Опавшие листья

– Вас бы сегодня прибили, – спросил он, – если бы вы не встретили меня?

– Отец всегда бьет меня, – отвечала Простушка Салли, – если я не приношу денег. Вчера ночью он пустил в меня ножом, мне не очень было больно – только здесь немного порезано, – заметила она, показывая на пластырь на щеке.

Одна из женщин дотронулась до плеча Амелиуса и шепнула ему: Он столько же ей отец, как и я. Она беспомощное существо – и он пользуется этим. Если бы я могла ее куда-нибудь отдать, я бы не пустила ее больше к нему. Покажи барону грудь, Салли.

Она открыла свою поношенную шаль. На прелестной, все еще не сформировавшейся груди был страшный синяк.

Простушка Салли улыбнулась и сказала: «Мне было очень больно. Ножик лучше».

Некоторые из ближайших посетителей обернулись и засмеялись. Амелиус нежно закрыл шалью холодную грудь девушки. – Ради Бога, уйдем отсюда! – сказал он.

Глава XXII

Свежий, ночной воздух совершенно восстановил силы Салли. Она могла теперь есть. Амелиус предложил вернуться в кухмистерскую [5] и достать там чего-нибудь, но она предпочла кофе и хлеб с маслом. Толстые ломти, поданные на тарелке, казались ей роскошью. Один ломоть удовлетворил ее аппетит. Я думала, что могу съесть всю тарелку, – сказала девушка, отходя от прилавка с бессознательной покорностью, которую Амелиус не мог видеть без грусти. Он купил еще хлеба с маслом на случай, если ей захочется есть. Пока он завертывал его в бумагу, одна из старших ее товарок дотронулась до него и шепнула:

5

Кухмистерская (устар.) – небольшой ресторан, столовая.

«Вот он!» – Амелиус с недоумением взглянул на нее. – «Животное, которое называет себя ее отцом!» – объяснила женщина нетерпеливо.

Амелиус обернулся и увидел, что какой-то полупьяный негодяй, одетый с ног до головы в грязные лохмотья схватил Салли за руку.

Это было одно из диких животных Лондона, составляющих опасность и позор английской цивилизации.

Заметив, что Амелиус смотрит на него, он отвел девушку в сторону. «Ты поймала господина на этот раз, – сказал он ей, – я буду ждать золота сегодня ночью или!..» – Он окончил фразу, поднося огромный кулак к ее лицу. Как ни тихо были сказаны эти слова, они достигли до тонкого слуха Амелиуса.

В порыве негодования он бросился вперед. Еще минута и он свалил бы с ног негодяя, но вмешался закон в лице полисмена. – Оставьте его, – сказал он добродушно. – Ну, а ты, Адский огонь (вот под каким прекрасным именем он здесь известен), убирайся! – Дикое двуногое животное испугалось голоса власти, как пугаются врагов дикие четвероногие звери: он мгновенно исчез в темноте.

– Я видел, как он грозил ей кулаком, – сказал Амелиус с негодованием в голосе. – Он страшно ушиб ей грудь. Разве нет возможности защитить бедное создание.

– Есть, сэр, – ответил полисмен, – вы можете его предать суду, если хотите, его приговорят к месячному заключению, но девушке будет еще хуже, когда его выпустят.

Взгляд полисмена на положение девушки нельзя было оспорить. Амелиус мягко обратился к ней, она вся дрожала от холода или ужаса, может быть, от того и другого. Скажите мне, – спросил он, – этот человек в самом деле ваш отец?

– Боже мой! – воскликнул полисмен, удивленный непонятливостью господина, – у Простушки Салли нет ни отца, ни матери, не так ли, милая?

Она не слушала полисмена. Грусть и сочувствие, отразившиеся на лице Амелиуса, наполнили ее ребяческим любопытством и удивлением. Она смутно понимала, что он печалился о ней. Она испугалась одной мысли причинить горе этому новому другу, доброта и сочувствие которого так ее поражали.

– Не беспокойтесь за меня, сэр, – сказала она робко, – я равнодушна к тому, что у меня нет ни отца, ни матери, а на побои я не обращаю внимания. Она повернулась к одной из женщин:

– Мы ко всему привыкаем, не так ли, Женни?

Амелиус не мог больше слушать.

– Сердце разрывается, глядя на вас! – сказал он и вдруг отвернулся. Он был очень тронут, только страшным усилием, потрясшим его с головы до ног, удалось ему вернуть самообладание. – Я не позволю бедной девочке терпеть побои и голод! – сказал он гордо полисмену. – Посмотрите на нее! Как она беспомощна и молода!

Полисмен вытаращил глаза. Слова эти показались ему очень странными, но искреннее чувство всегда возбуждает уважение. Полисмен с глубоким уважением обратился к Амелиусу.

– Это очень грустно, сэр, – сказал он. – Салли тихая, добрая девушка, и эти две женщины тоже. Они никому не отдаются и не пьют. Впрочем они все ведут себя порядочно, пока не напьются. Большей частью мужчины виноваты, когда они пьют. Может быть, ее примут на ночь в рабочий дом. Что это у тебя в руке, милая? Деньги? – Амелиус поспешил объяснить, что он дал ей эти деньги.

– Рабочий дом! – воскликнул он. – Самое название его ужасно!

– Успокойтесь, сэр, – сказал полисмен, – ее не примут с деньгами в рабочий дом.

Амелиус, в совершенном отчаянии, спросил нет ли поблизости гостиницы. Полисмен показал на истасканное, грязное платье Салли и предоставил ему отвечать за себя.

– Здесь есть какая-то кофейня, – прибавил он с видом человека, не решавшегося рассказывать подробностей.

Слишком озабоченный или недостаточно знакомый с жизнью Лондона, Амелиус решился попытать счастья в кофейной. Подозрительная на вид старуха встретила их в дверях и заметила полисмена. Не дожидаясь вопроса, она ответила: «Все занято» – и захлопнула дверь.

– Нет ли еще какого-нибудь места? – спросил Амелиус.

– Есть ночлежный дом, – ответил полисмен, еще с большим сомнением, – но теперь поздно. Там, вероятно, уже набилось народа, как сельдей в бочке. Пойдите сами посмотрите.

Он повел их в слабо освещенную улицу и постучал ногой в трап, сделанный в мостовой. Дверь отворил мальчик с блестящими глазами в грязном ночном колпаке.

– Вам нужно которого-нибудь из них? – спросил мальчик, увидев полисмена.

– Что он хочет сказать? – спросил Амелиус.

– Между этими людьми попадаются воры, – объяснил полисмен. – Сойди с дороги, Яков, и дай барину посмотреть.

Он вынул фонарь и осветил подвал. Амелиус посмотрел вниз. Выражение полицейского «набилось, как сельдей в бочке» подходило к тому, что он увидел. На полу кухни мужчины, женщины и дети валялись вместе.

Страшно бледные лица поднялись в испуге из темноты, когда свет фонаря упал вниз. Амелиусу стало тошно от ужасного запаха, наполнявшего воздух, он с дрожью отшатнулся.

– Что твоя голова, Яков? – спросил полисмен. – Это умный мальчик, – объяснил он Амелиусу. – Я с ним всегда приветлив.