Опасное хобби

Может, все-таки позвонить? И никуда не гнать, а просто послать деда к черту. Вот потеха начнется!

Сколько там времени-то осталось? Часа полтора, не больше. Дед же рассудка лишится от такой Димкиной наглости!.. Или все же заехать?.. Но почему Бай звонил не при нем, Вадиме? Как-то подозрительно все это, туфтой пахнет. И Бай тоже почему-то настаивал, чтоб обязательно заехал, обязательно… Уж не ловушку ли какую они задумали?

Однако минуты уже не тянулись, а почему-то мчались. Или это он так задумался, что счет времени потерял… Заеду, решил наконец Вадим как отрезал. Но ровно на три минуты, ни секундой больше. Скажу, чтоб с рэкетирами сам рассчитывался, а потом, в заключение, пошлю его в первый раз и по-настоящему к такой матери, что дед будет изумляться до конца дней своих…

Оставив машину за углом, Вадим вошел медленно, скучающе во двор и огляделся. Не заметив ничего подозрительного или просто непривычного глазу, скользнул вподъезд и стал быстро, без лифта, подниматься по лестнице. А почему он не воспользовался лифтом, подумал, только миновав третий этаж, и удивился сам себе, странной такой конспирации. В дверь Константиниди позвонил привычно: един раз длинно и один — коротко, поставил как бы свой обычный восклицательный знак. И стал ждать. Дед, как правило, минут по пять разглядывал всвой дурацкий перископ, неизвестно каким умельцем выдуманный, кто стоит на площадке, знаком ли, нужен ли, и только потом спрашивал, кто звонит, кого нужно, хотя отлично все видел сам. Идиотская привычка. Тоже мне, чекист дерьмовый! Генерал Богданов ему, видите ли, не по вкусу! А сам готов был сапоги ему лизать, лишь бы к ручке допустил…

Ну что такое? За дверью было по-прежнему тихо. Вадим, уже злясь, позвонил еще и снова стал ждать. Затем совершенно машинально, как случалось не раз у себя дома, потому что Ларка, эта круглая задница, порой забывала не то что закрыть на запоры, просто прикрыть за собой дверь… странно, вот уже больше полдня прошло, а он о ней ни разу не вспомнил, будто с ней все было впорядке и не сидела она в ожидании выкупа на даче у этих армяшек… но что это? К полнейшему изумлению Вадима, дверь беззвучно отворилась…

Абсолютно уже ничего не понимая, Вадим почему-то на цыпочках вошел в прихожую и потянул дверь за собой. Щелкнул замок. Стоп! Значит, дверь была только прикрыта? Но подобного дед не мог бы допустить никогда, ни в коем случае.

Чувствуя непонятную, но быстро приближающуюся к нему опасность, Вадим хотел было уже выскочить обратно из квартиры, но, прислушавшись, передумал. Было очень тихо.

Снова на цыпочках прошел он по коридору и, кинув взгляд на стены ближайшей комнаты, буквально обомлел: повсюду висели одни пустые рамы. Маленькая комната, большая, кабинет — везде одна и та же картина: пустота!

Вадим подошел к письменному столу и почувствовал, вернее, услышал, как под ногой что-то хрустнуло, причем звук показался оглушительным.

Глянул на ковер: пенсне, будь оно проклято! Но где же сам-то дед? И снова ахнул: да вот же он — в углу… Лежит навзничь на осколках стекла, а рядом перевернутые и разбитые его часы — напольная дубового дерева махина.

Первая мысль была автоматической: немедленно звонить в милицию. Убийство! И сразу же за первой — вторая: а кто докажет, что это не ты? Что это не твоих рук дело? Значит — бежать? А вдруг он жив?

Вадим, осторожно ступая и стараясь ничего не трогать, приблизился к лежащему старику, наклонился над ним и боязливо тронул лоб пальцами. Почувствовал какой-то необычный холод, не живой, а именно мертвый, бездушный лед. Или это просто от страха так показалось…

Кто же это сделал? И перед глазами вдруг совершенно отчетливо возник улыбающийся Бай. Но ему-то зачем? То есть как это — зачем? Вон же — все стены пустые! И когда только успел?..

И опять потекли перед глазами минуты, проведенные в Переделкине: Бай настойчиво предлагает выпить… задает совершенно ненужные и дурацкие вопросы… говорит, что звонил деду, отсутствуя при этом не меньше пятнадцати минут… приходит, уходит, словно время тянет. Наконец сообщает, что дед немедленно требует его к себе…

А дверь, выходит-то, была открыта. Для кого? Господи, ну надо же быть таким идиотом! Да для него, для Вадима, конечно! Вот для кого разыгрывался весь этот спектакль с незапертой дверью. Трагическая развязка…

Но почему он тогда уж, для полноты, так сказать, картины, еще и милицию не предупредил, что преступник скорее всего вдоме? А кто сказал, что не предупредил? Может, как раз в эту минуту оперативники и поднимаются по лестнице…

Вадим тут же метнулся к двери, приник к глазку, прислушался, но на лестнице никого не было.

Так, расписка-то Бая есть… а где же миллион? Димка его украл! Ясно как Божий день. И эта расписка выглядит теперь его собственным обвинительным заключением. Потому что свидетелей передачи денег у Бая окажется ровно столько, сколько ему потребуется.

Вадим тяжело выдохнул застоявшийся в легких воздух и вдруг подумал, что, может, зря он валит на Бая?.. Но тогда кто же? Эти придурки рэкетиры? А впрочем, почему бы и нет? Но дверь-то, дверь! Эти, наоборот, захлопнули бы, да еще на все запоры заперли, чтоб и открыть-то потом не сра ^зу.

Вадим провел ладонью по лбу и заметил, что она мокрая, будто под краном держал. Все! Что бы ни произошло, в любом случае здесь он теперь лишний. Нет его здесь, и никогда не было. Утром был, забрал картины, отдал Баю, взял расписку, а денег никаких не брал. А те, что в кейсе, там, в машине, те за совсем другие дела. Если угодно — картина жены. И — никаких!

Глядя под ноги, он вернулся в кабинет. Вынув из кармана носовой платок и накинув его на пальцы, как этот жест демонстрируют в каждом фильме все оперативники, чтобы не оставлять следов, Вадим попробовал открыть дверцы письменного стола — глухо. В этой сейф, значит, не лазали. О нем как-то обмолвилась Ларка. Искать у деда ключи — гиблое дело, у него кругом сплошные секреты… Хотя постой! Ларка говорила… да, точно, есть у деда старый матерчатый чемодан. На антресоли!

Осторожно ступая по ковру, чтобы, не дай Бог, не раздавить еще чего-нибудь, хватит уже, и без того придется эти замечательные ботинки выбросить где-нибудь, стекла ж наверняка на подошвах следы оставили, Вадим прошел по комнатам с пустыми стенами, вышел на кухню. Придвинул табуретку к антресоли. Кинул на нее газету и забрался. За дверцами была такая пылища, что и не хочешь, а наследишь. Вадим внимательно оглядел свалку из сумок и чемоданов, мешков и свертков и заметил наконец в самом углу неприметный такой клетчатый рулон — свернутый в трубку мягкий матерчатый чемодан. Осторожно, благо ростом природа не обидела, вытащил его, закрыл дверцы, табуретку поставил на место, а на газете развернул матерчатый сверток.

Вот оно! Батюшки святы! Ай да дед! Ведь и в голову не придет искать в таком зачуханном мешке, внутри рванья, Малевича, Кандинского, Шагала… Самое-самое, за чем так страстно охотился Бай, подлюка. И все расспрашивал, а что еще, а нет ли того-этого, да быть того не может, чтоб не было…

Да, вот уж этого вполне достаточно даже на краю света…

Вадим осторожно свернул все обратно, обернул газетой, осторожно открыл дверь, еще раз огляделся, теперь-то уж точно в последний раз, и, мысленно попросив у деда прощения, аккуратно и почти бесшумно защелкнул за собой входную дверь. После чего платком вытер дверную ручку…