Опасность

И Партизан, увы, не замедлил появиться. Правда, не самолично. Появились на экране результаты его труда. Когда в хронике происшествий диктор заговорил о двух сильных взрывах, сегодня рано утром потрясших столицу, я замер в тоскливом ожидании. Что называется – накаркал. К первому из двух происшествий Партизан, однако, явно отношения не имел. Потому что лимузин директора «Гольф-Банка» мистера Джеймса Нестеренко был взорван при помощи обыкновенной армейской гранаты РГД-5 – причем, таким способом, каким обычно выясняют между собой отношения удачливые банкиры. Лимузин – вдребезги, а хозяину – первое предупреждение. А насчет чего предупреждение – так это воротилы бизнеса промеж себя и так знают. Знают, но не скажут. Ни Лубянке, ни Петровке.

– Какую машину загубили, сволочи! – с чувством сказал доселе молчавший Юлий, глядя на почерневшие обломки бывшего лимузина мистера Джеймса. – Грязная, гнусная работа… У меня нет слов.

– Да уж, это вам не Партизан, – пробурчал я, испытывая легкое облегчение.

– Какой еще партизан? – заинтересованно встрепенулся Юлий.

– Есть, по-моему, в Москве один… – начал я, но заткнулся на полуслове. Ибо показали результаты второго, еще более сенсационного взрыва. Как и в случае с лимузином Нестеренко, из людей при взрыве никто не пострадал. Но зато сам взрыв… У меня уже почти не оставалось сомнений, что это сделал он, а когда за кадром скороговоркой назвали тип взрывного устройства и тротиловый эквивалент, сомнений не осталось вовсе.

– Ты смотри, ты смотри… – забормотал Юлий, вперившись в экран. – Мать честная, что делается…

И правда: посмотреть было на что. Новой жертвой безоболочного партизанского заряда стал Иван Федоров собственной персоной. То есть, памятник, конечно. Судя по всему. Партизан с каждым разом все совершенствовал свое мастерство, неуклонно превращаясь из любителя в аса.

Сама фигура первопечатника не очень пострадала. Однако взрывная волна выбила у него из рук листы «Апостола», и теперь культяпая федоровская рука зависла в немыслимой позе.

Это было не просто варварство. Это было утонченное, хорошо продуманное варварство. Знак того, что Партизан переходит на другой уровень. Предупреждение лично мне, но только неизвестно о чем. Банкирам, черт побери, было проще. Они-то знали, как избегать дальнейших взрывов: да и нет не говорить, черное с белым не брать. А вот чего хотел Партизан, кроме взрыва? Власти, денег? Чушь и ерунда. Таким образом ни власти, ни денег не добьешься. Тогда в чем же дело?…

– Представления не имею! – пожал плечами Юлий. Я сообразил, что последний свой риторический вопрос пробурчал уже вслух.

Набрав побольше воздуха, я стал рассказывать своему МУРовскому напарничку все, что знаю о Партизане. И все, что я хотя бы догадываюсь о Партизане. Юлий очень внимательно и сосредоточенно выслушал заунывный рассказ, а затем проговорил без своей обыкновенной жизнерадостной улыбочки:

– В этом что-то есть. Но не поверят…

Вот если бы, продолжил свою мысль Юлий, этот Партизан после каждого взрыва звонил бы в газеты или, допустим, оставлял на месте происшествия свои визитки – то моя версия начальством была бы признана убедительной. Но Партизан (если он, кстати, существует) не заинтересован, очевидно, в широкой рекламе. А в тонкости подрывного почерка никто вдаваться не станет. Особенно если каждый день в одной только Москве непрерывно кто-то что-то взрывает. Безоболочные бомбочки, говорите? Да ими нынче каждый второй пользуется! А каждый первый – обычными гранатами. Мода пошла такая.

– Но вы-то, Юлий, мне верите? – стал допытываться я. Возможно, в голосе моем прорезались слезливые интонации, поскольку Юлий покровительственно похлопал меня по руке (до плеча он не доставал). Ну, он-то, безусловно, своему напарнику верит.

Прозвучало это красиво, но неубедительно. Скорее всего, Юлий просто счел мои партизанские фантазии родом легкого неопасного прибабаха. Такое ведомственное заболевание. У водолазов профессиональная болезнь – кессонная, у шахтеров – силикоз, а у чекистов – подозрительность. Правильно я говорю, товарищ Берия?…

Пока мы обменивались любезностями с Юлием, искореженный памятник первопечатнику потихоньку исчез с экранов и пошли многочисленные версии происшествия. Комментатора, если я не ошибаюсь, особенно вдохновила одна. Версия о причастности к взрыву белорусских националистов. Которые-де решили покуситься на Ивана Федорова с целью отомстить за Франциска Скорину. От такого вопиющего идиотизма я чуть ли не застонал, как будто мне отдавили ногу. Я хорошо представил себе, как настоящий Партизан где-то вот так же, как и мы, сидит перед телевизором и радостно хихикает в кулачок. Месть за Скорину, значит? Вот кайф! А не взорвать ли мне завтра еще что-нибудь? – возможно, думает он. – Для интересу. Поглядеть, что эти дураки придумают…

Не-ет, нужно было поскорее возвращаться в Москву. Нельзя бросать столицу на произвол судьбы. Хотя можно подумать, будто мое присутствие в Москве убережет ее от новых выходок Партизана…

Ни черта подобного. Как взрывал, так и будет взрывать. А телекомментаторы будут изощряться в версиях одна глупее другой.

По правде говоря, мне так и так предстояло возвращаться в столицу. После беседы с мадам Поляковой алма-атинская версия бегства Лебедева все больше казалась мне хитроумной подставкой, ловушкой для дурака. Зато вот идея с неизвестным лебедевским внуком-бизнесменом все больше захватывала мое воображение. Мне на плечи бросается внук-бизнесмен… Умел ведь классик писать созвучно любой эпохе.

Дело за малым, подумал я. Как бы мне все-таки проверить версию с Алма-Атой, так сказать, заочно. Чтобы кто-то поехал и проверил. И хорошо бы – Юлий. У него та еще хватка. Если это подставка, то он сразу поймет. А я пока займусь Петрушей с ВДНХ. Бывшей ВДНХ, ныне ВВЦ.

– Чуть не забыл, – внезапно осведомился у меня бдительный напарничек. – Мы идем сегодня отыскивать эту Селиверстову или дело сделано?

В этот момент я все и придумал.

– Ну, как вам сказать, Юлий… – начал я свой рассказ о встрече на улице имени Чапаева с госпожой по фамилии Полякова. Рассказ мой был почти точен. Я лишь затушевал некоторые детали и выпятил другие. В результате моих невинных манипуляций версия с внуком превратилась в исчезающе слабую зацепку, зато алма-атинский след стал выглядеть до того заманчивым, что у Юлия загорелись глаза. Теперь мой напарничек обязан сам принять ответственное решение и ни в коем разе не догадаться о моих хитростях. Дружба, конечно, дружбой, но табачок врозь.

– Как же нам поступить? – спросил Юлий. Он, кажется, догадался, что на этом участке расследования дороги наши разойдутся, и изготовился избрать более перспективный участок пути. Давно замечено, что в некоторых ситуациях самой лучшей ложью оказывается правда. Потому что твой напарник не поверит и все равно сделает наоборот.

– Версия с Алма-Атой, – проговорил я, стараясь, чтобы лживость и неискренность на моем лице прочитывались с первого раза, – кажется мне слабой. На мой взгляд, правильнее обратить особое внимание на московский вариант…

Я сделал паузу, чтобы Юлий хорошенько осознал мой подлый маневр. Важно было не переборщить, но и недожать тоже было нельзя.

– И как же мы разделимся? – с живостью поинтересовался напарничек.

– Очень просто, – я намазал на простую горбушку правды толстый камуфляжный слой самого мерзкого лицемерия. – В столицу Казахстана, так и быть, съезжу я. Просто так, для очистки совести. А вы, как мой напарник, займетесь московским, наиболее убедительным следом. Считайте, Юлий, это моей благодарностью за то, что вы меня сегодня выручили.