Опасный пациент
Шрифт:
В комнате находились Герхард и его ассистент Ричардс. Их называли близнецами-вундеркиндами: Герхарду было только двадцать четыре, Ричардсу – и того меньше. Они были самыми юными сотрудниками Центра: оба рассматривали «Телекомп» как площадку для игр. Они работали допоздна, но урывками и беспорядочно: начинали вечером, а уходили из лаборатории засветло. Они редко появлялись на научных советах Центра и общих собраниях – к вящему неудовольствию Макферсона. Но чего нельзя было отрицать, так это их таланта. В таланте им невозможно было отказать.
Герхард носил ковбойские сапоги,
Армейская комиссия изучила ракету Герхарда и отправила ее на полигон Уайт-Сэндз для запуска. После запуска вторая ступень воспламенилась до момента отделения, и ракета взорвалась на высоте две мили. Но к тому времени Герхард получил четыре патента на свою систему наведения и несколько заманчивых предложений из ряда колледжей и промышленных фирм. Он их все отверг и поручил своему дяде инвестировать гонорары за патенты, а достигнув шестнадцатилетия, купил себе «Мазерати». Он нанялся на работу в компанию «Локхид» в Палмдейле, в Калифорнии, но через год уволился, потому что не имел возможности должностного роста – из-за отсутствия инженерного диплома. К тому же сослуживцы открыто недолюбливали семнадцатилетнего коллегу, разъезжавшего на «Мазерати» и предпочитавшего приходить на работу в лабораторию около полуночи. Считалось, что в нем отсутствует «дух коллективизма».
Вот тогда-то Макферсон и взял его в Центр нейропсихиатрических исследований для разработки электронных компонентов, совместимых с человеческим мозгом. Макферсон как глава ЦНПИ провел собеседования с десятками кандидатов, которые считали эту работу «научным вызовом» и «интересной возможностью для прикладного использования теоретических разработок», но только Герхард сказал, что ему все это кажется ужасно занятной игрой – и его немедленно взяли в штат.
У Ричардса был приблизительно аналогичный жизненный опыт.
Он закончил среднюю школу и полгода проучился в колледже, а потом загремел в армию. Уже попав было в полк для отправки во Вьетнам, он предложил некоторые улучшения в армейских системах электронной разведки. Его предложения оказались удачными, и Ричардс отправился не на поля сражений, а в военные лаборатории в Санта-Монике. После демобилизации он тоже пришел в ЦНПИ.
Близнецы– вундеркинды! Росс улыбнулась.
– Привет, Джан! – сказал Герхард.
– Как дела, Джан? – сказал Ричардс.
Они обменялись рукопожатием. Эти двое были единственными в Центре, кто осмеливался обращаться к Макферсону просто «Род». И Макферсон смирился с этим.
– Все отлично, – ответила она. – Мы представляли нашего пациента третьей стадии на конференции. Я хочу на него взглянуть.
– А мы как раз заканчиваем проверку его компьютера, – сказал
Герхард. – Все в норме, – он указал на стол с микроскопом, окруженным множеством электронных датчиков и дисплеев.– А где компьютер?
– Под стеклом.
Она присмотрелась повнимательнее. Пластиковый пакетик размером с почтовую марку лежал под окуляром микроскопа. Сквозь прозрачную оболочку она увидела плотную паутину миниатюрных электронных компонентов и проводков. Из пакетика торчали сорок контактов. С помощью микроскопа ребята исследовали все электроды – один за другим.
– Осталось проверить логическую цепь, – сказал Ричардс. – У нас на всякий случай есть страховочный блок поддержки.
Джанет подошла к полкам с картотекой и стала просматривать карточки тестов. Просмотрев несколько карточек, она спросила:
– А нет ли у вас психодексных карточек?
– Есть. Вон там, – сказал Герхард. – Тебе нужны пятипространственные или "н" – пространственные?
– "Н" – пространственные.
Герхард выдвинул ящик и вытащил лист картона.
Еще он вынул плоскую планшетку. К планшетке на цепочке был привязан заостренный металлический штырек, похожий на карандаш.
– Но это же не для вашего пациента третьей стадии? – спросил он.
– Для него, – ответила Росс.
– Вы уж и так использовали на него много психодексов…
– Нужна еще одна – для истории болезни.
Герхард отдал ей карточку и планшетку.
– Ваш пациент понимает, что с ним делают?
– Он понимает почти все.
Герхард покачал головой.
– Он, наверно, совсем спятил.
– Да, – сказала Росс. – В том-то все и дело.
На седьмом этаже она зашла в кабинет дежурных медсестер и попросила историю болезни Бенсона. В кабинете сидела новенькая.
– Извините, но родственникам не разрешается знакомиться с медицинскими записями.
– Я доктор Росс.
Сестра смутилась.
– Извините, доктор. Я не обратила внимания на ваш значок. Ваш пациент находится в палате семьсот четыре.
– Какой пациент?
– Малыш Джерри Питерс.
Доктор Росс подняла брови.
– Разве вы не педиатр? – спросила сестра.
– Нет, я психиатр Центра нейропсихиатрических исследований. – Она услышала гневные нотки в собственном голосе и расстроилась. Впрочем, разве она не привыкла с юности то и дело слышать: «Но вы же не хотите стать врачом, вы, очевидно, хотите стать медсестрой?» или «Ну, для женщины самое милое дело – педиатрия, то есть это самое естественное…»
– А, значит, вам нужен мистер Бенсон из семьсот десятой. Его только что…
– Спасибо! – Росс взяла историю болезни и пошла к палате Бенсона.
Она постучала – и услышала выстрелы. Потом открыла дверь. Свет был потушен – горел только ночник у кровати, но комната купалась в голубом сиянии, струящемся от телеэкрана. Человек на экране говорил:
– …умер, не успев упасть на землю. Две пули попали в сердце.
– Вы здесь? – спросила она и шире открыла дверь.
Бенсон поглядел на вошедшую. Он улыбнулся и нажал кнопку на панели около кровати – телевизор погас. Его голова была обернута полотенцем.