Опекун
Шрифт:
– Серова! – прогремело вслед за падением швабры, – руки дырявые? Так, ещё неделю дежуришь. Чтоб не нарушала общественный порядок и научилась швабру в руках держать.
Это физичка.
Ух, ненавижу её, но боюсь страшно. Она, как крыса, тихая и внезапная.
– Я неча-а-янно, – возмущённо затянула я, услыхав про неделю дежурства.
– Я сказала – ещё неделю!
Я обиженно глянула на мужчину, а он смотрит абсолютно безучастным, холодным взглядом, и мне даже показалось, что в нём промелькнула тихая ярость.
Почему так показалось, не знаю, но он явно
––
В столовой шум, гам, суета. У нас за столом всегда есть о чём поболтать.
– Олька, видела нового директора? – Светка ковыряет вилкой в салате.
– Что? Какого ещё директора? – я хлебаю суп-харчо.
– Нового, ты что, вообще не в курсе. Уже все знают, у нас – новый директор, – Оксанка отрывает кусочки от хлеба и бросает в суп.
– Не знаю, не видела. Хотя подожди, я когда пол мыла, там какой-то злобный мужик из учительской выходил, а с ним куча наших старушенций. Он такой ничего, но похож на какого-то…
– Так это он и есть. Девки сказали черный, высокий.
– Это чего, у нас теперь новый директор?
– Да, говорят Пирогова сняли, за воровство.
– Так и этот воровать будет, они все, кого не пришлют, воровать начинают…
– Тихо, Чижова идёт, – сказал кто-то и все затихли.
За глаза мы всех училок обсуждаем. И почти всех не любим, а некоторых даже ненавидим.
Мимо прошла классуха. Мы с девками притихли и сосредоточенно работаем ложками. Попробуй хоть не так посмотри, всё – наказание неминуемо. Поэтому никто не рискует.
В тот день все узнали, что в приют назначили нового директора. Но ещё пока никто не догадывается, что с его приходом в наш маленький мир пришла и новая жизнь.
– –
Устал. Засиделся.
Главный сваливает на меня всю свою работу. А я, как бешеный пёс, ношусь по кругу, выполняю его поручения. И вроде уважают, ценят. Я же заместитель, но как-то мелко это. Недостойно, что ли. Мало. Очень мало для меня. Низко. Не то.
Я и заместитель.
Хочу быть главным.
Не на кухне с женой, не в подъезде и не на стоянке, где машина моя занимает лучшее место.
На работе хочу быть главным. Хочу решать. Приказывать, ругать. Смотреть испепеляющим взглядом. Хочу увольнять идиотов. Хочу бить по темечку дураков. Хочу, чтоб боялись. И туда, на самую вершину. Где подо мной, а не я…
Кабинет хочу, как у главного.
Черт… опять понесло.
Ясно, ничего мне не светит, но… плох тот генерал…
Если бы этот жирный боров хоть на один день поставил меня главным и сказал – делай, как считаешь нужным – я бы таких дел наворотил.
Я бы всю их эту дикую псарню с ног на голову поставил.
Я бы…
––
Вечером вхожу в квартиру, снимаю пиджак. Подсовывают ужин. Проглатываю. Без удовольствия, потому что голодный, как волк. Уставший, как тот же волк.
Накидал в брюхо. Больше никаких потребностей.
Всё, что я могу делать дома, это лежать на диване после ужина. Повариха новая отлично готовит. Не то что предыдущая. Та была совсем дура. Тупая, как сибирский
валенок. И почему все бабы такие дуры.Не бабы – женщины.
Нет – бабы.
Есть хоть одна не дура? Наверное, нет таких.
Вроде и жена есть, и дочь, а все мне дурами кажутся. Может, это со мной что-то не так, а они нормальные?
Засыпаю. Быстро. Не успев как следует подумать, почему я так не люблю женщин.
Ну, и черт с ними. Какое мне дело до этого всего.
Управлять хочу. Власти хочу, больше, чем баб.
Дело. Дайте мне дело.
– Раиф.
Открываю глаза.
– Какого черта ты делаешь? – раздражает, но держусь, – я отдыхаю.
– Папа сказал…
– Достал меня твой папа, – я закрыл ладонью глаза, – боже, как он меня достал.
– Сегодня он мне звонил…
– Да он тебе каждый день звонит и спрашивает, как там твой неудачник муж ещё сидит на твоей шее?
– Нет, ты не понял, дай сказать.
– Ну, что ты хочешь, Лида, говори быстрее!
И почему она меня так раздражает в последнее время? Может, нам пора разводиться. Смотрю на неё и думаю, какого черта я вообще на ней женился. Чем она меня зацепила?
Понятно чем – папашей своим, министром. Ну, и собачьей преданностью. Но папашей больше.
– Папа сказал, что подписал приказ о твоём назначении.
Я быстро сел на диване, впился взглядом в вечно бледное лицо жены.
– Та-ак? И?
– Будешь директором приюта…
С дивана вскочил, подошел к жене, взял за плечи.
– Какого ещё приюта?
– Областного.
Я дернул жену на себя, сдавил тисками объятий.
– Лида, что ты говоришь, Лида?
– Да, сказал всё в твои руки, бюджет неограниченный, делай, что хочешь.
– Лида, я тебя люблю.
Глянул ей в глаза… сегодня можно и поцеловать.
– –
Остановил машину, глянул сквозь стекло на обшарпанное здание главного корпуса.
Да уж. Это ещё хуже, чем я предполагал.
Но это и не плохо. Чем хуже объект, тем интереснее будет с ним работать. Я создам в этом гадюшнике своё собственное царство. Тут я буду хозяином, человеком, который приказывает. Повелевает. Отдаёт распоряжения. Я тут главный. Я.
Здание оказалось не самым худшим, что ждало меня в этом заведении.
Хуже была атмосфера. Запущенность, гниль, страх. Небольшая тюрьма для трудных детей. Неугодных. Отбросов, не нужных обществу. Зона, отделённая высоким забором, правда без колючей проволоки.
Это угадывается не сразу. Не в первый день. Только проникнув сюда и пожив здесь, я понял, что значит затравленные взгляды и грозные поступи. Что значит отданные сквозь зубы указания и беспрекословное их выполнение. Одинаковая одежда, причёски, одинаковое выражение лиц. Одинаковые лица.
На лицах этих детей нет детства, нет веселости, непосредственности, нет свободы. Они ничего не ждут. Знают только это. Есть страх, затравленность. Есть напряженный, ожидающий взгляд из-под бровей. Есть желание подчиняться, делать так, как говорят.