Опасность предельного уровня

Сдавшиеся боевики одинаково указали место обычной базы Юрки Шкурника и две дополнительные базы, куда, впрочем, из-за отдаленности он сейчас уйти не мог. По общей версии, Шкурник подозревал, что часть его отряда готовится сдаться властям, и загодя забрал у всех документы. А когда они все же сговорились и ушли, Шкурник с оставшимися восьмерыми верными ему боевиками остался на ближайшей базе и не решился преследовать десятерых. Они тщательно следили, не будет ли преследования, и не заметили его. Более того, группа, подготовившись к сдаче, три дня сидела в лесу под Гудермесом и вела переговоры с капитаном милиции Хамкоевым, который действовал с санкции начальника городского управления МВД, но своему руководству пока не докладывал, потому что не был уверен в окончательном результате.

– На поиски Табиба кто-то отправился? – поинтересовался Сохно.

– Милицейский взвод, – сообщил опер.

– Всего-то? Они и окружить не сумеют.

– Мы еще ночью сообщили Рамзану Кадырову. Он приказал отправить милицейский взвод и, в свою очередь, высылает два вертолета со своими людьми. У него к Шкурнику свой счет. Шкурника приказано брать живым.

– Они «возьмут» только его голову, – сказал Кордебалет. – Не знаю, как голова без тела может оставаться живой... Она не сможет дать показания, которые нам очень нужны.

Опер помрачнел, хотя прекрасно знал, что все будет именно так.

– Это их проблемы, – задумчиво сказал полковник Согрин. – Не нам вмешиваться в местные традиции. Меня другое интересует. Давно в ваших краях не было слышно про Джабраила Алхазурова?

– Давно не слышно. – Опер с удовольствием перевел разговор на другую тему. – По слухам, он осел где-то за границей. По крайней мере, семья у него в Германии, имеет дом и живет не слишком бедно... Наверное, и он где-то рядом. Его в международный розыск не объявляли.

– А вот это зря. Материалов для представления достаточно.

Такой вывод, судя по выражению его лица, оперу не понравился.

– Его у нас в народе любят.

– А этот... Капитан Хамкоев. Он, кажется, родственник Джабраила Алхазурова?

Опер пожал плечами:

– По большому счету, в какой-то степени мы все здесь друг другу родственники. Кажется, у Хамкоева и Алхазурова жены сводные сестры... Матери у них разные, отец один... Точно я не знаю. Может, и еще какое-то родство есть. А что вас Джабраил волнует? Он к этому делу отношения не имеет.

– Ни один из сдавшихся боевиков не упоминал его имени?

– Нет. – Опер был даже удивлен.

– Ну и ладно, – улыбнулся Согрин, прекращая разговор.

Улыбка была редким гостем на его обычно сосредоточенном сухом лице. И потому в ее искренность верилось легко.

До начала основных допросов оставалось время, Согрин отпустил опера вместе с протоколами предварительных допросов, которые ничего спецназовцам не дали, и достал карту Гудермеса. Ткнул пальцем.

– Толя, вот дом Хамкоева. Вот, за забором, бывший дом Джабраила Алхазурова. Походи там, полюбопытствуй. Тем более там ночью стреляли. Осторожнее только, собаку не обижай. Если будет возможность, дай своим знакомым сигнал, что ты здесь. Пусть готовятся.

Знакомые – это осведомители. Никто, естественно, не захочет официально признать себя осведомителем. Встречи могут состояться только в темноте, без чужих взглядов и чужих ушей.

Сохно согласно кивнул, засунул карту в карман и вышел.

– Пойдем и мы, – сказал полковник.

– Куда? – не понял Кордебалет.

– Я хочу посмотреть на того человека, что стрелял в Ахмата Хамкоева. Или в которого стрелял Ахмат Хамкоев. Как его... Али Паленый...

2

Джабраил Алхазуров, расставшись с Ахматом, который сразу вызвал милицию, сидел в своей комнате при выключенном свете, с ключом в замке и с пистолетом на столе перед собой. Пистолет он смазывал за несколько часов до стрельбы, и сейчас, в темноте, представлял, что по белой скатерти растекается небольшое масляное пятно. Он представлял себе это пятно очень явственно и сосредоточивал на нем все свое внимание, чтобы не нервничать из-за присутствия в доме, в соседней комнате, ментов, которые очень бы хотели поймать его, из-за суеты в саду, где сейчас множество людей осматривали место происшествия.

Джабраил уже осознал существенную ошибку, которую допустил, и Ахмат тоже не заметил этой оплошности. Но может найтись дотошный мент, который обратит внимание на то, что Ахмат встретил вызванную милицию с автоматом в руках. Автомат числится на нем, и это никого не смутит. Но какой дурак стреляет в темноту из автомата одиночными выстрелами, когда противников несколько? Здесь нужна очередь, только очередь... Причем очередь длинная, потому что противников больше. Нервная система любого человека заставит его, вопреки боевым навыкам, дать длинную очередь, чтобы оградить себя от встречной стрельбы. Сам Джабраил, еще в бытность свою полевым командиром отряда, на случай непредвиденной встречи с противником в ночном рейде всегда выпускал вперед человека с ручным пулеметом, потому что у пулемета высокая скорострельность, и он может наносить урон больший, чем автоматная очередь. Даже больший, чем очереди из нескольких автоматов. И не дает возможности противнику, шарахающемуся в сторону, самому очередью ответить. А тут... Одиночный выстрел... Похож, к сожалению, на прицельный, потому что при стрельбе «с живота» пули не так ложатся. Здесь выглядит так, что стреляли от плеча... Плохо... Но и это еще не все... Пуля... Если будет вскрытие, если будут извлекать пулю... Предположим, Ахмат сможет отговориться, что стрелял из пистолета. Тот же калибр – девять миллиметров, – что и у штатного ментовского «макарова». Но любой эксперт сразу отличит короткую пулю «макарова» от серьезной и увесистой, удлиненной пули «беретты-92». Но это все будет, скорее всего, завтра, если будет вообще... Сегодня судмедэкспертам не до различия пуль. И не будет, возможно, даже вскрытия, потому что дело кажется предельно ясным, мотив покушения очевиден, а героев дня не подозревают, как подозревали бы любого другого. Тем не менее, если кто-то из прибывших по вызову оперов окажется излишне дотошным, возникнет какое-то сомнение, и вскрытие могут произвести. Если произведут вскрытие и обнаружат пулю от «беретты», ее, конечно же, пошлют на баллистическую экспертизу, чтобы определить ствол, из которого стреляли, если он зафиксирован в картотеке. Каждый ствол, как пальцы руки человека, имеет собственные отпечатки. И эти отпечатки переносятся на пулю. Идентифицировать пистолет Джабраила Алхазурова можно без проблем, потому что этот пистолет «засветился» много раз, и его подробное описание наверняка имеется в картотеке любого антитеррористического подразделения, точно так же, наверное, как и его отпечатки пальцев.

Это беспокоило. Не тем, что сейчас вот произойдет разоблачение и кто-то, выломав ногами дверь, ворвется в комнату с автоматами на изготовку. Нет... Любая экспертиза – дело долгое, кропотливое, требующее тщательности и перепроверки. Время уйдет, сам Джабраил будет уже далеко и будет делать свое дело, которому многие постараются помешать. Но ему совсем не надо, чтобы ему мешали...

Беда в том, что здесь останется капитан милиции Ахмат Хамкоев, тогда, может быть, уже и майор милиции Ахмат Хамкоев, и все подозрение падет на него. И вопросы Ахмату будут задавать прямые, резкие и по существу. Вопросы, подкрепленные данными экспертизы. Сможет ли он ответить так, чтобы не сдать Джабраила? Надо подумать... Может быть, и есть вариант хитрого ответа... Не все сразу приходит в голову. Если будет что-то подходящее для оправдания, необходимо будет это обсудить с Ахматом, и даже, возможно, отрепетировать вероятный допрос. Если варианта не найдется... Что ж, тогда с Ахматом придется расстаться... Хорошо, что у Джабраила остался в наличии такой человек, как Урусхан. Урусхан по своей природе идеальный «чистильщик». Он умеет убрать любые следы так, что десять следственных бригад одного волоска в качестве улики не найдут и заподозрят в «зачистке» любого, только не его...

* * *

Во дворе свет зажгли, чтобы лучше было видно – все три сильные лампочки, что выведены на открытую летнюю террасу. Наверное, теперь видно стало хорошо, только на что им там смотреть, кроме трупа, который уже, судя по звукам, через калитку перетащили.

Свет через штору и в комнату тоже проникал. Растворял полумрак, как вода растворяет молоко. Там, во дворе, много людей, и к окну лучше не подходить, хотя оттуда, со света, никто не увидит человека в комнате, спрятавшегося за шторой. Джабраил по-прежнему сидел за столом и был внешне спокоен. Он и внутренне тоже был спокоен, потому что заставлял себя быть спокойным. Во всем доме только один Алан от такой ночной суеты готов был, кажется, с ума сойти. Лаял и лаял не переставая. Ахмат его, судя по металлическому звону, на цепь посадил. Цепь хозяин теперь за дерево цепляет. Раньше она к будке крепилась, но однажды Алан протащил за собой через половину двора и тяжеленную будку. Теперь Ахмат приспособил вместо якоря дерево – корни за землю держатся прочно. Пес с цепи рвется, того и гляди, металлические звенья разлетятся. Хорошо тогда ментам достанется. Да и поделом... Любопытно было бы посмотреть... Если сорвется Алан, Джабраил не вытерпит, выглянет, чтобы картиной полюбоваться...

На скатерти росло масленое пятно. Пистолет был хорошо, без жадности смазан, как Джабраил всегда смазывал оружие. И масло, когда он лежал на боку, стекало из-под кожуха затвора. Джабраил пристально смотрел на это пятно. Сейчас, при включенном во дворе свете, его было уже хорошо видно. И пятно помогало думать. Смотришь вроде бы на пятно и даже сосредоточиваешь на нем внимание, чтобы отделиться от того, что за стеной и за окнами происходит. И не думаешь о том, что там происходит. Но о другом все-таки думаешь, потому что о другом не думать нельзя. Слишком важный это вопрос, чтобы оставить его без решения.