Опавшие листья (Короб первый)
Шрифт:
Европейская цивилизация погибнет от сострадательности.
Как Греция — от софистов и Рим — от «паразитов» (прихлебатели за столом оптиматов).
Механизм гибели европейской цивилизации будет заключаться в параличе против всякого зла, всякого негодяйства, всякого злодеяния: и в конце времен злодеи разорвут мир.
Заметьте, что уже теперь теснится, осмеивается, пренебрежительно оскорбляется все доброе, простое, спокойное, попросту добродетельное. Он зарезал 80-летнюю бабку и ее 8-летнюю внучку. Все молчат. «Не интересно». Вдруг резчика «мещанин в чуйке» («Преступление и наказание») полоснул по морде. Все вскакивают: «он оскорбил лицо человеческое», он «совершил некультурный акт».
Так что собственно (погибнет) не от сострадательности, а от лжесострадательности… В каком-то изломе
Смотрите: ледяная сосулька играет на зимнем солнце и кажется алмазом.
Вот от этих «алмазов» и погибнет все…
Как с головной болью каждый день поутру: — «Почему не позвал Карпинского?» [185] «Почему не позвал Карпинского?» «Почему не позвал Карпинского?»
(все лето 1912 г.).
…а по-моему, только и нужно писать «Уед.»: для чего же писать «в рот» читателю.
Души в вас нет, господа: и не выходит литературы.
185
Карпинский Александр Иванович — врач, член Русского общества нормальной и патологической психологии.
(за ужином; о печати).
…прав старый мой вопрос Соловьеву [186] («О свободе и вере»): «Да зачем вам свобода?» Свобода нужна содержанию (чтобы ему развиваться), но какая же и зачем свобода бессодержательному? А ведь русское общество бессодержательно.
Русский человек не бессодержателен, — но русское общество бессодержательно.
186
«О свободе и вере». — В январе 1894 г. Розанов напечатал в «Русском вестнике» статью «Свобода и вера», на которую В. С. Соловьев откликнулся заметкой «Порфирий Головлев о свободе и вере» (Вестник Европы. 1894. № 2). В апреле того же года Розанов опубликовал в «Русском вестнике» «Ответ г. Владимиру Соловьеву».
Издали:
— Мама! Мама!
— Дура: да ты подойди к больной матери, чем ее к себе звать.
30 ящиков мужики выносят на лошадей.
— Ну, хорошо… Мама, зачем ты уложила мой пенал? Он мне нужен.
15 лет. Рост — с мать. Гимназистка «новой школы с лучшими методами».
Приехала с экскурсии. Видела Киев, т. е. вагон поезда, который шел в Киев. Все платки потеряла, и новая кофточка — никуда.
(переезд на новую квартиру). [187]
187
…переезд на новую квартиру — т. е. на Коломенскую, д. 33, кв. 21, где семья Розановых жила с июня 1912 по август 1916 г.
Глубокое недоумение, как же «меня» издавать? Если «все сочинения», то выйдет «Россиада» [188] Хераскова, и кто же будет читать? — (эти чуть не 30 томов?). Автор «в 30 томах» всегда = 0. А если избранное и лучшее, тома на 3: то неудобное в том, что некоторые острые стрелы (завершения, пики) всего моего миросозерцания выразились просто в примечании к чужой статье, к Дернову, [189] Фози, Сикорскому…
188
«Россиада» — («Россияда», 1779) —
героическая эпопея М. М. Хераскова (1733–1807).189
Дернов Александр Александрович (р. 1857) — сотрудник церковных изданий. Имеются в виду примечания Розанова в книгах: «Семейный вопрос в России» (1903), «Около церковных стен» (1906) и др.
Как же издавать? Полное недоразумение.
Вот странный писатель non ad typ., non ad edit. [190]
Во всяком случае, тот будет враг мне, кто будет «в 30 т.»: это значит все похоронить.
(за ужином на даче).
Толстой не был вовсе религиозным лицом, религиозною душою, — как и Гоголь. И обоих страх перед религией — страх перед темным, неведомым, чужим.
190
Не для печати, не для издания (лат.).
(27 мая 1912 г.).
Самый смысл мой осмыслился через «друга». Все вочеловечилось. Я получил речь, полет, силу. Все наполнилось «земным» и вместе каким небесным.
Собственно, мы хорошо знаем — единственно себя. О всем прочем — догадываемся, спрашиваем. Но если единственная «открывавшаяся действительность» есть «я», то, очевидно, и рассказывай об «я» (если сумеешь и сможешь). Очень просто произошло «Уед.».
Самое существенное — просто действительность.
(за уборкою книг и в мысли, почему я издал «Уед.»).
Несут газеты, письма. Я, взглянув:
— От Вари (из Царского, школа) письмо. Пишет…
— Нет, дай очки… Надя! (горничной), дайте очки! Я сама…
А и пишет-то всего:
«Дорогая мамочка! Целую тебя крепко, крепко, как твое здоровье. Поклон всем. Я здорова, приеду в эту субботу. Очень хочется домой, без Тани соскучилась. Прощай
твоя Варя Розанова».
Я не хочу истины, я хочу покоя.
(после доктора).
Совсем подбираюсь к могиле. Только одна мысль — о смерти. Как мог я еще год назад писать о «литерат. значительности». Как противно это. Как тупо.
(после доктора: «процесс в корковом веществе идет»).
Ошибочный диагноз Бехтерева в 1898 году все погубил (или невнимательный? или «успокоительный»?). Но как можно было предположить невнимательность после моего длинного письма, на которое последовало разрешение «аудиенции у знаменитости».
Как мог я и мама не поверить и не успокоиться? Академик. 1-й авторитет в России по нервным и мозговым болезням.
Он сказал (о диагнозе Анфимова, [191] — профессора в Харькове, который я ему изложил в письме): «Уверяю вас, что у нее этого нет!» (твердо, твердо! и — радостно). «Проф. Анфимов не применил к ней этого новейшего приема исследования коленных рефлексов, состоящего в том, чтобы далеко назад отвести локти и связать их, и уже тогда стукать молоточком по колену» (сухожильные рефлексы, определяющие целость или идущий процесс разрушения в нервной ткани).
191
Анфимов Яков Афанасьевич (р. 1852) — невропатолог, с 1894 г. профессор Харьковского университета по кафедре нервных и душевных болезней; первый правильно диагностировал болезнь жены Розанова.