Опасные забавы

Он заговорил вполголоса:

– Некоторые предпочитают ловить рыбу вверх по течению, надеясь, что она сама собой выплывет. А вот я стараюсь вытащить каждую из глубины и тяну как можно чаще, чтобы она удержалась на наживке. – Помолчав несколько минут, проговорил: – А, поднялась!

Розали затаила дыхание и, не двигаясь с места, следила за его действиями.

Он поднял удочку и радостно воскликнул:

– Я подцепил рыбу, так что пусть она еще немного поплавает.

Вскоре, наматывая катушку, он отступил на несколько шагов.

– Тяжелая. Передайте мне сачок, он мне сейчас понадобится.

Она тут же подала его Джервасу, и когда он вытащил добычу, тоже воскликнула:

– Да эта рыба гораздо больше вчерашней! – Не в силах смотреть, как он глушит рыбу, она закрыла глаза, а после протянула ему корзину.

– С красно-коричневой наживкой мне всегда везло. В следующий раз я попробую другую приманку – бабочку-медведицу. С ее помощью я вчера поймал хариуса. В этом сезоне они жирные и лучше форели.

Первый улов герцога оказался самым удачным, но он поймал еще двух хариусов и маленькую форель, которую тут же бросил в воду. Он признался, что страшно голоден, и Розали достала из другой корзины холодного цыпленка, хлеб, сыр и вино, приготовленные женой хозяина гостиницы. Во время обеда девушка почувствовала себя спокойно и уверенно, хотя ее будущее оставалось неясным, как и подлинные намерения герцога.

– Места у вас здесь просто замечательные! – проговорил Джервас.

Розали улыбнулась и откликнулась:

– Я редко бываю в Бибери, и мне тут все почти так же вновь, как и вам, ваша светлость.

Он подсел к ней поближе и спросил:

– Почему вы не называете меня Джервасом, когда мы наедине?

– Non, nоn, – взволнованно запротестовала она, перейдя на французский. – Вы герцог, и мне неудобно обращаться к вам по имени.

– Но почему, если мне это приятно? Я не люблю слышать эти слова «ваша светлость» от кого бы то ни было, мне все время вспоминается мой покойный отец. Ну, назовите меня по имени хоть раз, – требовательно сказал он.

– Джервас, – сказала она, проглотив последний звук и сделав ударение на втором слоге.

– Шерве, – повторил он. – По-французски мое имя звучит куда приятнее.

– Как и большинство слов.

Ей показалось, что он снова хочет поцеловать ее. «Интересно, на что он еще может решиться?»

– Наверное, отсюда Париж кажется вам очень далеким, – снова заговорил он. – Вы по нему скучаете?

– Иногда.

– Из разговоров с вашими знакомыми актерами я узнал, что вы прожили там все годы революции.

– Я родилась в жаркий летний день, за две недели до взятия Бастилии. Так что я – ровесница революции. Девочкой я видела, сколько зла творилось во имя свободы, равенства и братства.

Ненавязчивые расспросы помогли Джервасу разгадать немало загадок, хранившихся в глубине ее души. Она поведала страшную историю о своем крестном отце, аббате де Буйоне, схваченном толпой и повешенном на фонаре. Она рассказала ему об актерах из «Комеди Франсез», арестованных и брошенных в тюрьму. Они ждали суда и смертного приговора. Однако их спасло вмешательство судебного чиновника, в прошлом актера, – он уничтожил обвинительные документы, и все были освобождены. Ее голос стал мягче, когда она заговорила о своей любимой крестной матери, мадемуазель де Монтансье.

– Хотя она пользовалась покровительством Марии-Антуанетты, но после свержения монархии стала на сторону народа и поставила несколько пьес, прославляющих республиканские добродетели. Однако патриотизм ее не спас, ее обвинили в участии в роялистском заговоре, разумеется, ложно, и в намерении сжечь Национальную библиотеку. А потом разоблачили как врага нации и посадили в тюрьму. Причем все это делали люди, посещавшие ее салон над кафе «де Шартр».

– И никто не мог вступиться за нее и защитить?

Розали покачала головой.

– Она провела почти год в Petit Force [15] . Мы ходили к ней – моя мама и я. Комитет общественного спасения разрешал посещать тюрьмы. Я боялась, что тюремщики не выпустят нас, что и нас бросят в камеру; мне до сих пор снятся эти кошмары. – Она опустила глаза и вздрогнула, когда он взял ее руку в свою.

– Да, вы росли в трудную и мучительную эпоху, – мрачно заключил он.

– Страх царил повсюду, он правил городом. Моих родителей тоже подозревали. Мама часто выступала на сцене Королевского театра в Версале – там было так красиво, говорила она мне, все золотое, голубое и цвета слоновой кости. В душе она оставалась верной монархии, хотя старалась это скрывать. Пока «Гранд-опера» была открыта, она продолжала работать, и я помню, как вечерами она возвращалась в слезах, ей было больно и тяжело выступать перед людьми, приговорившими королеву к смертной казни. Но она нравилась республиканцам, Бонапарту и jeunesse dor'ee [16] , и ее популярность помогла нам выжить.

15

Французская тюрьма (фр.).

16

Золотая молодежь (фр.).

– А что ваш отец?

– Теоретически он защищал права личности и, по британским стандартам, считался бы радикалом, но ему претила жестокость политики и политиков. И, по-своему, он был патриотом. Когда Франкер, директор Парижской оперы, поставил антианглийскую пантомиму, отец в знак протеста отказался играть в оркестре. Но мы не голодали, он сам сочинял музыку и давал уроки игры на скрипке, а мама много зарабатывала. В это время я тоже начала танцевать.

От резкого порыва ветра на них посыпались пожелтевшие ивовые листья. Джервас приподнялся и воткнул один из них в волосы Розали.

– У вас была очень интересная жизнь, Розали де Барант. В сравнении с ней моя кажется скучной и заурядной.

Она взглянула на Джерваса, позавидовав его мирному, простому существованию.

Он встал и произнес:

– Я собираюсь научить вас бросать бечевку, мадемуазель. Вы быстро овладеете этим нехитрым искусством после сегодняшних наблюдений.

Очевидно, он расценивал ее молчание как знак согласия и протянул ей удочку.

Она с беспомощным видом взяла ее и спросила:

– Что я должна делать?

– Не беспокойтесь, я вам покажу.

Он вынул свой кожаный бумажник, достал оттуда искусственную наживку – бабочку с красным оперением, черным туловищем и серебряными прожилками. Привязывая ее к бечевке, он объяснил:

– Это меньший гребень.

– У них такие глупые названия, – заметила Розали.

– Сожмите удочку вот здесь, прямо под катушкой.

Он помог ей выбрать правильное положение, его руки невзначай нежно прикоснулись к ней, и его дыхание согрело ее щеку.

– Вот теперь правильно. Запомните, что вы должны стоять спиной против ветра. Хорошо. А сейчас попробуйте отпустить. Не надо дергать ствол, просто дайте удочке погрузиться в воду.

У Розали ничего не получилось. Джервас подбодрил ее, сказав, чтобы она снова намотала катушку.

– Вам надо все время смотреть на наживку, и если все будет правильно...

– Она сдвинется!

– Держите крепче, похоже, что рыба опять может клюнуть. Вы это почувствовали?

– Кажется, да.

– Дайте ей отплыть, но не очень далеко, а потом я помогу вам ее вытащить.

– Но она уплыла, – пожаловалась Розали, дернув удочку. Добрая половина бечевки скрылась в воде.

– Черт побери! Она заглотнула наживку и пошла на крючок как надо, но только на номер шесть. – Он наклонился и, увидев огорченное лицо девушки, мягко добавил: – Досадно, но ничего страшного. Я быстро все починю и налажу, а потом вы опять попробуете.