Опасные клятвы

А может быть, подумала я, оглядывая чайный сервиз и вспоминая поместье в Ирландии, может быть, и вовсе нет.

28

ТЕО

Как только я узнал, что Марика в безопасности, как только Николай сказал мне, что доктор констатировал ее истощение, но в остальном она в основном здорова, я сбежал обратно в Дублин.

Думаю, это была форма покаяния, больше чем что-либо еще. Способ оправдать себя, вернувшись в поместье, где мы с Марикой разделили несколько самых счастливых моментов. Как только я ступил на борт частного самолета, меня захлестнули воспоминания о ней: о том, что я сделал с интерьером самолета для нашего медового месяца, о вкусе шампанского на моих и ее губах, о том, как она прижималась ко мне, когда я погружался в ее тепло и брал ее, не обращая внимания на то, кто еще может увидеть.

И я помню, что тот, кто увидел, положил начало концу.

Как только я выхожу из машины перед особняком, на меня обрушиваются воспоминания. Марика, стоящая здесь со мной, видящая дом, который я построил как свидетельство борьбы и успеха моей семьи, мягкое удивление на ее лице, когда она воспринимала все это. В тот момент я сразу же смог увидеть будущее, которое я хотел видеть с ней - здесь, а не в Чикаго.

Усадьба полна воспоминаний, сладких и приятных. Губы, руки и тело Марики, сплетенные с моими - у двери, в гостиной, в кровати, которая была нашей. Я заставляю себя спать в ней, лежать, глядя в потолок, и вспоминать каждые моменты и хорошие, и те, когда я заставлял ее ненавидеть меня. Те, где я потерял контроль над собой и все испортил. Я наказываю себя единственным известным мне способом, воспоминаниями и сожалением. Я хожу по дому, как призрак, вспоминая то, что я говорил ей, когда показывал каждый дюйм, разговоры, которые мы вели на кухне, то, как я представлял себе наших детей, бегающих по нему в каждое время года. Каникулы, лето, солнце и снег, я представлял себе все это.

Теперь я возвращаю себе все ее мучения, заставляя себя переживать все это снова и снова.

Оказавшись здесь, я вспоминаю, что не забрал кольцо. Так будет лучше, говорю я себе, не могу представить его на пальце другой женщины. Интересно, что она с ним сделала, выбросила, как я полагаю, потеряв десятилетиями хранившуюся семейную реликвию, и в этом я тоже виню себя. Я думаю о женщине, на которой мне придется рано или поздно жениться, если я хочу сохранить свое место, неизвестной женщине, которую почти наверняка выберут для меня за дублинским столом, и чувствую вину другого рода, потому что, кем бы она ни была, она всегда будет сравниваться с тем, что я потерял.

Марика была ближе всех к тому, чего я так жаждал, единственным вкусом любви, который у меня был. Я больше никому не смогу дать ее или почувствовать. Я буду держаться замкнуто, отстраненно хотя бы для того, чтобы не повторять ошибок.

Какой бы брак я ни заключил в следующий раз, он будет самым традиционным. И это тоже наказание, которое я для себя определил.

Документы на развод я отправил еще до отъезда, поручив своему адвокату позвонить мне, как только они будут подписаны. Это было, пожалуй, самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать, но я дал Марике обещание. Я выполнил его в точности, открыв счет, на который переведут деньги ей сразу после подписания бумаг, и это будет значительная сумма. У нее больше не будет причин разговаривать со мной. Скорее всего, я больше никогда ее не увижу. И каждый раз, когда я вспоминаю об этом, мое сердце разбивается вдребезги.

Я сказал Финну, что не знаю, когда вернусь в Чикаго. Я оставил дела в его руках, чтобы теперь они были в порядке, хотя остальные за столом не были склонны радоваться моему решению. Я сказал им, что еду в Дублин, чтобы посоветоваться с здешним столом насчет новой жены, и они мне поверили. Мне придется вернуться домой с какими-то перспективами, если я не хочу, чтобы меня сочли лжецом, но это проблема на потом.

Пока же я спрятался подальше. Прошло уже несколько дней, хотя я не считал их. Они слишком длинные, без нее, и ночи бессонные. Всю свою жизнь я не верил, что кто-то сможет заставить меня чувствовать себя так. Я никогда не рассматривал такую возможность. И я задаюсь вопросом, в какой степени это причина того, что в конце концов я потерял ее.

Если бы я мог что-то сделать, искупить свою вину, унизиться, чтобы вернуть ее к себе, я бы сделал это. Я бы умолял ее, если бы это было необходимо. Но она ясно дала понять, что это не имеет значения. Ничто не заставит ее простить меня, и я понимаю, почему.

Из всех сожалений, которые я испытываю после нашего короткого брака, то, что наше последнее время вместе было наказанием, - самое худшее. Я хочу, чтобы наши последние минуты вместе были чем-то другим, но есть только это: ссора в гостиной, а потом тот последний раз, когда я держал ее на руках, в подвале, где ей было больно снова и снова.

Мне кажется, что прошла почти неделя, когда я выхожу в задний сад. Там работает персонал, который следит за его благоустройством и обрезкой, меняя его по временам года, и он выглядит так же прекрасно, как и тогда, когда я был здесь с Марикой. Я иду по каменной дорожке, ощущая какое-то смутное оцепенение при взгляде на кустарники и цветы, и думаю, смогу ли я когда-нибудь получить ту же радость от пребывания здесь, что и раньше. Смогу ли я когда-нибудь почувствовать то же самое, да и нужно ли это вообще.

Она не может простить меня, и я не уверен, что когда-нибудь смогу простить себя.

Я настолько погружаюсь в свои мысли, что почти не слышу шагов, спускающихся по тропинке. А когда слышу, то сначала не придаю этому значения, полагая, что это кто-то из моей охраны пришел сообщить мне что-то, что, по их мнению, я должен знать. Но шаги, как я понимаю, недостаточно тяжелые. Они легкие, мелкие, и я пытаюсь понять, должен ли был сегодня прийти работник домоуправления.

Вряд ли.

Медленно оборачиваюсь. И когда я вижу фигуру, идущую ко мне, я чувствую уверенность, что, должно быть, сплю.

Я вижу знакомую стройную фигуру, длинные светлые волосы, широко расставленные голубые глаза, нежное лицо, которое я помню, как ощущалось в моих руках, и каждая частичка меня болит от внезапной, болезненной потребности, которая проносится через меня так быстро, что перехватывает дыхание.

Я уверен, что мне все привиделось. Я окончательно сошел с ума, думаю я, наблюдая за тем, как Марика идет ко мне, ее шаги немного нерешительны, губы нервно поджаты. Я застыл на месте, размышляя, не снится ли мне все это на самом деле, не проснусь ли я, если пошевелюсь, если так, то я буду стоять здесь вечно.

— Тео. — Она шепчет мое имя, подходя ближе, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки от меня, и я смотрю на нее, все еще не веря тому, что предстает перед моими глазами. Я опускаю взгляд на ее левую руку, замечая отсутствие кольца, и чувствую внезапную, глубокую уверенность в том, что это не сон. Это реальность, и она здесь не по какой-то веской причине.

— Ты пришла, чтобы лично передать документы о разводе? — Мой голос пересох, застрял в горле, и Марика бросает на меня грустный взгляд.

— Нет, — тихо говорит она. — Я еще не подписала их.

Я резко смотрю на нее, и меня охватывает смятение.

— Ты их не получила? Я сказал своему адвокату перед отъездом...

— Я получила. — Ее голос все еще мягкий, и я хочу слушать его вечно. — Твой адвокат предал их. Они в кабинете Николая... ну, в кабинете нашего отца, который раньше был..., — ее голос прерывается, и она тяжело сглатывает. — Тео...

— Марика...

— Позволь мне сказать то, ради чего я сюда пришла, — шепчет она, слова так и норовят сорваться с языка. — В конце концов, я проделала весь путь сюда. — На ее лице появляется грустная улыбка, и она медленно переводит дыхание, глядя на меня с выражением, которое я не могу полностью прочитать.