Опасность в бриллиантах

— И это в самом деле так, Дафна? Романтическая встреча, зашедшая слишком далеко? — «Прекрати орать на нее, сукин ты сын! Хватит вести себя так, будто ты имеешь право на ревность только потому, что это у нее случилось с чертовым не тем Бексбриджем».

Она густо покраснела, глаза затуманились.

— Я винила себя долгие годы, Каслфорд, и не позволю, чтобы вы сейчас начали делать то же самое. Бексбридж тоже меня обвинил. Этот несносный старик даже читал мне нотации. Дескать, я заманила его сына, во всем виновата моя натура. — В глазах Дафны заблестели слезы ярости. — Видите ли, я пыталась его остановить. Я умоляла его остановиться, но он не послушался. Многие считают, что женщина заслуживает всего этого только потому, что позволила мужчине поцеловать себя. Сама я отказалась от этих мыслей давным-давно, но знаю, что они по-прежнему остаются распространенным убеждением.

Все еще злясь, жалея, что Латам далеко, а не здесь и сейчас, Каслфорд сел рядом с ней. Они сидели на бревне, обуреваемые самыми разными эмоциями. Он смотрел на изысканный профиль, а она боролась со слезами и пыталась взять себя в руки. Каслфорд представлял себе, как старый герцог делает ей выговор, утверждая, что изнасилование произошло только по ее вине, Дафна права, у мужчин эго привычное оправдание.

— Если хотите знать, я не считаю, что, женщины сами напрашиваются на такую жестокость.

Она сумела выдавить жалкую улыбку, но глаза ее затуманились еще сильнее. Она вытерла слезы ладонью и легонько, игриво ткнула его в бок.

— Если бы вы так считали, то получили бы меня несколько недель назад и давно забыли бы мое имя.

Он забыл много имен, но это не забудет никогда, тут Каслфорд не сомневался. Он поймал ее руку, переплел пальцы.

— А как об этом узнал Бексбридж?

— Я ему рассказала.

— Правда? Вот умница какая. Той скотине небось даже в голову не приходило, что гувернантка окажется такой храброй.

— Я решила, что он должен знать, что сделал его сын. Я же понятия не имела, что такое случалось и раньше. Он прочитал мне ту жестокую, оскорбительную нотацию. Да, вспоминая все это потом, я поняла, что на самом деле он не вкладывал в свои слова истинного пыла, и подумала, что, вероятно, ему уже не раз приходилось делать девушкам такие выговоры и это давно приводит его в уныние.

Каслфорд поднес ее руку к губам и поцеловал.

— Рассказав, вы его шантажировали, чтобы он оказал вам материальную поддержку?

— Ничего подобного. Он сказал, что должен меня выгнать, но все-таки он отошлет меня к одной женщине на север, и я смогу у нее жить. Я должна буду оставаться там, тогда он обеспечит мне денежное содержание. Как он заявил, он не желает, чтобы я, грешная Иезавель, имела возможность и дальше развращать его сына. И он не желает, чтобы я возвращалась обратно в свое родное графство или в Лондон и там распространяла сплетни. — Дафна вздохнула и пожата плечами, — Шантажировала я его потом.

Каслфорд невольно рассмеялся.

— Почему-то мне кажется, что на это стоило посмотреть!

— Ну, я же стала старше, так? И все-таки стала намного мудрее. Я долго размышляла над тем, что сделал Латам со мной, а как раз перед моим, отъездом была еще эта совсем юная девушка-судомойка. Я закипала два года и, в конце концов, закипела.

— Должно быть, Бексбриджа потрясло превращение мисс Эйвонли в грозную миссис Джойс.

— Он почти ничего не говорил. Это я сказала ему, что не собираюсь жить у Маргарет вечно, а намерена вернуться в свое графство. И тогда он предложил мне поселиться на той земле в Миддлсексе. Сказал, если я буду жить там, не высовываться, не пытаться вступить в контакт с его сыном и не распускать сплетни о случившемся, со временем он придумает, как закрепить за мной этот участок навсегда.

— И на этот раз никакого денежного содержания?

— Поначалу было. Но когда я основала «Редкие цветы», то сама от него отказалась. Для меня это были грязные деньги. — Дафна посмотрела на их сцепленные руки. — Ну вот, теперь вы все знаете.

Ее улыбающиеся губы дрожали. Казалось, что после того, как она все рассказала, мужество покинуло ее. Глаза снова налились слезами, лицо сделалось нежным, юным и беспомощным.

— Я никогда никому этого не рассказывала. Оказывается, это проще, чем я думала.

Несмотря на всю свою гордость, она была такой ранимой, а еще — такой очаровательно прелестной в серебристых ранних сумерках.

В ее истории оставались дыры, и у Каслфорда сразу возникли новые вопросы. Он мысленно обругал себя за это и старательно подавил свое любопытство. Наверняка ответы не дадут ему ничего существенного. Вероятно, она просто пропустила кое-какие мелочи, чтобы история не показалась ему слишком, длинной.

— То, что вы поделились со мной, Дафна, для меня большая честь. — Он встал и помог подняться ей. — Я и раньше жалел о том, что не рассказал всем про тот случай с Маргарет. А теперь, зная, что это позволило ему терзать вас и других… никогда себе не прошу.

Дафна шагнула к нему и заглянула в глаза.

— Он очень умен. Он устраивает так, что порядочные люди винят за его грехи себя. Вы же не могли знать, что подобная безнравственность вошла у него в привычку.

— Тогда этого не знал, но в любом случае мне было известно о нем больше, чем другим.

Вне всякого сомнения, то было самым трусливым решением за всю его жизнь, это он понял уже давно. Но правда, рассказанная о Латаме, непременно привела бы к дуэли, другим путем они бы ничего решить не смогли.

И несмотря на все свое отвращение, Каслфорд не хотел убивать человека, долго бывшего его ближайшим другом, человека, который — если отбросить отдельные отличия — все же во многом походил на него самого. И все же это следовало сделать или сразу, или после трагедии с Мари.

— Я не хочу, чтобы вы винили кого-либо, кроме него, — сказала Дафна. — Пожалуйста, не заставляйте меня пожалеть о том, что я вам доверилась.

Каслфорд притворился, что принимает это отпущение собственных грехов. Он поцеловал ее в губы, потом в щеки, все еще соленые от уже высохших слез, взял Дафну за руку.

и они пошли в гостиницу.

Комнаты им уже приготовили. Хозяин поспешил заверить его светлость, что и горячая вода тоже есть.

Каслфорд вместе с Дафной направился к лестнице.

— Думаю, соблазнить вас сегодня ночью будет в некотором роде непорядочно, — сказал он.

— В некотором роде?

— Я бы объяснил лучше, если бы мог. Но я не хочу, чтобы вы поняли меня неправильно, не хочу, чтобы вы решили, будто все, рассказанное вами сегодня, что-то изменило, за исключением, пожалуй, части, касающейся соблазнения.