Опасная тихоня

Ладно, временно я оставила Пашкова в покое. И занялась Богаевской, вернее, теми сведениями, что заполучила в музыкальном училище. Информацию, которую я там накопала, трудно было назвать сенсационной, но пищу для размышлений она определенно давала. Из того, что рассказала мне бывшая преподавательница примадонны, сам собою напрашивался вывод: пятнадцать лет назад с тогда еще никому не известной Леночкой Богаевской случилось нечто, в одночасье перевернувшее ее короткую жизнь. Нечто, заставившее всю ее семью покинуть город, ведь их отъезд, судя по всему, был совершенно скоропостижным. И в город все это время она глаз не казала по той же самой причине. И вот вернулась, чего-то или кого-то испугалась и тут же сбежала. Допустим даже, что она испугалась Пашкова, однако какое отношение это имеет к Наташе и ее исчезновению? Что между ними общего?

Общего-то как раз немало — все-таки они, и Богаевская, и Наташа, одновременно учились в одном и том же музыкальном училище, а может, и в одной школе. Но дальше начинается некоторый разнобой. С Богаевской это загадочное «нечто» произошло в июне восемьдесят третьего, тогда же она покинула город. Наташка в это время сдавала экзамены и вела себя, сколько я помню, обычно, а пропала она вообще семнадцатого августа. Так что прямой связи на первый взгляд не прослеживается, вроде бы совершенно разрозненные события. А на второй? А на второй, чует мое сердце, не обошлось тут без Пашкова. Его (я почти уверена в этом!) испугалась Богаевская, заметка про его же славные комсомольские деяния почему-то хранилась у Наташи.

Вот только в милицию с этими открытиями не пойдешь. Там в лучшем случае вежливо меня выслушают, только чтоб отстала, в худшем — поднимут на смех. И будут правы по всем статьям: улики-то хилые. Может, Богаевская со стражами порядка была бы поразговорчивее, чем со мной, но где основания требовать от нее каких-либо показаний? Дела и того нет, оно давно закрыто, и никто его так просто, по моему желанию, не возобновит. Все, что остается мне, — продолжать свое запоздалое расследование самостоятельно и надеяться, что планеты выстроятся благоприятным для меня образом. Да, здесь можно рассчитывать только на фантастическое везение.

Телефон зазвонил, когда я уже стелила простыню на диване, готовясь ко сну. Я была почти уверена, что меня домогается Венька с какой-нибудь очередной инструкцией. Однако это был не он; впрочем, я сразу же узнала голос звонившего.

— Привет! — чуть хрипловато сказал Ледовский, замолчал, и я явственно расслышала музыку и женский смех. Откуда он звонит? Из какого-нибудь казино-мазино, не иначе?

— В чем дело? — холодно спросила я.

— Не сжимай кулаки, Капа, я далеко, и ты меня все равно не достанешь, — хохотнул Ледовский.

Я посмотрела на себя в зеркало: левая рука у меня и впрямь была сжата в кулак. Черт бы его побрал! Приказав себе не волноваться, я села на тумбочку для обуви и вытянула ноги так, что они перегородили крошечную прихожую. А потом повторила:

— Так в чем дело?

— Уж и позвонить нельзя, — вкрадчиво заметил Дедовский. — А если я соскучился? Давно тебя не видел.

Я посмотрела на часы:

— Четыре часа назад.

— Что?

— Ты меня видел четыре часа назад. А теперь говори, что тебе нужно?

— Ах да, — «вспомнил» Дедовский, — мы же с тобой сегодня виделись. И, знаешь ли, я был здорово удивлен нашей встрече. Как говорится, не ожидал, совсем не ожидал. Ты что же, примкнула к нашему лагерю, так надо понимать?

Ага, вот что его занимало!

— Пошел ты со своим лагерем! — пожелала я Дедовскому и швырнула трубку на рычаг.

Потом вернулась в комнату и рухнула на диван, натянув на голову одеяло, словно таким образом могла отгородиться от Дедовского и воспоминаний о периоде жизни, с ним связанном. Ну вот, всегда так бывает, все проблемы сваливаются на голову разом. А все почему? Потому что, вместо того чтобы решать их по мере поступления, я откладываю их до «лучших» времен. У меня так во всем, не помню случая, чтобы я хоть раз заблаговременно позаботилась о набойках на летних туфлях, всегда по осени забрасываю их на антресоли, а весною обнаруживаю, что мне ходить не в чем. С Дедовским у меня вышло как с летними туфлями, я его тоже закинула на антресоли своей жизни в надежде, что тем все и кончится, и вот уже четыре года после каждой случайной встречи неделями мучаюсь бессонницей и прикуриваю одну сигарету от другой.

Вот и теперь, около часа поворочавшись с боку на бок, я встала с дивана и отправилась на кухню — курить в открытую форточку. Морозный воздух проник в квартиру, но я, босая, в одной сорочке, не чувствовала холода — так была занята своей «проблемой», которая состоит в том, что я люблю Дедовского. Глупо, бессмысленно, банально, совершенно по-идиотски, без каких бы то ни было надежд и перспектив, если, конечно, не принимать во внимание перспективу свихнуться на этой почве и попасть в «желтый» дом. Вот, собственно, и все мои претензии к Дедовскому, если вас удивляет, почему я его посылаю подальше и сжимаю кулаки, услышав его голос.

Познакомились мы с Ледовским самым традиционным образом, для меня во всяком случае. Он тогда был заместителем директора довольно-таки крупного завода, я работала в «Вечерке» и брала у него интервью уже не помню в связи с чем: то ли к круглой дате, то ли по другому случаю. И он поразил меня своим напором, энергией, заразительным смехом, умением стойко сносить мои колкости и легко их отражать, не обижаясь и не обижая меня. А главное — он был достаточно высок, чтобы я могла не втягивать голову в плечи, находясь рядом с ним, и это меня более чем устраивало. Что до всего остального… Конечно, я знала, что у него есть жена, но это меня не беспокоило, ведь я не строила на его счет никаких планов. А он — на мой. Нас вполне устраивали наши ни к чему не обязывающие отношения, нечастые — раз в две недели — встречи на даче Ледовского (тогда, как и теперь, была зима). Мы ничего друг от друга не требовали, не обещали и не строили совместных прожектов на будущее. Словом, это был один из тех легких романов, какие нужно прерывать вовремя, пока они не превратились в тягучие и безнадежные. Не знаю, сколько бы это продолжалось, если бы однажды, уже весной, я случайно не увидела Дедовского с юной и совершенно очаровательной особой. Они сидели в машине, и Дедовский игриво трогал ее за подбородок. Достаточно недвусмысленная ситуация. Неожиданно сердце мое кольнуло, нет, не от ревности (ревновать мужчин такого склада совершенно бессмысленно), от любви. Я слишком поздно поняла, что ставки в этой игре были слишком высоки. С тех пор я хорошо знаю, что, затевая легкий флирт, никогда нельзя быть полностью уверенным, что он не обратится в любовь всей твоей жизни. Когда я поняла, во что влипла, то сама себе заявила:

— Все, Капуля, побаловалась, и будет. Зачем тебе эта головная боль, эти охи, ахи и сердечные замирания. Еще не хватало, чтобы ты повисла у него на рукаве и, преданно глядя в глаза, умоляла остаться. Нет, малышка, это не твое амплуа!

И как только я произнесла про себя вышеозначенный монолог, мозги мои встали на место, и я приняла единственно правильное решение: раз и навсегда порвать с Ледовским. Разумеется, без предварительного уведомления противоположной стороны. Просто не явилась на назначенную встречу, и все, хотя, понятное дело, сделать это мне было очень нелегко. Еще труднее мне пришлось, когда Дедовский стал мне звонить и спрашивать, что случилось. Я сказала: кино окончено. Ему бы радоваться, что затянувшееся приключение сошло на нет без утомительных объяснений, и утешиться с юной особой, так нет же, он еще месяца два мучил меня своими звонками. Жуткое время, не знаю, как я продержалась. Наверное, только на лошадиных дозах кофе и никотина. Впрочем, с никотином лошади, кажется, не в ладах. Одно скажу: если вы не знаете, что это такое, когда любовь и самолюбие сходятся в смертельной схватке, то я от всей души желаю вам и дальше пребывать в вашем счастливом неведении.

С той поры прошло уже четыре года. Ледовский сделал хорошую карьеру, его имя постоянно на слуху, вот и кандидаты в губернаторы стремятся заручиться его поддержкой, девочек он меняет еще чаще, чем прежде, а вот жена у него все та же. Я за время, прошедшее с нашего расставания, тоже на месте не стояла, точнее, не сидела: поменяла редакцию, добилась титула «лучшее перо области», ввязалась в дурацкую авантюру с документами, компрометирующими Крутоярова, а теперь еще навесила на себя новое ярмо — подвизалась на губернской политической ниве, но и у меня была одна неизменная величина — любовь к Дедовскому, с которой я ничего не могла поделать.

* * *

Предчувствия мои полностью оправдались: спала я преотвратно, а потому утром мне автоматически были обеспечены и головная боль, и круги под глазами. По этой же причине я потратила на завтрак и экипировку на десять минут больше обычного. Причем «излишки» ушли у меня на рассматривание в зеркале собственной физиономии, что я делаю не так уж часто, поскольку давно не надеюсь увидеть что-нибудь принципиально новое. И достоинства, и недостатки свои я давно знаю наперечет и скоро буду справлять десятилетний юбилей с того дня, как окончательно и бесповоротно смирилась с длиной собственного носа. Так или иначе, а синяки под глазами мне все же пришлось немного прикрыть тонким слоем тонального крема, уж больно изможденный у меня был вид, а мне совсем не хотелось пугать им учащихся музыкальной школы номер восемнадцать, которую я и собиралась первым делом посетить. Веньку я накануне предупредила, что припозднюсь, под благовидным предлогом непосредственного осуществления того самого взаимодействия с прессой, которому мы посвятили пространный план аж на три страницы (с моими дополнениями). Веньке моя идея понравилась, и он не стал особенно упорствовать, однако дал мне на все про все три часа. Ладно, попробуем уложиться.