением.

— Не-а, Джимми. Все отлично. Спасибо большое. — Тон у него тоже веселый. Сегодня хороший день.

— Без проблем. Просто крикни, если что-то понадобится. — Он оглядывается на другого охранника, того, что привел Эдди, и кивает ему. Оба проходят через арку в коридор.

— Мы будем в конце коридора, в комнате отдыха. — Охранник обращается к Эдди, не ко мне. И с этими словами оба исчезают из виду, поскрипывая подошвами по линолеуму и оставляя меня сидеть с потрясенным видом.

Почему они уходят? Я ведь даже еще не включила камеру! Это весьма странно. Никто вчера на брифинге не предупреждал меня ни о чем подобном. Они оставляют меня одну в комнате с Эдди Бишопом.

Я размышляю, стоит ли мне пугаться. Думаю о сообщениях на автоответчике. Эдди убил множество людей, или по его приказу убили множество людей. Есть истории — целые книги историй — о пытках, похищениях, нападениях и всем прочем, что творили банда Ричардсонов и Эдди в течение сорока лет. Современные легенды. Ничего, конечно, нельзя доказать, никаких улик, никаких свидетелей.

Полагаю, пугаться мне стоит, но я не испугана. И внезапно меня озаряет: я ведь так и не выяснила, почему Эдди согласился сниматься в моем документальном фильме. Он наверняка получил миллион предложений и просьб рассказать о себе, но до сих пор ни разу не соглашался. У него нет такой потребности и склонности, насколько я могу определить. Но вот теперь, сидя напротив него, без охранников, с камерой, которая все еще не включена, я понимаю, что упустила нечто важное. Он должен хотеть чего-то от этой встречи. Эдди что-то от меня нужно. И мне, насколько я понимаю, тоже, так ведь? Сердце пропускает удар. Вот оно. Страх.