Опасное задание. Конец атамана(Повести)

Жузбай притащил небольшой казан. От него несло таким сытным ароматом, что Ахтан от нетерпения заскрипел зубами. — Он никогда не думал, что обыкновенная баранина может так вкусно пахнуть, и с трудом удерживался, чтобы не оттолкнуть старика от казана. Слишком уж медленно выкладывал он на деревянное блюдо куски мяса. Зачем их выкладывать? Зачем?

Неотрывно, с загоревшимися глазами следили за руками Омартая и Кожгали с Избасаром. Они уже рвали мысленно зубами жирные куски, глотали их. От одного вида дымящейся баранины, от ее аромата сводило желудки и можно было захлебнуться слюной, даже головы слегка кружились, так хотелось есть.

Наконец, Омартай поставил блюдо на разостланный по кошме старенький дастархан, закатал рукава чапана и широким жестом показал на угощение.

— Ешьте, гости, не обижайте старого Омартая.

Три руки разом жадно схватили по куску мяса.

— Ешьте, — приговаривал старик, с удовольствием обсасывая кость. — Акбала, Жузбай, садитесь! Всем хватит. Не каждый день ловцам в сеть мясо попадает.

— Я, однако, ата, у вас останусь, — утолив немного голод, пошутил Кожгали. — Если у вас барашки сетью ловятся. Часто вы их так?

— Э, кто не имел баранов, тот их замучает пастьбой, — усмехнулся старик. — Не часто. Этого знакомый чабан привез. На рыбу сменял. Теперь из барашка лекарство сварю пополам с барсучьим жиром. Барсук уже есть.

— Лекарство? — удивился Ахтан.

— Хорошее лекарство выйдет, — подтвердил Омартай. — Вашего русского человека буду лечить, который зашибся, — и он бросил пытливый взгляд на Избасара.

— Помрет еще наш Яна! — вздохнул Ахтан.

— Не помрет, вылечу, — на губах Омартая усмешка.

Ее никто не замечает. Блюдо пустеет.

— Ешьте, ешьте, еще есть.

Позже, когда Кожгали с Ахтаном захрапели уже теперь на сытые желудки, Омартай стал рассказывать Избасару, как он около года назад перебрался в эту бухточку. Сообщил, что здесь рыбацкая артель, в которой он за сторожа, а сыновья работают ловцами, что поселок отсюда не так уж далеко. Туда к семьям ушли ловцы. Пока не стихнет шторм, они сюда не вернутся.

— Чего им здесь делать? На промысел не выйдешь, — развел руками старик, и его глаза как бы вновь обшарили Избасара. — А в Ракушах что у вас нового?

«Проверяет», — подумал Избасар. Он досадовал, что бухнул второпях про Ракуши. Шторм-то идет туда. Однако внутреннее убеждение подсказывало ему: надо рассказать Омартаю все, открыться. Иного выхода нет. Без его помощи до Ракуш не добраться: ни лодки теперь, ни припасов. Идти берегом — это наверняка попасть в лапы беляков.

И Джанименов жаркими глазами в свою очередь прощупывал каждую морщинку на лице Омартая, разглядывал его латаную-перелатанную одежонку, узловатые, расплющенные работой руки.

— Несладко живешь, сынок, — продолжал Омартай, — если перед штормом далеко в море пошел. Нужда, видать, заставила?

— Нужда, ата, иначе бы…

Старик положил на плечи Избасара руки:

— Говори, Избаке, кто русского стрельнул, зачем и откуда идешь? Почему маленький мылтык в твоем кармане лежит? — указал он на наган. — Может, ты красный большебек? — два зрачка впились в Избасара.

Это были глаза друга, а не врага, чуть водянистые стариковские глаза. Они не бегали по сторонам, не юлили, а смотрели открыто, с явным участием.

Избасар поддался им, поверил.

— Ты прав, ата. Не из Ракуши мы, красные большевики, аскеры мы. В Ракуши идем.

— Ой-бой, — обрадовался Омартай, но тут же спросил, прищурясь и перейдя на шепот:

— Если аскеры, показывай бумагу. Где твоя бумага?

Избасар снял ботинок и вытащил из-под стельки завернутый в промасленную непромокаемую бумагу, а сверху ее еще обмотанный клеенкой документ.

Омартай повертел его и вернул равнодушно.

— Откуда знаю? Совсем читать не могу.

Тогда Избасар достал спрятанную все в той же непромокаемой бумаге четвертинку газеты.

— Вот гляди, ата!

Омартай вскочил, заулыбался.

— Я этого человека знаю. Ленин его зовут. Он главный. А ты видел его? Ты его знаешь? По-русски за руку здоровался с ним? Он шибко большой? — засыпал старик вопросами Джанименова, и сам же отвечал: — Большой, конечно, а то зачем бы назвали так, а?

— Не знаю, зачем. Комиссар говорил, я не понял, — сознался Избасар.

— А зачем в Ракуши идете?

— Ленин послал. Он хочет Денику оттуда выгнать. Только, ата, молчи про это, пожалуйста.

— Кому не надо — не скажу. Омартай — сам красный большебек, у меня сын ушел к Ленину, Кайсаром его звать. Я тебе еще про Кайсара не сказал. Он старше немного Акбалы с Жузбаем.

И Омартай стал рассказывать. Глаза у него сделались жесткими, как и голос.

В поселке, оказывается, разместился взвод казаков Улагая. Офицер, который явился с ними, в первый же день приказал расстрелять двух стариков, а остальных жителей поселка выпорол.

— Всех? — переспросил оторопело Избасар.

— Я с Акбалой и Жузбаем здесь был, нас не выпорол. Еще хозяина промысла с родичами не тронул. А ловцов всех до одного стегал камчой.

— За что же?

— Э, сынок, разве бедняка спрашивают, за что его бьют. За бедность и бьют. А в этот раз за красных били. Кто-то офицеру сказал, будто бы ловцы в Астрахань на хозяйских причалках красных послали. Двух причалок тогда недосчитался офицер.

— А сюда он приходит?

— Чтоб ему подохнуть, собаке, чтоб его внутренности шакалы выели, — рассвирепел Омартай. — Приходил уже в шторм, вчера, значит, приходил. Меня за бороду хватал. Не знаю ли, спрашивал, про лодку, которая на Астрахань побежала. — Омартай вдруг секунду или две сидел молча, затем придвинулся к Избасару. — Погоди, не про вашу ли лодку он у меня узнавал?

— Кто знает…

— А ты где, в море уже, как удрал из Джамбая, назад повернул?

— В море.

— Хорошо, сынок, сделал, — Омартай сжал губы и долго сидел, перебирая по волоску реденькую бороду. И взгляд его в отсветах костра был сухим и жестким.

Среди расстрелянных был его брат, а среди тех, кто ушел на причалках в Астрахань, — старший сын Кайсар. Он-то и рассказывал про Ленина. Еще возле Ракуши один старый чабан рассказывал про Ленина Омартаю. Старик сейчас сидел и вспоминал поездку к этому акыну. Он пробыл у него несколько дней.